Фарлайт подскочил на ноги и вынул бутылку из складок балахона и отвинтил крышку. Ламаш непонимающе воззрился на него.

— Мажь руки, скорее! — воскликнул Фарлайт, и тут же, не дожидаясь действий собрата, принялся мазать ему ядом запястье. По долине раскатывался грохот, более громкий, чем в земную грозу. Ламаш, которого эта внезапная суматоха застала врасплох, вытащил свою банку и вылил содержимое на вторую руку.

— Дай ему своей крови! — выпалил Фарлайт и открыл портальную воронку.

Гардакар еле поднялся, когда обретший желанную ярость дух дал ему пару секунд передышки. Он сосредоточился, готовый опять пытаться развоплотить противника, как рядом с ним из портала вывалился Ламаш.

— Возьмите мою кровь, господин! — вскричал он, протягивая Гардакару руку. Тот вонзился острыми клыками фраоку в запястье и начал судорожно глотать. Кшатри взвыли от негодования. Тут же судья-демон создал из свежей энергии щит, чтобы дух не уничтожил его, пока он был занят кровопусканием.

Не без удовольствия Фарлайт наблюдал, как облако гардакаровой сущности съёживается, скручивается, а самого демона пригибает к земле, как немощного старика человеческой расы. Когда тот понял, что происходит, было уже поздно.

Хриплое проклятье вырвалось из его уст. И Гардакар растворился — как и подобало любому человеку или право имеющему, умеревшему от старости. Частицы его духа даже были не в силах вновь соединиться в единую фигуру, как это недавно сделал Раутур.

Призрак рыцаря обрушился на опустевшее тело, размалывая его в фарш — и исчез следом. Фарлайту показалось, что он почувствовал некоторое разочарование, исходившее от Раутура — ведь не он нанёс последний удар.

После этого и Ламаш осел на землю, расплылся растерянной горстью жира и мяса. Он оглянулся в сторону горы за мгновение до смерти — и сгинул.

— Дурачок, — прошептал Фарлайт, — тебе ж тоже яд в кровь попал.

И, как и предрекал Гардакар перед дуэлью, армия Раутура ринулась в бой. Её вела за собой бесстрашная женщина-рыцарь, Адара.

Гнев, возбуждение, страх, всеобъемлющее желание отомстить или обратиться в бегство — вот чем стала долина внизу. Фарлайт, стоящий на горе, видел перед собой бурный океан эмоций, который внушал ему опасливый восторг. Он встретил море один раз в жизни — когда наблюдал за «бессмертными» кшатри в одном из своих видений. Теперь же перед ним было настоящее, осязаемое море; о, оно было для него более реальным, чем море, состоящее из воды, оно бурлило, кипело, дрожало, кричало, ярилось и бесконечно билось — одними волнами о другие, неудержимо, как изначальная Тьма, из которой когда-то родилось.

Та первозданная стихия была похожа на океан, вдруг понял Фарлайт, неведомо откуда. Ему показалось, что он чувствует то же самое, что ощущали когда-то пятеро судей перед сотворением плотного мира. Будто бы он запустил реакцию, которую сам не может остановить; ему немного страшно — и интересно одновременно, и на основе этой реакции можно творить всё, что придёт в голову…

Фарлайт протянул руки к морю, зачерпнул злости, вылепил ей уши, морду, лапы и отпустил на землю рядом с собой. Злость облаяла на него и шмыгнула в кусты. Демон рассмеялся, словно ребёнок, нашедший себе игрушку, но тут же осёкся: он только что создал плотное из бесплотного, он совершил грех против Тьмы, которая прекрасна сама по себе, он сотворил страдающую плоть…

И Фарлайт повернулся к морю, полный раскаяния, он вновь потянулся к нему, но на этот раз поделился с волнами желанием разрушить всё, что дышит, а затем уйти в песок вместе с частицами мёртвой плоти.

Глубоко под землёй, к его удивлению, было другое море, ужасное, пламенное, как огненное солнце. Это открытие выбило его из колеи, и он потерялся в собственных мыслях.

На периферии его сознания возникла идея, что он давно и не маг вовсе: вон, сотворил плоть, как сморт, наслаждается боем, как кшатри, внушает желания, как тридан… Далеко от него был кто-то другой, подобный ему, и этот некто играл воинами, словно фигурками на игральной доске. Через одну из фигурок демон дотянулся до кукловода.

