Старта заскулила у его ног, Герд вздрогнул и повернулся туда, где должен был стоять повстанец. Тот не заставил себя ждать.

– У тебя в вещах есть какие-либо электронные приборы? – хриплым простуженным голосом спросил он.

– Да, – Герд тряхнул головой, возвращаясь к действительности. – Планшет.

– Его придется оставить здесь, – отвечал ему тот. – Любые штуки с чипами с собой брать нельзя, по ним нас могут выследить.

Герд присел на корточки и стал на ощупь копаться в своем рюкзаке, но в темноте это было ой как нелегко делать. Наконец повстанец догадался посветить ему, и дело пошло быстрее.

– А паспорт? – спросил Герд, неожиданно вспомнив. – В карточку паспорта-то тоже вставлен чип.

– И его тоже, – был ответ.

Когда планшет и паспорт были аккуратно сложены в корнях деревьев и присыпаны хвоей, а сам Герд снова стоял с рюкзаками за спиной, автоматчик глухо поинтересовался:

– Готов?

– Да, – ответил Герд, производя над собой титаническое усилие и сглатывая подступившую к сердцу горечь.

– Тогда крепись, парень, нам идти всю ночь.

Герд сидел на стуле в забытьи. Голова запрокинута, глаза полуприкрыты, видно, как блуждают незряче белки и ходит вверх-вниз кадык. Руки безвольно повисли, ноги вытянуты вперед. Он так устал, так хотел спать, но не мог. Все тело горело, голова и ноги гудели. Его мучили жажда, голод и разочарование. Бесконечное разочарование. Он провел в таком состоянии уже много часов подряд.

Над ним слабо мерцала лампочка, отнюдь не энергосберегающая, обычная, таких в Бабиле не встретишь. О нее неустанно и столь же безуспешно бился мотыль. Герду было до тошноты противно слушать звук ударов крыльев о стекло и о потолок. Он морщился.

Выключил ли он в коттедже Олвы свет перед уходом? А дверь? Закрыл ли он входную дверь? Если гвардейцы обнаружили по их исчезновению распахнутую настежь дверь и свет повсюду, то в сказку про охоту будет очень трудно поверить. Герд снова поморщился: в нее в любом случае будет очень трудно поверить. А про него? Что Олва сочинила про него самого? Что он просто удрал в лес? А она решила никому ничего не сообщать, а беспечно отправилась пострелять дичь? Это же подсудное дело! Или она догадалась сказать, что ходила на его поиски?

От всех этих вязких, тягучих, липких, как клей, мыслей хотелось стонать. В висках стучало набатом. Герд напрягся, повернул голову вправо и с трудом открыл глаза.

В тусклом свете виднелся стол. Низко склонившись над ним, сидел человек. Он не обращал на Герда внимания, Герда для него как бы не существовало. Грузный потный мужчина что-то бормотал под свой крючковатый нос, тер кустистую бровь и слюнявил кончик огрызка карандаша. Потом начал царапать им на клочке бумаги – настоящей пожелтевшей от времени целлюлозной бумаги, – лежащем перед ним. От этого нового звука Герд поморщился в третий раз. «Пора прекращать кривляться», – вяло одернул он себя.

Герд повернул голову на другой бок и в который раз осмотрел гараж. Кроме них двоих в нем сейчас никого не было. О том, что здесь обитают еще люди, напоминал только беспорядок повсюду. Лавки вдоль стен были завалены всякой всячиной: грязные гимнастерки, дырявые носки, ботинки, шнурки, пустые автоматные магазины, гильзы, гвозди, окурки и какая-то труха неизвестного происхождения. Покидали этот ржавый гроб в спешке. Тоска стальными иглами вонзилась Герду в легкие, не давая вздохнуть. А может быть, это просто здешний воздух, которым невозможно дышать.

Он тащился в эту дыру четыре дня, точнее, три полных ночи и еще один день. Вслед за своими меняющимися проводниками, имен которых он так и не узнал, Герд бежал, шел, полз, а один раз даже переходил реку Бакарру вброд. Никто ему ничего не объяснял, задавать же вопросы сам он не решался. Время от времени Герд только получал скупые инструкции о том, что ему делать в следующие пять, десять, пятнадцать или двадцать минут, чтобы их не засекли государственные дроны, а потом снова наступали целые часы безмолвия.

