Чебаркульские врачи при обследовании определили, что у папки что-то похуже аппендицита и это что-то связано с почкой. Отправили в Челябинск. А дорога долгая.

Когда его привезли в хирургическое отделение областной больницы, он уже был в тяжелейшем состоянии. Хирург Георгий Фёдорович Синяков (вечная ему благодарность от нашей семьи!) скомандовал: «Немедленно в операционную!» Когда он проник в область правой почки, она была загноившейся настолько, что буквально взорвалась от гноя в руках хирурга. Ещё бы немного протянуть, началось бы общее заражение крови – и нашему папке было бы не выжить.

И вот папка вернулся домой. Помню, был он в тулупе, с мороза. Я сидела за кухонным столом и увлечённо рисовала. Папка чмокнул меня в макушку, на стол передо мной легла кисточка невиданного прежде винограда. Я попробовала ягодку: показалось очень кисло. Отодвинула, есть не стала. И вообще на папку – ноль внимания. Продолжала рисовать.

А бабка, застирывая в корыте рубаху отца от следов крови, плакала навзрыд. Мы его чуть не потеряли навсегда! И как бы мы стали жить без кормильца?

Может, я слишком строго себя сужу? Мала ещё? Но вот вспоминается другой совершенно безобразный случай.

Братья Герка и Женька, я с Галькой пошли на Зырянку. Глубокий снег. В руках у нас заострённые с одного конца палки. Галька перевернула зачем-то свою палку острым концом вверх, оперлась на неё, коснулась губами. Вдруг поскользнулась, острый конец палки вошёл ей в рот. На снег закапала кровь. Я громко и весело засмеялась! Зачем? Почему? Непонятно. Братья возмутились: Гальке же больно! Они были не на много старше меня. Да ещё мальчишки. По моему тогдашнему мнению, зловредины порядочные. А вот, поди ж ты! У них хватило сердца пожалеть сестру, а у меня сердце равнодушное! Помню это со стыдом.

И был период, когда я вытворяла разные жестокости по отношению к живым тварям, пусть даже к насекомым. Оторвать лапки мухе, потом крылышки, потом голову и смотреть, что будет. Интересно было смотреть на паучка (не знаю его научного названия) – мы называли его «косиножкой», потому что, если оторвать длинные нитевидные его ножки, они даже оторванные продолжали судорожно двигаться: «косили».

Ну, положим, я не осознавала, что лишаю кого-то жизни, и мною руководил исследовательский и познавательный интерес. Но вот это как расценить?!

Гуляю на площади рядом с домом. Почему-то никого нет, кроме меня, и мне скучно. Я подхожу к недостроенному срубу то ли домика, то ли бани напротив Селивановского двора. Брёвна венцов сруба ещё новые, вкусно пахнущие смолой. Солнышко светит, приятное тепло обволакивает меня. И вдруг из-под нижнего венца сруба выползает изуродованный кем-то котёнок. Шерсть на боках изодрана, видны гноящиеся раны. Глаз нет – они выколоты! Жалкий, беспомощный, он пищит. Думаете, я его пожалела? Нет. Я решила про себя, что такому безобразному котёнку нельзя жить, его надо убить!

Я нашла увесистый плоский камень, но убивать так вот прямо – страшно. Зажмурившись, я просто опустила камень на котёнка! И только тут меня охватило чувство ужаса: что я делаю? Боюсь открыть глаза. Но слышу писк котёнка. Я промахнулась! Он пополз под венец сруба. А я помчалась домой с отвратительным чувством: не хочу видеть такого котёнка!

Наверное, котёнок погиб. А я не помогла ему и даже не пожалела…

И ещё я была обидчивой. Обижалась, например, когда «меня не взяли!». Об этом я писала.

И ещё я была задавакой. Училась хорошо и гордилась собой, какая я хорошая девочка! Первая ученица класса.

Здесь я ставлю в вину педагогические приёмы учительницы. Если в тетради по письму были одни пятёрки, она приклеивала к обложке красную ленточку. Если не было троек, а были четвёрки, пятёрки – приклеивала синюю ленточку. Но хватило у учительницы такта, что на тетрадках двоечников не наклеила чёрных ленточек. На моей тетрадке по письму в первом и втором классе красовалась ленточка красная. В первый раз учительница Александра Тимофеевна выдала мне тетрадь с такими словами: «Вот иду я по улице со стопкой тетрадей. А навстречу (допустим: кто-то). И спрашивает: «А чья это тетрадка с красной ленточкой?» А я отвечаю: «Это Люси Кузьминой тетрадка! У неё в тетрадке одни пятёрки!»

