– Что значит «пока»?

– Надо подождать.

– Сколько?

Он вспомнил, что тень демона, перед тем как исчезнуть, бросилась к Моне, и свел брови. Черь не пытался убить ее, как не пытался убить и его, в этом он не сомневался. Но тогда почему демон пришел? Зачем заставил старуху поить Мону?

– Чем ты ее поила, ведьма?

– Какая разница? Какой-то сладкой дурью.

– Ты в травах разбираешься лучше меня, определи по запаху.

– Если б могла, сказала б, ― отозвалась она. ― Ну что там с меткой? Все затеняет пупок?

Прецедентов, если не считать случая, описанного в той книге, не было. Неужели и впрямь чадо черни, чтоб его? Хотел бы я заглянуть в будущее, чтобы узнать наверняка. Но это мне не по силам. Вчера я упустил эту метку на животе, и погибли десять человек, включая брата Ненки. Второй раз я так не облажаюсь. Нельзя рисковать.

Селур вытащил из кармана брюк платок, из мешка ― квадратную колбу. Зубами вытянул пробку, смочил ткань резко пахнущей жидкостью. Затем неожиданно подскочил к Моне и мокрым платком зажал той рот. Секунду Мона сопротивлялась, после чего обмякла.

Селур встретился взглядом с ведьмой.

– Наконец-то решился сделать то, что должен, ― сказала она. ― Ядом или по старинке? Мне помочь?

Он ее почти не слышал. Достал меч, тяжелый и уродливый, схватился за рукоять обеими руками и занес клинок над головой.

Иногда для того, чтобы появился свет, нужно оказаться во тьме.

Селур вогнал меч в грудь Моны.

Желза Дико́рь ― его руки были закованы в кандалы ― вели по темному коридору восемь надзирателей. Трое спереди, столько же сзади и по одному по бокам. Желз честно заработал себе репутацию убийцы и наслаждался таким вниманием. Быть может, уже завтра его казнят ― привяжут к бревну да кинут к болотам на радость голодным сурдлокам. Он слышал, что слюна этих болотных тварей исцеляет, и гадал, как долго протянет. Минуту? Две? Три?

Хоть бы я подох раньше, чем они примутся за яйца.

Надзиратели свернули влево. Коридор спереди упирался в стену. Желз на секунду подумал, что его собираются поколотить, но потом заметил дверь, темно-серую, почти не различимую во мраке. Над дверью висела табличка. Сколько он не щурился, прочитать не смог. Надзиратели остановились.

– Устали? ― поинтересовался Желз.

– Молчи, ― предупредил Бобби, старший из восьмерки, и постучал в дверь. ― Выкинешь какую-нибудь штуку…

– И вы меня побьете, да?

Бобби развернул к нему свое уродливое лицо.

– Знаешь, Бобби, я как никогда рад, что тут нет факелов.

– Желз, до тебя доводили здешние порядки, еще раз пасть откроешь…

Чем Бобби собирался пригрозить, никто так и не узнал. Дверь распахнулась, коридор залил теплый свет, и властный глубокий голос велел Желзу войти. Желз не сдвинулся с места, он читал текст в золотистой раме, прибитой к двери с внутренней стороны.

– Храм Четырех Углов, ― одними губами прошептал Желз, ― помогает сбившемся с пути душам достойно отправиться на ту сторону.

Бобби схватил его за плечо и толкнул.

– Велено войти.

– Чушь. ― С этими словами Желз переступил прилично истертый порожек. В центре комнаты с широким решетчатым окном за столом сидел старый священник в пурпурном плаще. Его морщинистое лицо освещал высокий серебряный канделябр.

– Закройте дверь и садитесь, ― дружелюбно попросил священник.

Желз охотно захлопнул дверь перед самым носом Бобби, не спеша подошел к стулу, сел. Огляделся. Серый скучный кирпич оживляли иконы святых людей, знакомых Желзу и нет, картины с храмовой символикой и огромный гобелен, изображающий грешников на мосту Цир-цилу. По легендам именно этот мост соединяет загробный мир с миром живых, а для того чтобы пересечь его необходима грамота, которая бы подтверждала, что ты прожил жизнь достойно.

Наконец Желз посмотрел на старика.

– Чушь, ― повторил Желз. ― Не сочтите за грубость, но это чушь.