— Каинах, зачем ты помогаешь кшатри?

— Я не помогаю им, а играю. Я впервые за тысячи лет нашёл себе достойное развлечение.

— Какой интерес играть более сильной армией? Попробуй-ка лучше выиграть слабой!

Фарлайт почувствовал, как невидимые нити отпустили старых кукол-кшатри и нашли себе новых — тат-хтаров, дагатов, уркюлей…

— Да, ты прав, Нергаль. Так будет интереснее.

— Больше здесь делать нечего, — проговорил Фарлайт, скрываясь в портале. Ему даже не пришло в голову, что можно уговорить Каинаха заставить всех этих пешек внизу сложить оружие и разойтись по домам; хотя бы тех, на которых хватит сил…

Нинур уже ждала Фарлайта в его комнате и не удивилась, когда тот вышел из портала на расстоянии шага от неё. Вихрь не только растрепал волосы бесовицы, но и снёс всю утварь со стола и книги с постели.

— Мог бы перенестись на землю перед башней, а сюда — взлететь, — проворчала Нинур беззлобно.

— Не беспокойся о вещах, всё равно мы скоро уберёмся отсюда. Можешь собираться прямо сейчас, — отозвался Фарлайт, решивший не говорить, что летает-то он теперь еле-еле, настолько его тело отяжелело. И пусть он всё ещё был худее, чем до превращения во фраока, крылья его поднимали с трудом.

— Что случилось? — разволновалась Нинур. — Бэл умер? Мы проиграли войну? Кшатри идут на Суваршахту?!

— Погибли оба. И бэл, и его противник. Войско Западной земли сейчас бьётся с нашим.

Бесовица наморщила лоб, переваривая услышанное.

— Так зачем же нам улетать? Может, наши возьмут верх?

— После смерти бэла страна погрузится в хаос.

— Разве вы с Ламашем не сможете успокоить народ?

— Ламаш тоже мёртв.

Широкая улыбка обнажила клычки Нинур.

— Так это же отлично! Ты — единственный оставшийся в строю фраок! Никто не посмеет оспорить твоё право на власть! О, не будь жесток ко мне, новый бэл! — и она рассмеялась, шутливо кланяясь Фарлайту — так и не слезая с кровати. Но тот оставался мрачен, и Нинур, начиная подозревать неладное, мягко добавила: — Даже если кшатри разорят полстраны, вряд ли они смогут её удержать. А стране нужен правитель. Прозорливый, рассудительный, справедливый! Кто, если не ты?

Фарлайт покачал головой. Терпения у Нинур было не так много, потому она подловила себя на мысли, что если этот увалень всё-таки откажется от власти, она откусит ему голову.

— Я пойду в игалли, заберу превращальный шкаф. Сделаем тебе ноги, — сказал Фарлайт, мысленно добавив: «…чтобы ты хотя бы несколько дней или недель до конца плотной Тьмы могла ходить и бегать». — А потом мы всё равно покинем столицу.

Нинур вскипела, но фраок исчез в новом портале.

После смерти Гардакара его жилище потеряло свою защиту, и Фарлайт смог беспрепятственно туда перенестись. Он надеялся обнаружить осиротевшую, но нетронутую комнату, как случилось с кабинетом Норшала, но не тут-то было.

Дом Гардакара оказался пуст. Остался только стол, да и тот был весь выпотрошен. Ни листочка, ни закатившейся в угол колбы — ничего. Только пустота и Каинах, сидящий на краю стола. Его лицо, и раньше безэмоциональное, теперь и вовсе выглядело высеченным из камня.

— Чем ты закончил битву? — спросил Фарлайт.

— Пока ничем. Слушаю её отсюда. Но планирую ничьёй. Это даже сложнее, чем просто выиграть недисциплинированными слабаками.

— А где… всё? Вещи Гардакара?

— Я сам желал заполучить трофей. Но, видно, не судьба. В мыслях здешних бесов были воспоминания о смортах, которые притащились через портал, похватали все вещи и так же быстро ушли.

— И даже превращальный шкаф?

— И даже его.

Фарлайт разозлился.

— Как-то слишком точно они подгадали время, не так ли? Появились сразу после смерти судьи, раз прошли через защиту. И опередили нас обоих.

— Значит, наблюдали за битвой, — ответил Каинах. — Нечему тут удивляться.