— Ужасный сегодня день, — произнёс Мирт, сильнее потянув поводья.

Коричнево-багровые тучи висели над ним, грязной ватой ползая по небу. Вокруг не было слышно ни вздоха, ни шороха, только мягко стучали копыта Стидха по дороге — уже запущенной и грязной, поднимая за собой тяжёлую пыль. На мгновение явился затхлый запах, который сразу же смело порывистым дыханием налетевшего вихря. Ветер колол путника прохладой, и тот пожалел, что не надел накидку с капюшоном. Но накидка лежала на самом дне мешка, и лезть туда не хотелось. Зато хотелось прилечь и отдохнуть. Это желание не покидало Мирта с того момента, как он отправил Стидха шагать по дороге через Ихритт. Вскоре путника донимали уже не только холод и сон, но и необъяснимая тоска. Он вытащил из кармана леинру и задумался. Что бы такое сыграть? Неплохо бы «Лес тёмный, Нам не страшен ты», сатирический стюр, что так ценили воспитанники приюта… Можно «Под облаком таинственным ждёшь ты меня в одиночестве, в одиночестве», но любовная тематика была не в тему. Мирт начал импровизировать — кто знает, вдруг получится что-то стоящее?

— В пустоте я один, и нет никого, кто мог бы мне руку подать…

Один… один… один…

Мой путь бесконечен, но я не способен дорогу предать.

Не могу… не могу… не могу…

Этот путь — только мой, пусть за это меня не осудят…

Только мой… мой… мой…

Пусть пуховое облако, что висит в вышине, одеялом мне будет.

Пусть… пусть… пусть…

Пусть лесная стена, что взирает надменно, будет домом родным…

Домом моим… домом родным…

Судьба — моя мать, мой путь — мне отец, им примерный я сын.

Сын… единственный сын…

Он отнял леинру от губ и вздохнул. Усталость одолевала его, веки слипались, и было решено сделать привал.

Мирт отстегнул шиньон, и лёг, подложив мешок под голову, на обочине дороги (что-то подсказывало ему, что забираться вглубь леса не следует). Уже лёжа он сказал Стидху:

— Никуда не уходи! Понял?

Конь послушно кивнул.

— Всё, всё ты понимаешь! — обрадовался путник. — А скажи, неплохой получился холавилеим?

Конь опять кивнул. Мирт довольно заулыбался, а потом сообразил, что его скакун пытается отогнать жирную муху, оттого дёргает головой.

Он вскочил и прихлопнул насекомое ладонями. Он него остались лишь ножки да кровавое пятно.

— Фу, кровососка!

Мирт брезгливо отёр руки о колючую траву и снова улёгся. Он долго ворочался, измазав всю куртку в пыли, ему, привыкшему засыпать на мягкой постели, было неудобно до чёртиков. Но сонливость снова нахлынула, и Мирт проворчав что-то о глупых поручениях, заснул.

Деревья, тянущиеся к небу столбами стволов, молча глядели на него. Кустарники-живоеды потянулись было к спящему путнику, но конь ухватился за одну из веток зубами и сразу отбил у вампиров охоту. Кусты зашумели, но вскоре притихли, пытаясь тянуть энергию на расстоянии.

Тучи упорно затягивали чёрное небо над городом. Кто-то считал это плохой приметой, кто-то хорошей, а кто-то и вовсе не обращал внимания. Башни храма и шпили академии наук угрожающе блестели в вышине. Чем становилось темнее, тем ярче блестели купола башен суда; и жители города нахваливали магов-декораторов. Где им было знать, что причиной странного блеска послужил прорыв источника в подвале. Там уже несли дежурство судейские маги, готовые в случае непредвиденной ситуации накрыть источник непроницаемым энергетическим колпаком. Да вот только удержит ли колпак силу в случае взрыва, не смел предполагать даже сам верховный судья.

Сухую равнину меж городом и лесом изрезали трещины, мелкие, как морщины на ее лице — шириной с ладонь и глубиной с локоть. То тут, то там из разломов пробивались сухие, жёсткие ростки и длинные травянистые «усы», что ползли по камням и песку, ныряя потом в следующий разлом.

