Николай не удивился:

– Значит, я все делаю правильно, – тихо сказал он, протягивая свое короткое письмо Иллариону Степановичу. – Передайте Арине. И сделайте так, чтобы наши свидания прекратились.

Илларион Степанович сначала с негодованием пытался вразумить Николая, но тот остановил его жестом:

– Не тратьте на меня свое красноречие. Я знаю, что для нее так будет лучше.

Адвокат при встрече с Мишей передал содержание их последней с Николаем беседы и записку, которую он естественно не разворачивал.

Миша хоть и не имел привычки читать чужие письма, вскрыл конверт и быстро пробежал глазами по строкам: «прошу тебя развестись со мной».

– Дурак! Не получит она этой записки! – и выкинул ее в мусорное ведро, потом поднес зажигалку и сжег. – Вот так будет лучше, – уже спокойнее сказал он.

Однажды на прогулке Николай заметил молодую девушку, которая также как и он оказалась в заключении. Она нашла на пустынном дворе цветок одуванчика, сорвала и поднесла к своему лицу. Ее строгие черты чуть смягчились, она запрятала цветок к себе в карман.

Николай подошел к девушке:

– Вы давно здесь? – спросил он, не представляясь и не спрашивая ее имени.

– Год, – также просто ответила она.

Николай молча рассматривал ее: спокойная, строгая, а минуту назад даже умиротворенная.

– Иногда мне кажется, что я всю жизнь нахожусь здесь, хотя прошло полгода после того, как моя жизнь рухнула.

Девушка протянула ему руку:

– Аля.

Николай взял ее ладонь и сжал тонкие пальцы:

– Николай.

Аля спросила:

– Почему ты считаешь, что твоя жизнь рухнула?

– Потому что я здесь, а моя жена, дело, которое я люблю, друзья – там.

– Не аргумент.

Николай уставился на нее с интересом. За долгое время, проведенное здесь, кто- то сумел его удивить.

– Что же, по- твоему, аргумент?

– Смерть, – сказала Аля и пристально посмотрела в его глаза.

Прогулка закончилась. Их развели по разным камерам.

Николай тянул терпкий черный чай из кружки и думал о том, что сказала Аля. Всего одно слово.

И оно означало только, что ничего кроме смерти не является преградой. И что он полный идиот, что написал эту записку Арине. Он представил, как она читает эти строки. Николай стал расхаживать по камере взад- вперед, потом с силой несколько раз ударил бетонную стену. Завтра состоится суд.

Николай считал каждую минуту этой ночи, безразличие сменилось тревогой и мучительным ожиданием, а рассвет все не наступал. Это была самая длинная ночь в его жизни. И когда, наконец, настало утро, он очень ему удивился.

Заседание происходило в большом зале суда мегаполиса Z. Николай не думал, что его дело привлечет столько народа, в зале присутствовала бесконечная толпа разных людей, которых Николай до этого прежде не видел. Но встречались и знакомые лица: несколько жителей социальных трущоб – они обитали по соседству с Кимом, время от времени он видел, как к ним приходили его коллеги, наверняка их вызвали, чтобы публично лжесвидетельствовать против него. Рядом с ними сидел бывший его начальник Леонтий, Николай также встретился взглядом со своим другом Александром – тот ободряюще на него смотрел, и ему стало чуть легче. В первых рядах сидел управляющий Лев и главы многих департаментов.

Друзей Николая разместили как можно дальше от него, чтобы он не смог их, как следует разглядеть. Миша и Сергей порывались пробраться к нему, но их тут же возвращали на место.

Последней он увидел Арину. Она сидела почти, не шелохнувшись на стуле, выпрямившись и подняв подбородок вверх. Глаза ее были устремлены на Николая, и он почувствовал, как она его любит, даже несмотря на то, что он написал в порыве малодушия это отвратительное письмо. Ему захотелось в этот же миг оказаться рядом с женой, он вскочил и, пользуясь замешательством охраны, в несколько секунд оказался рядом с ней, крепко поцеловал и прошептал: «Я тебя люблю».