Где-то под утро один проводник оставлял его в укрытии и исчезал в неизвестном направлении, будто растворялся в воздухе, но уже через некоторое время на его месте так же загадочно возникал другой, и все повторялось сначала.

На исходе первой ночи, когда они остановились на дневку в буераке, самый первый его провожатый сообщил, что только следующей ночью ими будет пересечена граница Бабила, хотя по представлениям самого Герда они уже должны были ее достичь.

– Я думал, – ворочаясь с боку на бок и не находя удобного положения среди бурьяна, бормотал Герд, – к утру мы будем в лагере Противостояния.

– С чего ты это взял? – повстанец грубо усмехнулся.

– Ты говорил, что мы будем идти всю ночь… – Герд замялся. – Я подумал, это значит…

– Вот мы и шли всю ночь, – оборвал его на полуслове тот и отвернулся.

Следующей ночью Герда ожидало все то же самое. Он просто переставлял ноги и старался ни о чем не думать. Старта послушно брела рядом. Только ближе к утру его проводник приказал не шуметь, потому что впереди – граница.

Герд встрепенулся и стал озираться по сторонам, но никаких признаков приближающейся границы в предрассветных сумерках не обнаружил: ни пограничников, ни постов, ни хотя бы заборов с колючей проволокой – ровным счетом ничего. Герд озадаченно уставился на повстанца, а тот, словно прочитав его мысли, довольно хмыкнул.

– А ты чего ожидал? Зубчатые стены в километр высотой и ток по всему периметру? Бабилу это ни к чему, лучше всяких стен и оков клешни вашего поганого Диктатора. – И он сплюнул на землю.

Через час у Герда сменился проводник. Теперь это была женщина. Она безразлично смерила Герда взглядом, пожала плечами и молча повела его на дневку.

– Сколько нам еще идти? – спросил Герд, снимая рюкзак, разминая руками плечи и почти не надеясь на утешительный ответ.

– Еще долго. – Голос у нее оказался низким.

Продолжать движение вперед после пересечения границы стало намного сложнее. И дело было не только во все возраставшей усталости. С каждым новым шагом становилось труднее дышать, а воздух в свою очередь становился, как и описывал в своем рапорте гвардеец, суше и горячее.

Привычные леса сменились сначала лесостепью, а затем и просто степью с высокой, в человеческий рост, но мертвой травой. Пот градом катился по спине Герда, Старта шумно дышала, свесив язык, потом начала сипеть. Проводница оглянулась на них, остановилась и достала из своего вещмешка пузырек с какой-то прозрачной жидкостью.

– Искусственная Атмосфера осталась позади, – пояснила она и протянула пузырек Герду. – На, смочи гелем какую-нибудь тряпку и повяжи ею лицо. Это поможет – смягчит воздух. На собаку тоже что-нибудь повяжи, да смотри, чтоб не сбросила, ей гель вряд ли придется по вкусу. Хотя он вроде и без запаха.

Герд опустился на колени и стал ковыряться в своем рюкзаке в поисках чего-нибудь подходящего. И уже когда он почти решил, что придется пустить на лоскуты одну из его маек или рубашек, ему на ум пришло, что он еще ни разу не открывал того рюкзака, что собрала в дорогу для него Олва. В груди что-то гулко ухнуло, когда Герд потянул за бегунок. В нос ударил удушливый запах еды, пролежавшей в рюкзаке больше двух суток. Старта чихнула, а Герд, морщась и кляня себя за тупость, стал извлекать протухшее содержимое наружу. Было особенно обидно еще и потому, что это время питание их было весьма скудным. Повстанцы безропотно делились провиантом, но рассчитан он был на одного человека, а не на двух, да еще и собаку.

Проводница восхищенно присвистнула и извлекла из своего вещмешка небольшого размера саперную лопатку.

– Это придется закопать, нам нельзя оставлять за собой такой шлейф.

Герд кивнул, принимая из ее рук лопату и кладя ее рядом. Также им были обнаружены полуторалитровый бутыль с водой, фонарик, пластиковый контейнер с медикаментами, кремень, складной нож, компас, его собственная зубная щетка и, к немалому удивлению, два головных платка. Не носовых, а именно головных, которые Олва лично носила, работая в поле или огороде. Как раз эти-то платки лучше всего и годились для того, чтобы повязать их вокруг лица на манер маски.