В сторону леса медленно двигались две фигуры: одна — худая, другая — округлая, как перекати-поле на ножках. Оба путника были в куфиях, защищавших от ветра.

— Какое странное сегодня небо… — пискнула худая фигура.

— Ага, — буркнула толстая.

— У меня предчувствие.

— Ага.

— А ты не замечаешь ничего необычного?

— Ага.

— Ты меня не слушаешь!

— А? Ты что-то сказала?

— Ничего я не сказала, — разозлилась худышка Нефрона.

— Тогда не мешай мне думать, — отозвался упитанный Фарлайт и, сцепив руки за спиной, уставился вдаль.

— Я уже жалею о том, что я… хожу за тобой!

— Тогда не ходи.

— Но я не ориентируюсь в этом громадном городе!

— Я тоже здесь впервые.

Молчание.

— Ты так долго будешь стоять? — не выдержала Нефрона.

— Может быть.

— Мне хочется многое тебе сказать, но я не скажу.

— Как хочешь.

— Потому что я не хочу тебя обидеть.

— Я рад.

— Я сейчас обижусь и уйду!

— Давай.

— Уйду, споткнусь, сломаю ногу, меня, беззащитную, ограбят, и когда ты найдёшь моё тело, оно будет бездыханным! От позора и полученных в неравной схватке ран!

— Ага.

— Ты — бесчувственный эгоист. Я ухожу.

Она демонстративно заломила тонкие руки, отвернулась и пошла обратно, в город.

— Никто тебя не ограбит, у тебя и брать-то нечего — все наши деньги у меня, — маг догнал Нефрону и положил руку ей на плечо. — Не дуйся, сестрёнка. Просто мне надо было некоторое время побыть одному и обдумать все версии. Ты же не обижаешься на меня?

Нефрона обернулась и сказала, что не обижается, а сама с горечью подумала о том, что никогда она не будет для Фарлайта кем-то большим, чем младшей сестрой.

— Какая ты смешная. Как же это ты собралась меня бросить? Я ведь без тебя пропаду.

— Может, всё-таки пойдём в город? Судья сказал, что нам надо проверить конкурентов травницы…

Фарлайт и Нефрона были магами, отправленными на службу в столичный суд за особые отличия в учёбе. Их ожидало собеседование с самим Верховный Судьёй, Первым Магом, Живым Началом, и прочая, и прочая — Норшалом Змееносцем. Узнав это, Нефрона впала в мистический экстаз, который не прекращался, пока они не переступили порог суда. Суетливый Змееносец разочаровал её. То и дело судья отирал пот со лба грязной тряпкой, спрашивал магов-новобранцев бегло, не провел ни единой проверки… Нефрона не почувствовала в нём той силы, которой ожидала от одного из пяти столпов, на которых зиждился материальный мир. А ещё на полу кабинета судьи лежал обездвиженный кшатри, что было совсем уж странно. И эта змея на его шее, пусть искуственная, но… Бр-р-р.

Фарлайт, видимо, тоже был разочарован, потому что принялся умничать и всячески выказывать своё небрежение. Нефроне становилось стыдно от одних только воспоминаний. Тот разговор закончился тем, что судья наказал магам расследовать пропажу травницы Лоренны.

— У меня есть своя голова, поэтому мне незачем думать головой судьи.

— Но он сказал, что у нас испытательный срок, а он не может длиться вечно…

— Мы пойдём другим путём. Судья нам не доверяет.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я уверен. Если бы ты была на его месте, и в городе вдруг пропала важная птица, типа этой Лоренны, ты бы послала на такое дело непроверенных, практически незнакомых тебе магов? Новичков, вчерашних выпускников? Почему это дело тогда не расследуют стражники, служащие суда или кто там у них этим занимается? Я вывел два варианта. Первый — дело не такое важное, как нам его расписали. Например, эта травница частенько пропадает, а потом объявляется, и к этому все привыкли. Второй вариант — нам навязали опасное, политическое дело. Не факт, что оно не сфальсифицировано. Мы по сценарию этого дела где-то оступимся, опорочив себя и ингвилийскую школу, доказав, что нашим доверять нельзя. И тогда начнутся такие разборки, что мне предполагать не хочется.