– Чушь? Что вы имеете в виду?

– Табличка на двери. Тем, кто сидит здесь, нельзя отправиться на тот свет достойно. Тем более с вашей помощью. Смерть есть смерть. Вы предлагаете людям сдаться, раскаяться… Нет ничего достойного в том, чтобы признать ошибку, когда смерть дышит тебе в затылок. Это легко, слишком легко. Достойно раскаяться в миг, когда согрешил, и принять наказание. Все остальное ― чушь.

– Вижу, вы соскучились по беседам.

– И не представляете. Камера у меня одиночная, в соседних клетках сидят дикари, вот и приходится умничать самому с собой. Шутить-то ладно еще, посмеяться можно, но вот спорить… спорить ― настоящая проблема.

– За что вы здесь?

– Не за что, как и остальные заключенные. ― Желз ждал, что скажет на это старик, но тот терпеливо молчал. За дверью загоготали охранники. Последнее чего желал Желз ― слушать их мерзкий смех, а потому продолжил: ― Вы ведь и сами знаете, почему я здесь, раз позвали меня.

– Знаю, ― священник легонько кивнул. У него были кустистые брови, широкий лоб, тусклые голубые глаза. ― Но еще не один протокол не научился рассказывать истории. И вряд ли научится.

Желз хмыкнул.

– Ну вот скажу я, что меня подставили… Вы поверите?

– А вы скажите, чего вам терять.

– Ничего. Верно вы подметили. У меня осталось дня три…

– Один. Все случится завтра.

– …еще лучше, ― буркнул Желз. Спрятал руки в тяжелых кандалах под стол, чуть подавшись вперед, прошелся ладонями по бедрам, стиснул коленные чашечки. Все-таки он рассчитывал на три дня. Сильно рассчитывал. ― Меня подставили.

– Капитана Нординской империи просто так не подставить.

– Рядовому солдату ― да, но есть рыбы крупнее. ― Желз вздохнул. ― Хоть вы и служитель храма и верите во всю эту дребедень про честность, доброту и порядочность, вы знаете, как устроен наш мир. Влиятельные люди, как дети, стоит отобрать у них игрушку или переступить дорогу, и они обозлятся. Простой человек в ярости станет размахивать руками или кричать, человек, в чьих руках власть, лишь шепнет, чем заставит других людей действовать. Они все сделают за него ― убьют, наклевещут… Выступая против тех, против кого нельзя выступать, я думал, что принадлежность к войскам будет моим щитом. Так и оказалось. Когда меня стали закапывать, именно щит стал крышкой для гроба.

Ненадолго повисла тишина. Священник задумчиво глядел на переплетенные пальцы своих рук. Желз наблюдал за колебаниями яркого пламени свечей, глубоко дышал. Пахло воском и парафином. Стул был жесткий, стол был в трещинах, на каганце чернели, точно припаянные, обгоревшие детали. Но Желз наслаждался моментом. Возможно, это последние стул, стол и каганец, которые он видит.

– Кто вас подставил? ― тихо спросил священник. ― У вас есть конкретные имена?

– Их слишком много, а клеветать как-то не хочется.

– И правда, врагов вы себе за десять лет службы набрали на всю жизнь вперед. Я читал протокол. Он скуден на детали, но богат на показания, поразительно богат. Тринадцать человек сказали одно и то же, слово в слово, будто Четырехликий бог наделил их одним разумом. А еще не могу забыть признание Амфисы, нординской распутницы, она клялась, что вы самый жестокий и грязный мужчина, что у нее был. Представляете? Также любопытным является факт, что вас не проверили на чистом пергаменте, а доверились имперскому астрологу, который по звездам увидел, что на день убийства двух капитанов, для вас выпал «Роковой удел». Вы знаете, что такое «роковой удел»?

– Должно быть что-то плохое.

– Не просто плохое, а ужасное. В этот день, как верят астрологи, звезды отворачиваются от человека, и он совершает непоправимые поступки, которые рушат его жизнь. И знаете что, астрологи правы во всем… во всем кроме самой трактовки события. Как они переводили древние тексты, одному Четырехликому богу известно, ведь правильным будет не «он совершает…», а «над ним совершают».

– К чему вы клоните?

Старик посмотрел ему в глаза.