Его вернули на место. Заседание началось.

Николай слушал свидетелей кротов, и ему казалось, что все это говориться про другого человека. На первых показаниях его гнев готов был вырваться наружу. Хотя Илларион Степанович и передавал ему содержание этих доносов, но, когда они звучали в зале суда, из уст вроде не могущих и мухи обидеть кротов, Николай чувствовал, что скоро взорвется. Публика, а особенно журналисты сочувственно кивали им, и образ Николая смачно заляпывался все более отвратительными подробности якобы его деятельности.

На Арину косились журналисты и щелкали ее фотокамерами, она же сидела спокойно, не пряча лицо, а только выше подняла подбородок, хотя со всех сторон неслось: «Да ведь это его жена известный психолог Арина Силантьева, наверное, вместе все так ловко проворачивали. Сидит, как ни в чем не, бывало,».

Николай сжимал под столом кулаки, если бы он мог, то вмазал бы всем, кто перемывает косточки его жене.

Свидетели шли бесконечной вереницей, видимо Леонтий сильно постарался угодить и загладить все свои предыдущие промахи.

Илларион Степанович как мог, сдерживал Николая. И в противовес вызывал свидетелей и бывших коллег со своей стороны. Друг Николая, Александр, выступил с ясной и разумной версией, подтверждающей, что никакого насилия его бывший коллега не применял к Киму, и за все время работы никто из жителей социальных домов, на него не жаловался.

Это было очень смело с его стороны, но Александр не желал, как все кривить душой и не боялся за свое место. Леонтий не довольно слушал его, поджав губы, и что- то фиксировал в блокноте.

Николай хотел бы остановить друга, чтобы тот не портил свое будущее, но не мог это сделать. И в душе восхищался его поступком, ведь многие бывшие коллеги боялись, говорили что- то невнятное и старались глубже его потопить и выгородить себя.

Миша и Сергей, также вызванные в качестве свидетелей, рассказали, как помогли Киму с обучением в новой для него сфере деятельности, как совместно купили Киму жилье и все время находились рядом и помогали ему.

Но какой- то бойкий журналист выкрикнул: «Какие вы белые и пушистые, но ведь все делали с выгодой для себя. Вложили рубль, а получили тысячу! Выискались благодетели!»

Миша с Сергеем, когда объявили перерыв, нашли в коридоре того, кто громко кричал, и завязалась драка.

Другие коллеги репортеры радостно принялись снимать потасовку. И на следующий день во всех СМИ появились фото драки на судебном процессе Николая Воронина. Статьи так и кричали заголовками: «Судебный процесс по делу бывшего чиновника социального департамента закончился мордобоем», «Нескучный суд», «Завравшиеся и воинствующие», «Психологические трюки и кулачные бои» и все в том же духи.

Их бурно обсуждали на всех углах и в высшем обществе мегаполиса. И странное дело обстоятельства драки на суде придало дополнительной привлекательности Мише и Сергею в глазах у девушек высшего общества.

За всей этой шумихой скрылся главный итог судебного заседания – адвокат Николая все- таки сумел добиться при всем обилии подтасованных фактов, уменьшения срока лишения свободы с пяти до двух лет.

До перемещения Николая в центральный тюремный корпус мегаполиса Z, Арине разрешили короткое свидание с мужем.

При встрече они почти ничего не говорили друг другу, слова мало значили, осталось только то, что внутри, и что не выразишь никак, кроме чувств.

Арина целовала и гладила его лицо, сначала сдерживала слезы, а потом разрыдалась. Николай прижал ее голову к своей груди и укачивал как маленькую девочку.

Она подняла заплаканное лицо и тихо сказала:

– Коля, но могло быть хуже, вместо двух лет пять. Мы справимся, милый, я буду каждый день к тебе приходить.

Николай сжал ее худенькое тело в своих руках и зажмурился, чтобы не закричать от бессилия и злобы и от того, что многие их хорошие знакомые уже смалодушничали и отвернулись от Арины, хотя раньше всячески превозносили ее достоинства.