– Так ты девочка? – весело заметил он. – Ага, я Сюля! – радостно прижалась к нему девчушка, остриженная наголо. – Болела она сильно, ее и остригли, – заметил старший пацан. –А я Цебек! – А я Санан! А я Басанг! – неслось со всех сторон. – ну а ты чего в стороне стоишь? Как зовут тебя? – Савар, – застеснялся мальчишка. –Обедать будем! – захлопотали старухи, снимая ведро с костра. Старший Мутул притащил широкую низенькую скамейку. –Это наш стол, я сам сделал! – гордо заявил он. – Молодец! – видя замешательство старух, которые не разговаривали по-русски, а ребятишки почему-то старались вворачивать именно русские слова, хотя бывало и невпопад. Максим обратился к ним: Эк Алтма, эк Алтана, нанта хальмгагхар кююндит. (Мать Алтма, мать Алтана, говорите со мной по-калмыцки). Би таниг сяянар меджянав! ( я хорошо понимаю вас!). Сяянар! Ханжинав! (хорошо, спасибо) – закланялись обрадованные старухи. Ребятишки притащили алюминиевые чашки, кружки, ложки и расселись прямо на земле у скамейки. – садись, садись, – приглашали они Максима. Он смело уселся на землю рядом с ними и стал развязывать свой солдатский мешок. Вынутый кирпич хлеба затвердевшего за дорогу произвел на всех громадное впечатление. Солдатский хлеб, с войны, – самый вкусный – перешептывались пацаны. А когда была вынута банка говяжьей тушенки на которой была этикетка с коровой, радости не было предела. – Ну, а это мы потом разделим, – и Максим вытащил два куска сахара, величиной со спичечный коробок каждый. – Ух ты, – восторгались ребятишки. – А как будем делить? – интересовались они. – А вот ножом расколем, – поверг совсем в шок он ребятню. В его руках был настоящий солдатский складной нож, на который разинув рты смотрели пацаны. Лишь единственную девчонку – Сюлю – нож не интересовал, она во все глаза смотрела на медали, осторожно трогая их пальчиками. Максим глянул на старух разливающих похлебку по чашкам и кружкам и спросил: Хлеба половину сейчас съедим, а остальное на вечер? Хорошо? И отрезав полкирпича хлеба, другую половину он передал вместе с тушенкой одной из старух. Та бережно прижав все это к груди, тотчас унесла в избу. Максим внимательно оглядел всех, пересчитал и спросил: Все здесь? – Все, все! – почти хором ответили дети. Шестеро детей и две старухи следили за его действиями. Подумав он повертел в руках полкирпича хлеба и не спеша разрезал его на восемь равных кусочков. И разложил их перед каждым, сидевшим за столом. Ханжинав, Ханжинав спасибо! Все дружно принялись хлебать похлебку. Обжигаясь Максим тоже смешно глотал варево и удивлялся: – до чего же вкусно! Даже с мясом, почти махан! Ага! – отозвался Мутул. Лесовоз раздавал соседскую курицу, мы принесли ей, говорим, возьми, суп сваришь. Она увидела что все раздавлено, заплевалась и прогнала нас. Мы взяли, ощипали на костре осмолили и вот суп. Совсем вкусно! – засмеялся пацан. А у тебя хлеба нет! Заявил совсем маленький Цебек и отщипнув кусочек, положил около чашки Максима. Да я хлеба наелся! – поперхнулся он, поняв свою оплошность при дележке хлеба. Себя он не посчитал. Все молча отщипнули по кусочку и положили рядом. Максим совсем смутился. Не надо ребята! Одна из старух тыкая пальцем в каждого, в том числе и в себя показала девять пальцев, потом отрицательно покачав головой показала восемь. И уверенно пододвинув к его чашке, отщипнутые кусочки: сказала: ХОТ! (есть!). Ханжинав (спасибо!) заулыбался Максим и стал есть похлебку, уже с хлебом. Ведра похлебки как небывало. Ребятишки сжевали и куриные косточки. Разделили и вермишель из кулечка. Съели и ее. А может быть мы сахар оставим на вечер с чаем? Нет, сейчас! – наперебой загалдели дети. Ну, что ж давайте сейчас! И Максим тыльной стороной ножа расколол на мелкие кусочки кусковый рафинад. Летевшие по сторонам крошечные кристаллики сахара подбирались детьми и складывались в общую кучку. Процесс дележки оказался сложным но все остались довольны, сунув за щеки свои кусочки и жмурились от удовольствия. Ты от нас дядя Мукубен не уходи, с тобой вкусно! Заявила неожиданно маленькая Сюля. Хорошо, хорошо – заулыбался Максим. Знаете что? Тут крыши нет. Дождик пойдет, а костер горит, чай кипит, махан варится, а мы сидим у костра чай пьем, и нас дождик не мочит. Как вы? Конечно построим. – загалдели дети, и старухи радостно закивали головами. Мутул ты старший, нужен топор и лопата! Найдем, у меня даже несколько гвоздей есть. За сараем Максим нашел несколько жердин, годившихся на столбики, и старые доски из дранки на крышу. Ничего, мы потом лучше доски найдем. А пока так побудет. Работа закипела и к вечеру навес на четырех столбах был готов. Ребятишки гурьбой устраивались у костра, и именно под навесом, хотя дождя никакого не предполагалось. Вечером долго сидели у костра, пили чай. Пришли и русские ребятишки, принесли несколько картошин и разрезая их на пластики жарили на горячих углях. Всех угощали – вкусно. Весть о том, что сюда на поселение пришел калмык весь в орденах и медалях, быстро разнеслась по громадному таежному селу. Уже поздно вечером, когда окрестные хозяйки загоняли скот вернувшийся с пастбища по дворам, к костру подошел старый калмык в шапочке с тощей котомкой за плечами долго стоял в тени ни кем незамеченный. Стоял и слушал разговоры у костра. Наконец, кто-то из ребятишек заметил его и радостно крикнув: дядя Церен пришел! Ура! Жомбу пить будем! Ребятня облепили старика, обнимая его.
