– Ну, здравствуй, Селур, ― произнес человек. Голос у него был высокий и не дребезжал, раздваиваясь. Демон полностью подчинил его своей воли. ― Или мне называть тебя чистый?

Селур мгновенно вскинул руку, прошептал «Тецио» ― пламя на древнем языке и выпустил из ладони светлый огненный шар. Демон не шелохнулся. Правая часть его туловища вспыхнула, задымилась, но тотчас потухла.

Бесполезно.

– От Селура в тебе осталась разве что щепотка мести. Как жаль. Чику бы это не понравилось.

Селур поджал губы, усмиряя страшный гнев.

– Не произноси его имя, чернь. ― И начал про себя, через силу, медленно и четко выговаривать первую молитву. Настоятель храма, в котором Селур провел почти всю юность, рассказывал ему, что именно этой молитвой десять веков назад Галий Чистый прогнал демона, завладевшего телом его младшей дочери. Молитва состояла из ста двадцати восьми строк, и их следовало произнести без ошибок. Собьешься хоть раз, и все впустую.

– Я слышал у вас есть поговорка ― когда поминаешь умершего, тот улыбается в могиле. Жаль, что тело Чика сгорело. Он бы уже дважды улыбнулся за нашу короткую беседу.

Селур, не мигая глядя на демона, обнажил клинок. Демон развел руки, мол, давай, нападай. А Селур продолжал про себя: «… и свет будет боязен тебе, и красок ты больше не увидишь, и день, когда выбрал ты тело сие…».

– Знаешь, что в тот день помешало Чику вернуться в тело?

Селур стиснул каменную рукоять, напряг пальцы на ногах. Нельзя отвлекаться. «…ты черь среди мертвых лесов. Во имя святого властителя Дуна, во имя…»

– Зелье старухи подействовало. Чик пробыл на той стороне несколько мгновений, и в эти мгновения ему наверняка было любопытно и страшно, как было бы любому, кто впервые оказался там. Он уже собирался вернуться, незамеченный никем, как тень от тени, но затем я его учуял. Знаешь, почему это произошло? Я был поблизости, и меня позвали. Ты позвал. На обратном языке. Короткое «номед». ― Демон опустил руки, повернулся спиной к Селуру. ― Чик уже коснулся собственного тела, когда я наконец нагнал его и вцепился в его душу. Тонкую, мягкую, как ваша вата, душу. Души людей удивительно мягкие. Он сопротивлялся, упрямый, он знал, что ты поблизости, чувствовал это и звал тебя. Селу-ур! ― Демон в точности воспроизвел голос Чика ― звонкий и ломкий. ― Бра-ат!

– Сги-инь! ― закричал Селур. Это слово было последним в молитве.

Демон застыл, затем рухнул навзничь, и его затрясло, словно в приступе эпилепсии. Селур увидел, как от тела отделилась, словно вышедшая из-под действия всех законов, красная тень и роем метнулась к Моне. Селур преградил ей путь.

– Сгинь! ― повторил он, выставив перед собой руку. И демон исчез. Не растворился, не расщепился на куски, после чего бы рассеялся, как писали в древних учебниках, как происходило обычно, а просто исчез.

Пусть тьма поглотит тебя, черь!

Селур быстро посмотрел на Мону: метка никуда не делась. Мону, как ни в чем не бывало, продолжала поить ведьма.

– Перестань! ― рявкнул Селур. Ведьма даже не моргнула. ― Кому сказано, перестань!

Он подскочил к старухе, одним движением выбил из руки кувшин, кувшин упал и со звоном разбился, другим оттолкнул. Ведьма влетела в стену, охнула и потрясла головой, точно прогоняя наваждением. Ее расфокусированный взгляд собрался на Селуре, и она взвизгнула. Селур поморщился, он и не знал, что старухи умеют так визжать.

До смерти напуганная, привязанная к изножью и изголовью кровати, Мона тихо плакала. Селур осторожно стилетом перерезал веревки, мягко коснулся припухшей щиколотки Моны, помогая девушке высвободиться, но та брыкнула ногой, как лихая кобыла, и села, отстраняясь.

– Не подходи! ― крикнула она, подобрав колени к груди. ― Не смей!

– Тише, ― мягко сказал Селур, ― не бойся. Все закончилось. Демон ушел.

– Не подходи! Именем святой Лекки я изгоняю тебя! Именем святой…

– Успокойся.

