Женщина, которой поначалу предстала перед Фарлайтом Тьма, отвернулась от него, и он увидел другую её сторону. Огромный — как ему в тот момент показалось, размером со Вселенную — дракон ринулся на него, распахнув свою пасть, и из глотки его тянуло вечным кошмаром.

От ужаса Фарлайт очнулся. Его конечности и кончики крыльев уже погрузились в лаву; демон спешно открыл под собой портал, как незадолго до этого под Польримиком, и провалился на Землю, ведь ему некогда было думать — как и куда отправиться, он лишь повторил предыдущее заклинание.

Он падал вниз, но неуклюжие взмахи крылами не помогали ему взять высоту. Тогда Фарлайт обернулся и понял, что за обуглившиеся ноги, которые он перестал чувствовать от болевого шока, его держит чёрный, как провал в пространстве, дракон. Его собственное сознание протащило сюда это чудовище из пустоты, когда монстр коснулся Фарлайта.

Они рухнули в воду, там хватка дракона ослабла, и Фарлайт взмыл в небо с той прытью, которой не помнил со дня превращения во фраока. Светило было скрыто за облаками, окрашивая полотнище над головой в закатно-лиловый оттенок; раньше демон даже не знал такого цвета…

Но не успел он подумать об этом, как дракон вновь настиг его, он поднялся прямо перед Фарлайтом, выпустив из ноздрей зловонный дым, будто насмехаясь. Тогда Фарлайт схватил дракона за шею и сжал изо всех сил. В его обгоревших пальцах больше не было жизни, но было много энергии, той самой, что он умудрился присвоить — видимо, её бывшие хозяева сами позволили Фарлайту забрать то, что от них осталось, дабы не мучиться в пустоте; этой энергии хватило бы на то, чтобы создать небольшой мир… И когда дракон раззявил пасть, то Фарлайт заткнул и её — этой энергией, уплотнившейся и готовой уничтожить всё и вся. А Тьма на Земле была теперь всего лишь гостем в плотном обличьи, дракон забился, лишённый возможности спастись…

И издох.

Обессиленный Фарлайт опустился на берег. Вдалеке стояли люди, полные благоговения.

— Это мар'дук[1], — говорили и думали они, — и он победил чёрного дракона…

— Я не сын неба. Я смерть и война… — прохрипел демон, но люди не могли слышать его тихие слова так, как он слышал их мысли.

Тяжёлая туча вдруг обнажила край Солнца, тут же алым заревом разлившего свои краски по холмам и лесам на горизонте. Фарлайт заставил себя подняться на ноги. Лучи земного светила коснулись его, Фарлайт зажмурился, отвернул лицо — и почувствовал яростный жар. Собранные им души загорелись — прямо внутри него. Демон понял, что сгорает изнутри. Вот огонь вырвался уже за пределы его тела, оно превратилось в живой факел.

…и я пламя, — таковы были его последние слова.

Мало было убить душу, оставалось разобраться с плотью.

Объятый пламенем Фарлайт вернулся в чёрный мир, будучи уже не телом, а неразвоплотившимся призраком. Вулкан, который демон пробудил, почти потух; и полный сожаления Фарлайт понял, что залить весь мир лавой ему не удастся. Тогда он неторопливо поднялся на гору, а затем — на небосвод, чтобы обрушиться оттуда огненным дождём. Но чем дольше он возносился, тем больше сглаживалось из его сознания это желание — как терялось и само сознание. Миллионы разгоревшихся душ распирали его, расширяли, и Фарлайт становился огромным ярким шаром, который, казалось, никогда не мог остыть — ведь он постоянно поглощал потерянные души.

Тьма впервые встретила рассвет.

Ирмитзинэ смотрела на новообретённое светило со своего балкона-цветника и растерянно улыбалась — что было для неё совершенно непривычно. Вскоре на балкон поднялся и Нельжиа с двумя кубками в руках.

— Всё? — спросил он. Смортка кивнула, и Нельжиа протянул Ирмитзинэ кубок. Та принюхалась к полупрозрачной жидкости, и тридан рассмеялся.

— Тут нет того супер-яда, можешь не беспокоиться!

— Я знаю. Проверяю, не алкоголь ли. Плотное тело слабо.

Тридан вздохнул и попытался забрать у Ирмитзинэ питьё, но та шутливо увернулась. Нельжиа поставил свой кубок на перила и тоже поднял свой взор к огненной луне.

