За час перед ужином приняла ванну, причесалась, нарядилась. Поколебавшись, открыла шкатулку и выбрала то, что советовал полковник — подвеску с бирюзой. Но шкатулку на место не отнесла — спрятала ее получше среди своих вещей. Тут ее никто не будет искать.

Наступил вечер; погода не улучшилась. Серо-синяя муть затянула небо, солнце висело у горизонта багровым пятном. Жаркая дымка туманом окутывала поместье. Дышать стало труднее, как перед грозой. Но настоящих туч пока не было, духоту не нарушал ветерок, и от этого становилось тягостно и тревожно.

Несмотря на жару снаружи, в замке, как всегда, стоял могильный холод. Я медленно шла по коридору к обеденному залу с часами и прислушивалась к неясному гулу голосов.

Завтра гости уедут, и в замке опять наступит тишина, лишь будут мерно отбивать время гигантские часы да шептаться сквозняки…

В окно ударил первый порыв ветра. Стекла задребезжали. Ветер разбудил ветро-механические скульптуры на крыше, и механизмы в стенах ожили. Они ворчали и рокотали с необычайной силой, грозя вырваться наружу.

— Тише, тише, — сказала я замку и похлопала рукой по стене, словно успокаивая. — Не стоит сердиться. Нам всем не по себе.

Я зашла в зал. Здесь стоял странный запах; по желанию княгини зал украсили цветами, чтобы разбавить его мрачность, но цветы отчего-то начали увядать раньше срока, и их аромат стал слишком насыщенным, с нотками разложения. В сочетании с полумраком и каменной прохладой казалось, что пир устроен в склепе, полном погребальных венков.

Уже все гости собрались за столом. На его гладкой поверхности отражались их бледные лица и огни канделябров. Размеренно стучали гигантские часы; пламя свечей вспыхивало на диске маятника. Углы зала затягивала вечная паутина теней, маски и черепа безжизненно смотрели с потолка, такого высокого, что люди казались букашками.

Я проскользнула на свое место и огляделась. Присутствующие казались одновременно веселыми и подавленными. В глазах у них блестела лихорадочная живость.

Пожалуй, они рады тому, что этот вечер в замке Морунген — последний. Событий за эти недели произошло немало, и не таких, какие ожидаешь от рутинного загородного приема. Вольно или невольно, хозяину дома удалось и удивить, и напугать гостей. С какими чувствами они разъедутся? Эти важные дамы и господа явились сюда с определенными надеждами и планами; осуществились ли они? Наверняка большинство остались разочарованы.

Гости негромко переговаривались и с любопытством поглядывали на мастера Кланца. Ему отвели почетное место на краю стола напротив полковника.

Кланц блистал и подавлял. Он надел алый сюртук с блестящими золотыми пуговицами и новый нарядный парик. Его черные глаза сверкали, крылья ястребиного носа раздувались, а тонкие губы растягивались в любезной и насмешливой улыбке.

Он учтиво отвечал на вопросы и делился воспоминаниями о том, как все было устроено в замке во время его последнего визита почти двадцать лет тому назад. Княгиня смеялась в ответ на его острые реплики, князь живо расспрашивал его о последних столичных новостях, девушки с интересом слушали.

Но были и те, кому его присутствие в зале не доставляло удовольствия. Госпожа Шварц не смотрела в его сторону. Сидела, опустив голову и прикрыв веки. Лицо у нее было угрюмое и напряженное. Руки она держала под столом, но я видела, что ее пальцы перебирают бусины четок.

По левую руку от нее сидела Бианка в черном наряде послушницы и не поднимала глаз. Ей было не себе; куда охотнее она бы в этот момент мчалась в экипаже прочь от замка.

Гаспар Тейфель тоже был молчалив и бледен. Он открывал рот лишь затем, чтобы попросить лакея налить ему бокал вина. Он опустошил уже полбутылки, но веселее не становился.

За ним внимательно следил генерал Вундерлих. Время от времени он обменивался неслышными репликами с дочерью. Та вела себя, как обычно: сидела вольготно, положив локти на стол, вклинивалась в разговор, перебивала, смеялась. Поймав мой взгляд, игриво подмигнула, потом выразительно посмотрела в сторону полковника. Что она хотела мне этим сказать — я не поняла.