– …Лекки я изгоняю тебя! Именем святой Лекки…

– Да заткнись! ― не выдержал он. ― Заладила со своей Леккой! Будь я демоном, самоизгнался бы от хохота! Это не работает!

Мона зажала ладонями рот и беззвучно зарыдала.

Идиот, чтоб тебя, сорвался.

– Прости. Я тебя не обижу, обещаю. ― Селур решил, что расспрашивать Мону сейчас бессмысленно, и направился к ведьме. Осколки кувшина хрустели под ногами. Ведьма сидела в углу комнаты, сжавшись в сморщившийся комок, и еле слышно бормотала:

– Я не должна… Я не была… Он меня…

– Брось придуриваться! ― предупредил он. ― На меня твои фокусы не подействует. Зачем демону понадобилась Мона?

Старуха тотчас замолкла, будто и не прикидывалась секунду назад обезумевшей, и подняла на него сощуренные глаза.

– Он меня поимел, ― проговорила она скрипучим голосом. ― Проклятый демон меня поимел, бес его душу выпотроши!

– Бес его душу не тронет, знаешь ведь.

– К не счастью, ― согласилась ведьма, мерзко скривив губы. ― Зачем девка понадобилась ему, спрашиваешь? Да понесла от него, вот зачем. Он заставил меня поить его же чадо, хворь демона побери!

Селур поморщился.

– Врешь.

– Зачем мне…

– Покрываешь себя. Была с чернью заодно, а теперь придумываешь, как бы выкрутиться.

– Если б все было, как ты говоришь, чистый, я б придумала что получше, уж поверь. А девка эта понесла от гада, ты-то своими проклятыми глазами должен это видеть. Приглядись к ее животу иль если умеешь ― вкуси ворожбы; мерзкая ворожба исходит прямо из ее пупа.

Я и сам что-то похожее чувствую, но наверняка это осадок от сгинувшего демона.

– У черни не может быть детей, ― сказал он и поджал губы.

На самом деле, если верить третьему тому «О премудростях борьбы со тьмой», такое уже было однажды. В книге описана история, произошедшая хрен знает сколько веков назад, и там говорится о рождении сына демона. Но это всего лишь история, рассказ, байка. В книгах пишут и о богах-великанах, и о летающих повозках, запряженных крылатыми конями, но это не значит, что все они существуют.

– Но ты что-то видишь, правда? ― спросила ведьма.

– Метку. Простую метку.

– Тогда ты сможешь эту метку снять, ведь так, чистый?

– Так.

– Ну сними, и поживее.

На секунду ему захотелось заупрямиться. Ненавижу, когда мне указывают. Но он знал, снять метку ― единственный способ убедиться в том, что ведьма не права.

– Ладно. ― Селур подошел к Моне, перекинул через плечо мешок из дратвы, ослабил узел и вытянул три сосудика с жидкостью. Поочередно вынимая пробки, поднес к носу каждый сосуд. Нужный отвар пах мятой и розмарином. ― Выпей, ― велел он Моне.

Мона покачала головой, шмыгнула. Каштановые пряди липли к ее мокрому от слез симпатичному личику.

– Выпей, тебе поможет.

– Нет. Мне хватило…

– Пей чертовка, кому говорят! ― рявкнула ведьма.

Селур одарил старуху строгим взглядом.

– Я сам, ― и снова повернулся к Моне. ― Послушай, ведьма талдычит мне, что ты носишь семя черни. Это плохо, очень плохо. Но я ей не верю. Выпей, всего один глоток, и докажешь, что я прав.

– А что это? ― спросила Мона.

Моя кровь, разбавленная водой, в которую покрошили измельченную мяту и розмарин, чтобы не было так противно.

– Травяной чай. Успокаивает голову, помогает расслабиться.

Ведьма мерзко захихикала.

– Я выпью. ― Мона взяла сосуд в дрожащую руку, поднесла к тонким губам, зажмурилась и запрокинула голову, сделав глоток.

Сейчас ее заколотит. А потом метка исчезнет.

Ведьма стала рядом с Селуром. Селур поморщился: от нее несло паленой травой и гнилой морковью, что было даже хуже кислятины, исходившей кажется от самих стен и тлетворно-сладкого запаха от лужицы на полу. Мона тем временем выпрямилась и протянула на две трети опустевший сосуд.

– Ну? ― спросила ведьма. ― Исчезла, а?

Селур и без того не сводил глаз с ее едва-едва округлившегося живота.

– Пока нет.

Проклятье. Не нравится мне это. Обычно метка пропадает мгновенно.