— Ну, положим, водной зелени и у нас предостаточно, — я подвел ее к вытянутому бассейну с зеленой жижей.

— Фу! — прокомментировала Алеста. — Хорошо, что я в детстве не пошла на экскурсию на водорослевую ферму. Слушай, а эта дрянь вся густая, или на дне все-таки чистая вода, а зелень только на поверхности?

— Не знаю. Но купаться не рекомендую, — поморщился я. — Будешь грязной с головы до ног.

— Как ты вчера?

— Что? — я обернулся к ней, ожидая подробностей. Нет, я помню, что вчера очнулся уже в душе, но не помню, чтобы и правда был грязным.

— Ну, когда я вчера тебя мыла, ты там что-то бормотал себе под нос про мерзость, грязь и черноту. Даже стихи сочинять пытался. А потом заснул сидя.

— Я не об обычной грязи говорил, а о той, что связана с… гомосексуализмом. Нет, я ничем таким не занимался вчера, ты не подумай! — тут же замахал руками я.

— Ты имеешь в виду анальный секс? Ну так можно ведь и изнутри помыться, если очень надо, — будничным тоном заявила она. — Сейчас для этого много удобных приспособлений. Я, правда, никогда не пробовала, но…

— Алеста, прекрати, — перебил ее я. — Ты все поняла слишком буквально. Плевать я хотел, чиста ли изнутри задница у гея. Процесс отвратителен и грязен сам по себе, понимаешь? Тот, кто снизу — всегда унижен и запятнан, использован ради чужого удовлетворения. Когда другие мужчины пытаются ко мне прикоснуться, я чувствую себя так, словно искупался в таком вот болоте.

— Я, вообще-то, вполне осознанно предпочитаю быть снизу, и, по твоей логике, меня унижают, надо мной доминируют и постоянно морально втаптывают в грязь, так что ли? — прищурилась на меня Алеста.

— Женщины — другое дело. Для женщины подчиняться мужчине — нормально, она же женщина, — пояснил я.

— Сигмы так же говорили о том мальчике, помнишь? — заявила Алеста. — Они считали это нормальным. По твоей же логике — они были правы.

— Ты меня запутала, — я тряхнул головой.

— Ты сам себя запутал, — ответила Алеста. — Я считаю, что люди должны принимать себя такими, какие они есть, и делать то, что им нравится. Если я вдруг решу, что быть с мужчиной — отвратительно, и отныне я хочу быть лесбиянкой — я так и сделаю. А если кому-то нравится быть измазанным в «грязи», как ты говоришь, то я совершенно искренне буду рада за этого человека. И мне неприятно, что ты вместо меня пытаешься решить, что я должна любить, а что — нет, и присваиваешь мне заведомо низшую позицию в сексуальных отношениях.

— Я не говорил о тебе ничего такого, — попытался возразить я.

— Ты о женщинах в целом говорил. А я — женщина, — пояснила Алеста.

— Ну, все равно, даже если ты вдруг станешь любить других женщин, это в любом случае не так отвратительно, как геи, — сказал я. — Геи противны самой природе. Если б это было правильно, она дала бы им возможность размножаться.

— Элис, оглянись вокруг: ты живешь в обществе мужчин, и вы запросто размножаетесь, так что это не аргумент, — возразила она. — Это все — просто устоявшиеся моральные установки. Если б тебе с детства говорили, что лесбиянки — это отвратительно, ты бы в это поверил, не так ли? И кстати, они тоже не могут размножаться. Ты лучше скажи мне, ваши «парочки» физически здоровы?

— Ну, да, — нехотя ответил я.

— Значит то, что они делают, не наносит вред организму. Других людей они против воли к этому тоже не привлекают, — продолжила свои рассуждения Алеста. — Им хорошо. Другим — не плохо. Значит, так можно, и ты не имеешь права их осуждать. Таково мое мнение.

— А если б это делал я? — попытался я, наконец, достучаться до нее. — Если б я стоял на четвереньках и подставлял задницу?

— То ты бы отлично смотрелся, хоть мне такое и не нравится, — заявила она. — А что ты хотел услышать? «Нет, Элис, не смей этого делать!»? Я уважаю вкусы своих друзей и мирюсь с ними, если они мне не по душе. Вкусы, то бишь, а не друзья.

— Я не понимаю, о чем мы говорим. Я потерял нить разговора, — сказал я, потирая лоб. — Ты меня совершенно запутала.