— Все вампиры теперь, должно быть, ослабеют, — сказала смортка.

— Почему?

— Они черпали силу, сливаясь с Тьмой через поглощение энергии. Теперь им не с кем сливаться.

— Странные у тебя мысли. Нет, чтобы думать о победе… Я до последнего не верил, что всё так удачно сойдётся.

— Я же говорила, что получится. И дело не в удаче, а тонком расчёте.

— С тремя братцами и сестрой не вышло.

— Да они так… опытные образцы. Я с самого начала знала, что ферзём должен быть какой-нибудь маг.

— Что ж, тогда я нас поздравляю! Сыграли пьесу, как по нотам.

Они подняли кубки и залпом выпили перебродивший сок. Ирмитзинэ сморщилась, а Нельжиа, кажется, почти ничего не почувствовал.

Фарлайт услышал это и встревожился. Он, который теперь видел и слышал всю Тьму, ускользающим «Я» прикоснулся к мыслям Ирмитзинэ, погрузившейся в воспоминания.

…Вот Ирмитзинэ где-то в своих подземных лабораториях, и в зеркальной поверхности одного из множества шисменяльных шкафов видно её отражение, которое в то время было даже не её, а его — судьи по имени Энки.

Поодаль сидит его секретарь — то ли триданша, то ли волшебница, она что-то строчит самопиской, склонившись над столом, и её волосы касаются бумаги. Это Нинур, только десятки воплощений назад, и зовут её здесь по-другому.

Энки смотрит на Нинур с нежностью, его сердце, сухое как мировая пустыня, расцветает, и судья рад, ведь с каждым днём его чувство становится сильнее, и он верит, что со дня на день поймёт, что же такое эта «настоящая любовь».

Энки заходит в шкаф, и тот начинает переваривать его. Судья ставит на себе шисменяльный эсперимент. Сморты научились превращать людей в право имеющих, тех — в демонов, вывели множество новых пород животных и видов растений, но пока не замахивались на изменения пола.

Энки, при переходе во Тьму сотворивший себе мужское тело, решил преобразить его в женское, потом обратно — или, быть может, в тело третьего, четвёртого, пятого рода… насколько ему хватит фантазии.

Вот Энки засыпает, перевариваемый шкафом, но ему не дают довести опыт до конца. Вот кто-то обрушивает на двери снаружи могучие удары, выводя живой саркофаг из строя. Энки пробуждается, выбирается из шкафа, но ещё не понимает со сна, что происходит вокруг. А там идёт настоящая бойня: сморты пытаются защитить свои творения, и всё безуспешно. Кто-то, совсем дикий, рвёт и мечет, ломает шкафы, пробирки, капсулы с цитой, убивает смортов… Гаар-да-Кар, судья-завистник, который до сих пор не сотворил себе ни касты, ни расы. При виде Энки, голого, уже с грудью, но без половых органов, широкая ухмылка появляется на его лице. Гаар-да-Кар хватает его и уносит в портал.

…дальше, как помнил Фарлайт, судьи запретили любые изменения плоти, а единственный оставшийся шисменяльный шкаф забрал себе Гардакар. Так Ирмитзинэ — то, что осталось от Энки, навек осталась незавершённой женщиной.

О, теперь Ирмитзинэ часто вспоминает это шокированное лицо той давней Нинур… Нинур, что отвергла своего возлюбленного, увидев, кем он стал.

…Вот Ирмитзинэ думает о том, как Нельжиа просил её смилостивиться над душой Нинур: «Оставь её уже в покое… Разве можно столько её мучить!» Но Ирмитзинэ знает, что никогда не сможет простить женщину, которая посмела отвергнуть её — самого демиурга, одного из своих творцов; и с каждым новым рождением обрекает Нинур на всё большие мучения, обустраивая ей жестокую, несправедливую судьбу — где и кем бы она ни воплотилась.

…Теперь великая смортка вспоминает, как придумывала план по уничтожению всех судей, что проголосовали против возможности шисменять живую плоть, что установили в мире новый закон.

Вот эпизод, как она оглушает колдовством четырёх юных кшатри в лесу, отпаивает их кровью, а затем отпускает, глядя, как те меняются. и как растут их силы. Но они быстро надоедают ей, как неспособные стать конечным орудием своего плана, и скоро их находит и присваивает Норшал.