А он сняв котомку достал оттуда бутылку с молоком, заткнутую деревяшкой и глянув на старух спросил; Нааран? (Сюда?). Те согласно кивнули головами, попыхивая трубками. Молоко забулькало в вареве трав. Коричневато-зеленая жидкость стала посветлей. Покипев чай сняли с костра. Ребятня моментально кинулась в избу за кружками. Принесли консервные баночки и гостям. Потея и отдуваясь все пили чай, соленый калмыцкий чай –жомбу. Русские ребятишки оглядывались в темноту. Чего темноты боитесь? – спрашивал их Максим. Не-е, мамка если узнает, ругать будет! Спешили закончить питье пацаны. Вкусный чай? – весело скалился Максим. Еще как! Ну, вот и хорошо. Приходите еще. А мы приходим все равно, если нас даже дома ругают. А, и Бадмай здесь? И к костру подошла молодая девка, в ситцевом платье, с толстой кудрявой косой. И она сунула в руки одной из старух крынку с молоком. Здесь, Катя здесь! Вот жениха хочу тебе показать и ткнул пальцем в Максима. Э-э! – засмеялась девка. – Этого жениха, если бы я не привезла топал бы еще пешком. Катя, ты! – изумился Максим. Не узнал? Вот и вози вас! – захохотала девка взяв у старухи пустую крынку, ушла в темноту. Да, как же? – сокрушался Максим. Катя это? Катька, Катька – трактористка, недалеко тут живет. Хорошая девка. Невозмутимо швыркал чай из пиалы старик. Дядя Церен кем работаешь? А-а, пастух я, коров пасу. Совхозных, колхозных? Нет! Людей леспромхозовских. На лесозаготовки не взяли, старый сказали, иди отдыхай. А как отдыхать? Кушать нечего. Вот и пасу коров. А где живешь? А, а, там в другом конце села. Там тоже наши есть. Дядя Церен? Я ведь тебя помню. На стойбище, в племенном совхозе под Элистой, ты молитвы читал в перерывах между стрижкой овец. Да ты что? Оживился старик. Ты зоотехником был? Когда же это? В 40-м, весной? Точно! Ах, ты мой дорогой, вот где довелось встретится. А, ты, ты… Мукубен я Цынгиляев. Ах, ты радость какая! Помню, помню! И Максим с Цереном крепко обнялись. Они долго разговаривали вспоминая общих знакомых. И прошлую жизнь. Ребятишки клевали носами скоро все ушли в избу спать. Ушли и старухи. Ну, что, мне завтра на ровне с птичками вставать – коров выгонять рано по утру. – закряхтел старик вставая. Ты где ночуешь? – спросил он у Максима. Да я не знаю. Тут к этой избе прикрепил меня участковый. Ну вот и хорошо. Вместе значит переночуем. А где? – вырвалось у Максима. А вон стайка-сарай. Там охапка сена под крышей. Лучше постели нет летом. Но а к зиме что-нибудь придумаешь вон какой герой! Э-э дядя Церен! Не для себя это. Завтра на работу, пусть хоть кто-то увидит, что и калмыки люди, что и мы способны на что-то большее. А то совсем растоптали нас. Это верно ты говоришь, сынок! Нельзя себя давать топтать. Растоптали хуже некуда. А у нас дети растут. Их сохранить надо. Хорошо, что ты приехал сюда. Ладно, у нас еще много времени, поговорим обо всем. А сейчас спать. А на работу-то куда? Да в гараж направили. Смотри-ка, к технике значит. Хорошо. – зачмокал языком старик. Да, вот Екатерина помогла так я соображаю. Катька? – не удивился Бадмай. Хорошая девка. Держись таких людей. Ну, все давай за мной! И старик полез по лесенке под крышу стайки. Тут только не кури, чиркнул он спичкой, чтобы оглядеться Максиму и загасил огонек в ладонях. Не курю я в общем, дядя Церен. Да и свои фронтовые сто граммов отдавал друзьям. Не мучает меня это. -Молодец! Уже еле внятно прошептал старик засыпая.