— Разберись в себе, Элис, — так же устало сказала Алеста. — Раньше я не говорила с тобой на эту тему, потому что не хотела задеть. И похоже, была права: ты на все это болезненно реагируешь. Но и без разговоров я вижу, что ты постоянно думаешь об этом. Хватит. Хватит постоянно думать о сексе с мужчинами. Если тебе это неприятно, зачем ты все время мусолишь эту тему? Иногда у меня возникает ощущение, что ты этого хочешь, но боишься, и оттого пытаешься убедить себя в том, что это плохо. Если ты действительно традиционной ориентации, то просто говори им «Нет», и все. Не надо так париться по этому поводу. Посмотри вокруг: твои соотечественники запросто встречаются друг с другом и, похоже, вполне счастливы в таких отношениях.

— Я не хочу этого! Я — нормальный парень, — снова распаляясь, повторил я.

— Ну и в чем тогда проблема?! — повысила голос она.

— Да в том, что это практически единственный способ для меня добиться в жизни хоть чего-нибудь значимого! — заорал я, не выдержав. — Ты понимаешь, каково это: знать, что ты можешь получить что угодно, стоит только лечь под кого надо? Что стоит только спустить штаны и нагнуться, и у меня будет все: свой дом, куча бабла, любые развлечения и безграничная забота обо мне, любимом?

— Все равно не понимаю, в чем проблема, Элис? — со вздохом повторила она, но уже тихо. — Делай свой выбор.

— Я уже сделал, — сказал я, сдержав желание еще поорать на нее. — В который раз повторяю: я не лягу под гея.

— Тогда заткнись и не ной по поводу возможностей, от которых сам же отказался, — сказала она, отвернулась и пошла дальше по дорожке.

В первый момент мне хотелось ее треснуть. Потом — пнуть под зад. Потом — просто запустить в нее чем-нибудь. Но я сдержался и просто пошел следом. Психолог однажды сказал мне, что по-настоящему выводить из себя нас может только унизительная правда, сказанная человеком, от которого мы ждем похвалы. Я жду от нее похвалы? Да. Каждую минуту, каждое мгновение. Я раздражен? Да! Я практически вне себя. А значит, то, что она сказала мне, правда. Хотя бы отчасти.

Неужели я действительно оставлял для себя эту лазейку — стать чьей-то подстилкой? Всем вокруг доказывал, что никогда до такого не опущусь, а сам держал в голове этот путь как план «Б»? Психологическое лицемерие. Что может быть хуже, чем ложь самому себе? Разве только тот факт, что о твоей лжи знает другой человек. Знает и, что самое отвратительное, принимает тебя таким. Алеста, лучше б ты обозвала меня, унизила и обсмеяла, чем вот это твое «ты мне нравишься таким, какой есть». И да, ты права: геи не так уж омерзительны. Такие лицемеры, как я, — хуже.

Желание продолжать нашу прогулку отпало как-то само собой. Причем не только у меня: Алеста тоже выглядела раздраженной. Я проводил ее в каюту, прикупив по пути булочек на ужин, а сам пошел в тренажерку. Не то чтобы я горел желанием заниматься, просто не хотелось оставаться с Алестой наедине. Я понял, что обижен на нее. Нет, не на то, что она мне наговорила: тут я был зол скорее на самого себя. Меня обидело ее отношение ко мне. Обидело то, что я нравился ей… как друг.

Когда я ее впервые встретил, то был не в том состоянии, чтобы осознать, что первый раз в жизни вижу настоящую женщину. До меня дошло только наутро. Тогда во мне проснулся интерес к ней. Он креп с каждым днем, с каждым ее словом, действием, прикосновением. Я сам не заметил, как стал зависим от ее мнения и настроения. Стал заботиться о ней вперед себя, беспокоиться за нее, чего со мной никогда не было. Не знаю, что чувствуют люди, создающие пары, но наверняка что-то подобное. И сейчас я понимал, что все это время надеялся не просто на благодарность, а на взаимность.

Если подумать, я вообще впервые о ком-то забочусь. Раньше центром моей вселенной был исключительно я. Только я не осознавал этого. А вот сейчас задумался. Разве я настолько эгоист? Если подумать, то все мои приятели, которых с большой натяжкой можно назвать друзьями, — люди, которым я нравлюсь, и которые приносят пользу мне любимому. Если сложить это с предположением, что я все еще не отказался от возможности продать свое тело за приятные бонусы, то выходит, что я — меркантильная и продажная тварь. Зачем тебе такой друг, Алеста? Лично я таких всегда гнал подальше.