Неужели она предусмотрела это? Герд поочередно обильно смочил платки гелем и повязал один на себя, а другой на упиравшуюся Старту. Неужели Олва предвидела, что платки им понадобятся? Или ей рассказывали об этом те из сопротивленцев, что находили у нее приют? И ведь она именно два платка положила, а не один, про собаку и ту не забыла.

На какое-то время идти действительно стало легче, только нещадно пересыхали глаза – моргать было мучительно больно, словно в них насыпали по горсти песка в каждый. Но вот, перестал спасать даже чудо-гель. Во рту у Герда появилась горечь, голова раскалывалась, нещадно кололо в боку, а перед глазами плясали разноцветные пятна. Конечно, зачем нужны заборы, если человеку просто нечем дышать, и проблема пересечения границ решается сама собой!

Старту начало шатать. Когда Герд уже решил, что еще пара шагов, и он потеряет сознание, проводница остановилась. Они сели в траву, полностью скрывавшую их от посторонних глаз, и начали чего-то ждать. Герд жадно пил, стараясь унять головокружение, пока проводница косилась на него. В ее взгляде мелькнуло нечто вроде сочувствия.

– Ничего, – глухо сказала она, – ты скоро привыкнешь. Так не будет всегда. И ты, и твоя собака научитесь дышать этим воздухом. Нашим воздухом. – Женщина недобро рассмеялась. – Другого у нас все равно нет. Человек ведь ко всему привыкает, ко всему приспосабливается, – она прервалась, закашлявшись, – только живет меньше.

Через полтора часа вдалеке на дороге поднялась пыль.

– Это за нами, – пояснила проводница и поднялась.

Скоро Герд уже мог различить силуэт приближавшейся к ним машины, а еще через несколько минут к ним подкатил пикап цвета хаки, из высокого, крытого брезентом кузова которого на дорогу спрыгнули трое мужчин с винтовками наперевес. Двое из них молча смерили Герда угрюмыми взглядами, пока третий о чем-то тихо переговаривался с его провожатой. Из кабины высунулась кудлатая голова давно небритого водителя, близоруко прищурилась на Герда, передвинула языком из одного угла рта в другой дымящуюся сигарету и лукаво подмигнула ему. Затем провожатая хлопнула Герда по плечу и кивнула в сторону кузова, а когда он вместе со Стартой туда влез, последовала за ними. Следом еще двое. Последнего третьего уже нигде не было видно. Он сменил женщину на посту, догадался Герд. Один из повстанцев стукнул по кабине кулаком, подавая сигнал водителю, и машина тронулась с места. Они покатили по ухабистой дороге навстречу рассвету.

Протряслись весь день, прежде чем на закате прокопченный, покрытый оранжевой пылью с головы до ног и ни на секунду не сомкнувший от жары глаз Герд увидел впереди лагерь. Старый, ржавый, неизвестно как и откуда взявшийся гараж стоял прямо посреди вытоптанного поля. Возле него были припаркованы три пикапа – братья-близнецы того, на котором сейчас подъезжал к лагерю Герд. Чуть поодаль были разбиты две большие военные палатки, между которыми сновали несколько человек. Все они были вооружены и одеты в одинаковую желто-коричневую форму. Оба проводника Герда и тот мужчина, что сменил его спутницу на посту, были одеты по-разному, но все в серо-зеленой гамме. «Видимо, в маскировочных целях», – заключил про себя Герд.

Их пикап припарковался возле других. Все стали лениво из него выгружаться, но только женщина-проводник направилась непосредственно к гаражу и скрылась внутри, прочие же разбрелись кто куда. Герд со Стартой остались ждать снаружи. Некоторые из повстанцев, проходя мимо Герда, останавливались и разглядывали его. Молча, без особого интереса, но и без видимой неприязни, скорее, просто равнодушно и как-то устало. Потом продолжали идти по своим делам. Казалось, что все их чувства поблекли, выгорели на безжалостном солнце, так же, как и их черты лица, так же, как и земля вокруг.

Наконец проводница вернулась и кивнула Герду на гараж за своей спиной.

– Заходи, – она широко зевнула, – только собаку пока оставь здесь.

Герд отправил Старту в тень, а сам шагнул за скрипучую железную дверь.