В общем-то, она хотела поощрить лучшую ученицу, чтобы другие равнялись, а я ужасно загордилась: я – лучшая в классе!

Задавалась и дома перед старшим братом Геркой, у которого не шла учёба, как у меня. Но вот недавно в домашних бумагах попался его табель за третий класс: одни четвёрки и пятёрки!

Этот комплекс лучшей ученицы у меня сохранился вплоть до окончания школы, и только, учась в университете, я избавилась от него, хотя на первых порах страдала, что не всегда удавалось сдать предмет на пятёрку, проскакивали и тройки. Очень уж трудные были предметы: высшая математика, всех родов химия и физика. Да ещё плохо слышала на лекциях, а выучить это всё по учебным книгам и сдать на пять можно было, только если сутками корпеть в библиотеках и в общежитии. Это было выше моих сил. Молодость с её молодыми заботами брала верх. Превращаться в «синий чулок» мне не хотелось. И, слава Богу, что это было так.

А сколько страхов у меня было в школе перед каждой контрольной и экзаменом! Боялась до дрожи! Мои дневники (а я несколько лет вела их, записывая свои интимные переживания) в старших классах полны этим нытьём перед контрольными.

Сейчас я склонна оправдать себя. Возможно, виноват был всеобщий культ, царящий в нашей стране, – погоня за рекордами Стахановых и Ангелиных. И мне хотелось быть первой. А учёба – это ведь не геройство, а прежде всего процесс накопления знаний. При чём тут рекорды? Порицаю себя за то, что отравила себе жизнь в погоне за пятёрками абсолютно по всем школьным предметам. Даже нелюбимой физкультурой занималась не для того, чтобы стать сильной и ловкой, а чтобы вытянуть на пятёрку, потому что мне нужен был только отличный табель успеваемости. И порою там, где ума не хватало, особенно в старших классах по физике, я просто вызубривала школьный урок по учебнику, чтобы от зубов отлетало!

Впрочем, в начальных классах я училась ещё без страхов получить двойку. Я ведь в школу пошла, уже умея читать и писать. Но об этом после.

Теперь зададимся вопросом «что такое хорошо?» в тот мой деревенский период жизни.

Была я любознательна, тянуло ко всему новому и необычному. Не знала, что на площади, рядом с нашим домом стоял когда-то храм, но моя сестрёнка Галька и подружка Зоя рассказывали мне что-то о Боге и о церкви. И моя бабушка привычно крестилась на единственную иконку Николая-Угодника, но иконку прятала за ширмочку на кухонной полке, потому что в то безбожное время религия считалась «опиумом для народа», священники изгнаны, посажены, а то и расстреляны. Мои родители были «при должностях», но хотя и не были активными безбожниками и крещены в детстве, плыли по течению в берегах антирелигиозной идеологии нашей страны и партийного руководства, а в дни церковных праздников Рождества, Пасхи и Троицы вместе с жителями села всё же традиционно тихо отмечали их. Поэтому мои братья и я, родившиеся в то время, не были крещены. И негде было принять крещение в виду отсутствия батюшек и церквей и незачем – считали взрослые: мало ли, как дальше сложится наша жизнь. И всё же о Боге, о Богородице и о церкви мы имели хоть какое-то представление в нашем раннем детстве.

Помню, прибегает моя подружка Зоя, зовёт меня на площадь:

– Люсь! Там батюшка приехал, говорит, что будет крестить, кто захочет, прямо на площади. Пойдём, окрестимся! Меня посылает мама, я ведь некрещёная. Только батюшке надо потом дать рубль, он бедный, нигде не работает, на свечи у него нет денег.

Я мигом воодушевилась. День был воскресный, папка мой дома, а бабушки почему-то нет. Наверное, она там же на площади. Лучше бы мне сразу побежать туда же вместе с подружкой. Но я побежала в большую комнату, где мой папка на кровати отдыхал и читал книжку:

– Пап! Дай мне рубль! Я хочу окреститься! Батюшка приехал и сейчас всех будет крестить!