Отлучившись в ванную, возвращаюсь со смоченным полотенцем в руках и вытираю свое семя с внутренней части ее бедра. Аккуратно избавляю тело Бриды от давящих веревок, одновременно растирая пережатую кожу, на которой остаются узоры от джутового каната. Размяв изможденные ножки, поднимаю мелкую и высвобождаю руки и грудь. Брида обмякает в моих объятиях, а ее рваное дыхание постепенно успокаивается. Загребаю ее в охапку еще крепче и заваливаюсь на кровать, прижимая к себе любимую девочку. Мы лежим молча, позволяя спокойно догореть уголькам страсти. Вот сейчас я чувствую себя свободным и живым, а рядом маленькое чудо, которое подарило мне все эти эмоции. Запустила по моим венам желание жить. Шумно вздыхаю и сильнее прижимаю ее к себе. Таких, как она в моей жизни еще не было. Оказывается, счастье можно не только испытать, к нему еще можно прикоснуться и ощутить его в своих объятьях.

— Ты расстроен? — тревожно спрашивает Брида, слегка отстраняясь. Я обхватываю ее лицо ладонью, частично запуская руку в густые волосы и лаская щеку большим пальцем.

— Нет, — тяжелый хрип вибрирует в горле. Невольно рассматриваю рассыпанные золотом веснушки на покрасневших щеках.

— Теперь тебе они не кажутся грязью на моем лице? — с иронией интересуется мелкая, заметив мой пристальный взгляд. Я улыбаюсь, поглаживая острые скулы девчонки.

— Я был слепцом.

Брида смущенно опускает глаза.

— Ты вроде говорил, что не поешь дифирамбы?

Задумчиво ухмыляюсь и притягиваю мелкую к себе. Она зарывается носиком мне в шею. Ощущаю мягкость ее губ, и по телу расползается электрическая паутина. Брида поднимается до подбородка, осыпая меня поцелуями, и, мягко чмокнув в губы, откидывается рядом на подушку.

— Почему колибри? — спрашиваю, обводя ее татуировку большим пальцем, и улавливаю, как она сглатывает, нервно облизывая распухшие губы.

— Мама. — Поднимает на меня бездонные глаза, окутывая тяжелым серебром. — Ее руки такие же нежные, как мягкие перышки колибри. Изящная и красивая. В ней сочеталась легкость и одновременно неуемная страсть к жизни с несгибаемой силой воли, а ее любовь несравнима ни с чем. Мама излучала счастье. Поэтому колибри. Я вижу ее в этой птице.

Брида на какое-то время замолкает.

— Ты поговорил со своей матерью? — неуверенно начинает она, робко глядя на меня.

— Я не хочу это обсуждать, — решительно обрубаю даже намек на эту тему.

— Явор, пока ты не простишь ее…

— Брида! — строго осаждаю, но тут же притягиваю и целую в лоб. — Не надо. Я не хочу ругаться.

Она обиженно надувает губы, но ненадолго.

— Почему Ворон? На это ты сможешь дать ответ?

Эта неуемная девчонка, судя по всему, желает теперь съесть мне мозг чайной ложечкой. Недовольно выдыхаю, но единственная возможность поспать — рассказать ей хоть что-то, иначе она не отвяжется.

— С самого детства я был белой вороной. Мое поведение всегда отличалось от толпы, и это мало кому нравилось. После того как мать, — запинаюсь, — биологическая мать сдала меня в приют, я и сам начал ощущать себя изгоем. Поначалу воспринимал это болезненно, но постепенно боль сменилась злостью, а за ней ненавистью, и я решил, что проще быть отрицательным персонажем… Этот мир не заслуживает доброты… Но Эстер изменила мою жизнь, по крайней мере, попыталась. А потом я встретил Масона, он и закрепил за мной это прозвище.

— Масон — не лучший вариант для дружбы… Он наркоман! — возмущенно ворчит мелкая, а ее брови собираются в хмурые тучи.

— Да, но каждый притягивает к себе подобное. Мы с ним как черно-белая шоколадка, — иронично усмехаюсь.

— Скорее всего, вы большая глыба горького и невкусного шоколада, — обиженно бормочет себе под нос.

— Зато ее никому не под силу разбить. Тебе, кстати, тоже. Так что, мелкая, даже не стоит делать эти вот прозрачные намеки.

— Ты неисправим. — Она зарывается лицом в мою грудь. — Я просто не хочу, чтобы ты вновь попал в неприятности. Обещай, что будешь держаться от них подальше!

— Брида, я употреблял наркоту и, да, не буду лгать, немного зарабатывал на этом. Но это все в прошлом. Меня оправдали, и я не хочу возвращаться в это дерьмо. — Целую ее в макушку. — На данный момент, самая большая неприятность — это твой отец, и мне очень интересно, что же ты ему скажешь, — нарочно поддеваю ее.

— Я взрослая девочка, имею право выбора, и ему придется принять это. И, надеюсь, что я не пожалею об этом. — Брида заглядывает мне в глаза, пытаясь найти в них ответ. — Он просто очень любит меня, и ты мог бы поговорить с ним, сказать о своих намерениях и успокоить его…

— Я могу сказать ему, что у меня очень плохие планы на его любимую дочурку. — Загребаю упругую грудь в ладонь и ловлю губами ее тихий всхлип. — Мелкая, — прижимаю к себе и зарываюсь в ее волосы, вытаскивая из них палки, — и откуда ты свалилась такая? — Целую в висок, и она ластится, как домашняя кошка. — Давай спать. — Уютно растворяюсь в ее близости и не могу свыкнуться с тем ощущением легкости, что она дарит одним лишь своим присутствием. — Кстати, розовые трусики с овцами могли бы составить конкуренцию твоему сегодняшнему наряду.

Она щипает меня, и от неожиданности я вздрагиваю, заливаясь мягким смехом. Искренним. Новым для меня. Ох, придется привыкать к непривычным эмоциям, которые вызывает во мне эта девчонка.

— Явор… ты стал моей теплой Италией в холодном Нью-Йорке.

Брида сильнее прижимается к моей груди, а у меня перехватывает дыхание. Это она в чувствах мне призналась что ли?! Хитрая чертовка. Но я просто закрываю глаза и погружаюсь в самый сладкий сон, так и не сказав, что она стала моей жизнью. Брида стала лучшей частью меня.

Звук входящего сообщения вырывает меня из сна, и я нехотя поднимаюсь с кровати. На часах три ночи, за каким хреном я кому-то понадобился? Достав айфон из толстовки, пытаюсь разглядеть сонными глазами незнакомый мне номер, но когда открываю сообщение, сердце пропускает удар, ломая мое дыхание…

Неизвестный номер: Пришло время отдавать долги, Белоснежка.

Конец