Внутри гаража было темно и еще жарче, чем снаружи. Раскаленный солнцем за день в железном коробе воздух чуть не сшиб Герда с ног. Пошатываясь, он сделал несколько шагов навстречу тусклому, брезжащему откуда-то спереди свету. Гулко раздались его шаги – звук рикошетом отскакивал от пола и стен.

Источником света служила лампочка, свисавшая на тонком проводе с потолка, под которой за столом сидел толстяк, уткнувшись в бумаги. Как он ухитрялся что-либо читать, а потом еще и писать при таком слабом освещении, Герд не понимал. В мокрой насквозь рубашке и в кителе, толстяк немилосердно вонял на весь и без того душный гараж.

Герд остановился напротив стола, загораживая собою свет, но толстяк даже не поднял на него глаз. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он, так и не удостоив вошедшего взглядом, гавкнул:

– Садись.

Герд опустился на стул.

– Имя?

– Герд.

– Откуда прибыл?

– Из Бабила.

– Фамилия, стало быть, тоже имеется? – Толстяк извлек откуда-то замызганный листок бумаги, послюнявил огрызок карандаша и начал царапать им по нему.

– Имеется, – был ему ответ.

– Ну и какая же? – рявкнул толстяк, злобно зыркнув на Герда.

– Вайра.

– Полное количество лет?

– Пятнадцать.

– Из какого населенного пункта поступил?

Герд помедлил, прикидывая, что лучше ответить.

– Из Цивилы.

И тут его в первый раз удостоили хоть сколько-нибудь продолжительным взглядом. Толстяк даже прищурился, внимательно разглядывая его, и после недолгого молчания продолжил:

– Состояние здоровья?

– Удовлетворительное. – Герд практически выплюнул это слово толстяку в лицо, такая внутри него вскипела злость. Он совершенно не так представлял себе Противостояние и свое вступление в его ряды.

Но тот никак не отреагировал на выпад и больше ничего не спрашивал, продолжая марать бумагу своими сальными пальцами. Герд просидел еще несколько минут, ожидая, не испепелит ли он ненавистного крючкотвора взглядом, а затем бессильно отвел глаза.

И тут в гараж стали забегать повстанцы. Они в суматохе что-то хватали с расставленных вдоль стен лавок, что-то на них бросали, сталкивались друг с другом, приглушенно ругались и выбегали обратно. Один из них подскочил к столу, бесцеремонно швырнул под нос толстяку какую-то записку прямо поверх бумаг, которые тот заполнял, и с воплем «мы в рейд» выскочил вслед за остальными. Толстяк выругался и смахнул записку в сторону. В гараже снова воцарилась тишина, только снаружи раздавались звуки отъезжающих машин.

Герд не выдержал:

– Сколько мне еще ждать?

– Сколько нужно, столько и ждать, – был ему ответ.

– Я могу идти? – Герд яростно сжал кулаки.

– Нечего по лагерю шататься.

– У меня там собака осталась, дайте хоть ее пристроить!

Толстяк не то крякнул, не то хмыкнул, но больше ничего не сказал. Герд почел это за согласие и выскочил вон.

Старта ждала его там же, где он ее и оставил. При виде Герда она едва приподняла морду и слабо повиляла хвостом. Перед ней на земле виднелся засохший сгусток чего-то желтого, а на пасти – пузырьки пены.

– Ее вырвало желчью, – лениво пояснил эту картину дежуривший неподалеку сопротивленец.

Герд с силой вцепился зубами в нижнюю губу, подавляя рычание.

– Где мне раздобыть какую-нибудь миску или плошку? – процедил он.

– На кухне. – Караульный, на вид паренек не многим старше Герда, тощий, желтушный, как после болезни, махнул в сторону одной из палаток.

Через минуту Герд вернулся с миской и напоил обессилевшую овчарку водой. Напившись, она тут же заснула, тревожно подергиваясь и поскуливая. Герд вздохнул. Стремительно темнело.

Он вернулся обратно в гараж и уселся на тот же самый стул напротив толстяка. Удобнее было бы лечь на одну из лавок, но страх, что тогда о нем окончательно забудут, взял верх. Так Герд хотя бы мог мозолить болвану глаза, глядишь, тот быстрее бы его и пристроил. Как только он сел, толстяк булькнул, но вслух недовольства не высказал.