Красиво, но жестоко, слишком жестоко.

– У тебя нет сердца, ― сказал Намбо, испытывая одновременно и отвращение, и восхищение. Придумать подобное мог только настоящий гений. ― Значит, все из-за мести?

Парти взмахом расправила накидку.

– Одевайся, ― велела Парти. ― Раз ты внесен в чистый пергамент, тебе нельзя здесь оставаться. Ты помог мне, пусть и по дурости, и я помогу тебе. Ты пойдешь со мной, я выведу тебя из столицы, а если понадобится и из страны.

– Но…

Парти подняла руку.

– Не трать время на болтовню. Пойдем пешком, и быстро ― береги воздух, пригодится. ― Она застегнула накидку и пробежалась взглядом по Намбо. ― Ты хоть и сухой, но на вид явный любитель выпивать. Дыхалки у таких не важные, спустятся по лестнице и уже отдышка. Пш-п… Пш-ш…

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты стерва?

– И сука, и падаль, и гниль, и много других любезностей. Одевайся, или я уйду без тебя.

– Да пожалуйста!

– Хочешь на плаху?

Намбо не хотел, больше всего на свете не хотел снова оказаться там, снова почувствовать, как кадык упирается в дугообразный брус, увидеть под собой отрубленные головы, услышать над затылком свист топора и попасть в то странное место. А потом вернуться в другое тело, которое возможно будет даже хуже этого.

В груди у Намбо неприятно екнуло.

С чего я вообще взял, что вернусь? Что если в следующий раз темнота будет последним, что я увижу?

Он спрыгнул с кровати, его трясло изнутри.

Нетушки. Я не стану проверять.

– Что брать с собой? ― спросил Намбо.

– Только самое необходимое. Оружие, одежду, сумку с флягой и деньги.

Намбо приподнял матрас, на деревянном каркасе лежало мачете и небольшой мешочек. Он с детства хранил сталь и серебро под матрасом.

Парти хмыкнула.

– Чего? ― нахмурился Намбо.

– Да нет, все хорошо, ― отозвалась она. ― Каждый взрослый человек хранит самые ценные вещи под матрасом.

– Ну, а где их еще хранить? В трусы себе совать?

– Есть шкафы и тумбы, но если ты так опасаешься, что тебя обкрадут, ― смело суй в трусы. Небольшой мешочек вполне комфортно себя в них чувствует, говорю по личному опыту.

– Прикалываешься, да? ― Намбо достал из шкафа мешок на тесемке и ремень с вырезом под мачете. То ли этот Хенк рассчитывал потолстеть, то ли Намбо исхудал его тело, но ремень совершенно не держался на талии: не хватало двух или трех дырок. ― У тебя есть шило?

– Нет. ― Парти залезла на кровать, выглянула в окно. ― На улице не души, надо поскорее выходить. Я знаю имперских солдат и знаю, как они работают. Территорию города разбивают на делянки так, чтобы две соседних наполовину перекрывали друг друга.

– То есть ты хочешь сказать, что ко мне могут наведаться снова?

– Не могут, ― Парти отскочила от окна, ― а обязательно наведаются. И, кажется, очень скоро.

– Нет-нет-нет, ― Намбо замотал головой, ― я им не открою, я им больше не открою и не стану врать насчет тебя, даже не проси! Тогда я ни черта не знал и был спокойным, сейчас ― да сейчас я орать готов!

Парти прищурилась.

– Как баба психуешь, ― сказала она. ― Никто не станет им открывать. Пока они стучать будут, мы втихую в окно чердачное вылезем и спустимся в переулке, там грязно, темно и есть за чем спрятаться. Дождемся, как они в бар войдут, и деру дадим. Только… только… ― Парти посмотрела на его костлявые руки, узкие плечи и увесистое мачете, что лежало перед ним. ― Оставь мачете здесь, под матрасом. Оно только мешать будет.

– У меня нет другого оружия.

– Если план сработает, мы ни разу не воспользуемся сталью, а если не сработает ― сталь нам не поможет.

– Умеешь ты подбадривать, ― бросил Намбо и спрятал ремень. Ремень ему не нравился, впрочем, как и мачете, в старой жизни Намбо предпочитал лук и стрелы, но он сейчас предпочел бы рисковать шкурой пусть и с далеко нелюбимым клинком, чем без всего. ― Тебе бы подошла должность…

Парти не суждено было узнать, какая бы должность ей подошла. В дверь забарабанили, и у Намбо начисто отбило желание ехидничать и иронизировать.