Над краем стола показалась треугольная голова с глазами-бусинками. Роза принесла с собой горностая. Она взяла с тарелки куриную ножку и небрежно бросила ее на пол; горностай юркнул вниз.

Два других зверя насторожились; кот Фил, который неподвижно сидел возле очага, повернул голову и ударил хвостом по пушистому боку. Кербер тяжело поднялся и перебрался ближе к столу. Лакей чуть не споткнулся о него и беззвучно выругался. Мажордом укоризненно покачал головой.

— Кербер, лежать! — негромко приказал полковник, пес послушно устроился у стены и вывалил красный язык. Потом зевнул с тоскливым поскуливанием.

Кланц глянул на него с любопытством. Своим железным сердцем и каркасом — и жизнью — пес тоже был обязан старому мастеру. Наверное, Кланцу приятно видеть, что его творение дожило до столь преклонных лет, а сердце его продолжало тикать.

Август, как и полагается учтивому хозяину дома, поддерживал и направлял разговор, благосклонно слушал Кланца и даже перебрасывался с ним репликами — рассказал, какие улучшения и изменения он сделал в замке. Но оба старательно избегали разговоров о прошлом, и я видела, как остро следил Август за каждым движением Кланца, и как подрагивает у него на виске жилка. Полковник весь был как заведенная пружина; собранный, сосредоточенный, готовый к чему-то.

Карина попеременно смотрела то на Кланца, то на полковника. Ее взгляд был расчетливым и решительным. Она не сдалась; она не уедет из замка просто так.

Я же сидела тихо и старалась унять тревогу. Ей было с чего взяться, да еще ветер разыгрался так, что за стенами все гудело и свистело, и от каждого порыва у меня холодели руки и вздрагивала спина. Чудилось, будто я оказалась в театре, и вот-вот актеры разыграют страшную сцену, от которой хочется закрыть глаза. И самое страшное то, что актеры не знают задумки режиссера, не знают, что их ждет!

— Верно, я много лет изучал наследие Жакемара, — размеренно говорил Кланц — негромко, но его звучный голос хорошо разносился по залу. — И развил его идеи. Не все, конечно, далеко не все. Жакемар шифровал свои записи, часто и вовсе обходился без чертежей — голова у него была удивительная, все держал в уме, мог делать сто дел одновременно! Это было его сильной и слабой стороной. Он распылялся по пустякам; впустую тратил свою гениальность. Искусство или наука: выбор он так и не сделал, и одно мешало другому. Зачастую нельзя понять, где в его работах кончается одно и начинается другое. Красота без цели не имеет смысла, а он часто творил ради процесса, ради гармонии, без видимого результата. Вот замок Морунген — для чего он создал это сооружение? Он жил здесь; здесь была его лаборатория, его мастерская. Но сколько в ней лишнего, отвлекающего внимание! Я исследовал замок вдоль и поперек, и многое в нем осталось неясным. Сначала я корил себя за невнимательность. За неумение понять, для чего все это. Считал себя безнадежно глупым. Но потом меня осенило: нет, я не глуп. Просто искал смысл там, где его не было. Не было и нет! Этот замок подобен театру с декорациями. Иллюзия, слабо связанная с реальностью. Символы, аллегории, понятные лишь их автору. Наука не терпит иносказаний. Они сбивают с толку, уводят с пути. Впрочем, не исключено, что старина Томмазо этого и добивался. Но у меня нет времени разгадывать его загадки.

Кланц сердито стукнул дном стакана о стол.

— Вы согласны со мной, госпожа Майя? — вдруг обратился он ко мне. Я вздрогнула.

— И да, и нет, — ответила я негромко.

— Мое мнение таково: этот замок — вовсе не иллюзия и не обманка. Он — огромный механизм, у которого отсутствует важная деталь. Как только она будет найдена, все станет на свое место.

— Вы знаете что-то, чего не знаю я? — Кланц посмотрел на меня хищно и проницательно.

— Я пока не нашла ответа на все вопросы. Пока скажу лишь, что иногда не следует искать глубоко. Порой стоит внимательнее смотреть… под ноги. Самая обыденная вещь может поделиться с вами тайной.