– Фляга пустая, ― прошептал он.

– Забей!

Парти подскочила к лестнице и полезла на чердак, Намбо ― следом. Чердаком это помещеньеце едва ли можно было назвать ― простецкая каркасная ферма. Парти первой вылезла через лючок и ползком ― в полный рост не встать ― двинулась, змеей огибая бесчисленные стойки. Намбо ни разу сюда не поднимался и решил, что не зря. Сырость, кое-где крыша протекала, повсюду мокрицы и пахло, то ли гнилой древесиной, то ли какими-то цветами, но запах тошнотворно сладкий.

Они добрались до второго лючка и осторожно выбрались на крышу. Черепица скользкая, дождь только-только утих. Парти велела Намбо держаться за конек, а сама спустилась к скату и стала наблюдать.

– Именем императора, открывайте! ― донеслось снизу. ― У нас приказ осмотреть все дома. Если не откроете, мы сами вынесем дверь.

– Капитан, мы вторые осматриваем эту делянку. Если дверь висит на петлях, значит, Арчи, Тон и Капитан Тенгор уже побывали в доме.

– Это не меняет приказа, ― не согласился капитан, ― мы должны осмотреть, и мы осмотрим. ― Ненадолго повисла тишина, затем с грохотом ударилась о пол выбитая дверь. ― Входим!

– За мной, ― шепнула Парти и побежала прямо по краю крыши.

Завороженный ловкостью девушки, Намбо пошел следом. Черепица уходила из под ног, но руки держались за мокрый конек и не давали упасть. Парти добралась до места, где при желании можно было перепрыгнуть на крышу соседнего дома, и ловко спрыгнула в темный переулок.

– Давай, ― шикнула она, приподнявшись после кувырка.

Намбо не умел кувыркаться при приземлении и побаивался высоты, но когда услышал усилившиеся голоса солдат ― солдаты, очевидно, лезли на «чердак» ― прыгнул, не задумываясь. Булыжник жестко встретил стопы, по позвонку пробежала дрожь. Намбо охнул: ну и больно же! И тут же поспешил за Парти.

Тучи рассеивались, открывая дорогу луне. Парти с Намбо пересекли улицу, свернули на дорожку меж трактиром и домом дантиста и перешли на бег. Намбо не бегал сто тридцать один день, со дня, когда его арестовали за воровство, и сейчас, когда сердце его сотрясало грудь, а ветер лохматил отросшие волосы, Намбо с удивлением обнаружил, что рад. Рад, что даже в этом дряхлом теле ему есть от кого убегать.

Сокрытый маскировочной сетью, Желз полз. Под согнутыми в локтях руками шелестели листья, кожу колол усохший чертополох, цветки репейника цеплялись к одежде, мелкая мошкара оккупировала лицо и шею. Желз терпел: по-другому за стены столицы Нордин, Огавраш, ему не проникнуть.

Существует шанс, что обо мне позабыли. Вполне возможно начальник Герцинге не рискнет доложить о моем побеге. Кому нужны лишние проблемы? Легче сделать вид, что казнь состоялась, и избежать бесчисленных проверок и разбирательств. К тому же, какому сбежавшему болвану придет в голову вернуться в город, из которого его отправили на казнь?

Желз почесал нос ― пылище под сетью было хоть отбавляй ― и ускорился.

Осталось недолго.

Когда он добрался до стены, из толстых каменных плит, и осторожно вылез из-под сети ― желтовато-зеленной, над полем висел голубоватый полумрак, близилась ночь. Желз встал в полный рост и прижался спиной к стене: так дозорные его не заметят. После чего двинулся дальше.

Хоть бы отец был прав.

***

Он вернулся домой, потный и чумазый, и уселся за стол на кухни. Мать стояла у печи, черпачком помешивала котелок. Когда бы Желз не прибегал с улицы, мать всегда была здесь и если не готовила, то стирала белье или подшивала порванную, обычно Желзом, одежду.

– Ма, я седня поколотил Магла, ― похвастался он, ― мы с ним на палках сошлись. Я значит, говорю: «Не лезь, коль проблем не хочешь», а Магл: «Да я тя на раз-два уложу». На раз-два уложит? Ну да, так впрямь и уложит. Нашел я, значит, палку, длинную, как твоя швабра, и такую же толстую. Магл взял кусок лопаты. Мы с ним…