— Я имею в виду чай.

— О да. С удовольствием.

Деннис позвонил в приемную, а потом задал гостье несколько учтивых вопросов. Как поживают родители? Насколько успешно продвигаются их планы, касающиеся нового бизнеса? Надолго ли приехала Полли? Наверное, Бенни очень обрадовалась компании?

Полли ответила, что Бенни встретила ее с распростертыми объятиями. Что родители шлют ему привет. При мысли о Деннисе они испытывают такое облегчение, что она тоже решила попросить у него совета. Как у старого друга семьи.

Им принесли такой крепкий чай, который мог бы растворить не только сахар, но и ложку. Кроме чашек, на подносе стояла тарелка с печеньем. Деннис отпил глоток и с удовольствием взялся за печенье. Полли тоже сделала глоток на пробу и стала молиться, чтобы налет на зубах можно было стереть с помощью пасты.

В конце концов Деннис отставил пустую чашку, блюдце и остатки «гарибальди»[38] и спросил:

— Итак, Полли, чем именно я могу тебе помочь?

— Ну… — Теперь, когда пришло время, Полли не знала, как начать. Она прорепетировала несколько способов и решила выбрать тот, который больше всего подойдет к ситуации. Но оценить ситуацию оказалось куда труднее, чем она думала.

С виду Деннис выглядел как обычно — слегка флегматичным. Но его взгляд был пронзительным. И он не извинился за то, что заставил ее ждать. Вдруг это был не просмотр, а намеренная демонстрация своей силы, к которой часто прибегала сама Полли? Ясно одно: это не будет дружеский междусобойчик, когда разговор о деле заходит в самом конце. Полли решила, что другого выхода нет. Придется говорить честно и прямо.

— Дело в моих… — Полли запнулась, вспомнив, что слово «деньги» во время чтения завещания не прозвучало ни разу. Эта смешная деликатность казалась ей жеманством. — В моем наследстве.

— Понимаю, — ответил Деннис, который и не ждал ничего другого. — Видишь ли, поскольку ты получишь его только через одиннадцать…

— Десять.

— …месяцев, в данный момент давать тебе совет, куда их поместить, не имеет смысла. Рынок — это подвижное животное. То, что обещает большую прибыль сегодня, завтра может оказаться пшиком.

— Это я понимаю. — Бринкли разговаривал с ней как с шестилетним ребенком. — Не знаю, говорил ли вам папа, но скоро начнется мой последний учебный год[39] в ЛШЭ.

— Говорил. С чем тебя и поздравляю.

Щеки Полли вспыхнули. Она проглотила комок в горле. Это снисходительное поглаживание по головке стало последней каплей. Деннис взял блокнот с грифом и начал отвинчивать колпачок перьевой ручки.

— Если у тебя есть собственные сбережения, могу порекомендовать…

— Спасибо, Деннис, выгоды я не ищу. — Сбережения? Если бы… У нее не было ни гроша. Только чудовищный долг, который увеличивался с каждым днем. — Я просто хотела показать, что если получу деньги, то сумею ими воспользоваться. Даже… с большими деньгами.

— Полли, тут я тебе помочь не могу.

Он прекрасно знал, зачем она пришла. Конечно знал. И результат тоже знал заранее. То, что он согласился встретиться с ней, было насмешкой. Полли овладела злоба. Овладела и прорвалась наружу.

— Это просто смешно, вы не находите? Я могу голосовать, могу выйти замуж, родить ребенка, вступить в армию, выиграть в лотерею, стать преступницей, связаться со взрослыми преступниками и угодить в тюрьму, но не могу распорядиться какими-то паршивыми шестьюдесятью тысячами фунтов!

— Да, это должно казаться очень несправедливым…

— Только не говорите об этом моим родителям. — О господи, что она несет? Можно подумать, он всю жизнь мечтал вступить с ней в заговор против ее родителей. Нет, все пошло вкривь и вкось… — Извините. Я не имела в виду ничего плохого.

— Милая, я понимаю твое раздражение. И сочувствую. Но обеспечить тебе доступ к этим деньгам просто не в моей власти.

Это утверждение было верным, но Полли тут же — причем без всяких причин — заподозрила Денниса в профессиональной нечестности. Поскольку завещание на имя Полли, бывшее частью общего завещания Кэри Лоусон, практически находилось в руках Лоусонов, Деннис надеялся, что Мэллори хватит ума оставить деньги дочери себе.

Сердитая, разочарованная и готовая заплакать, Полли встала и неловко пошла к двери.

— Полли… — Она остановилась, но едва обернулась. Деннис увидел, что на ее шее бьется какая-то жилка. — У тебя неприятности?

— Неприятности? — Она заставила себя недоверчиво рассмеяться. — Нет у меня никаких неприятностей!

— Не хочешь рассказать? Я мог бы помочь. — Бринкли следил за тем, как ее пальцы сжимали ручку и поворачивали ее. Когда наступила небольшая заминка, он продолжил: — Все встречи с клиентами конфиденциальны. Никто не узнает, что ты была здесь.

«Ага, как же, — подумала Полли. — Никто, кроме Эндрю Латама и усатой дамы в приемной. Никто, кроме служащих, сидящих в зале. И кроме других жильцов дома, видевших, как я поднималась по лестнице». Она хлопнула дверью и ушла.

Латам видел, как она уходила. Заметил поджатые губы и красные пятна на скулах девушки, пробиравшейся к двери между письменными столами. И он был не единственным. Когда Полли исчезла, Эндрю обвел помещение взглядом и запомнил тех, кто смотрел ей вслед.

Две из трех женщин (третья делала вид, что это ей безразлично) наблюдали за ней с нескрываемой завистью. Выражение лица мужчин колебалось от примитивной похоти до простого желания насладиться приятным зрелищем, скрашивавшим монотонный день. Но никто не отпускал неприличных шуток и не описывал, каким образом он хотел бы помочь Полли хорошо провести время. Никто не стискивал кулак и не поднимал в воздух предплечье. Прошло несколько секунд, и все вернулись к своим компьютерам, потерявшие дар речи и даже слегка пристыженные.

Эндрю подошел к окну и проследил, куда пошла Полли. Выйдя на рыночную площадь, она внезапно остановилась у статуи Рубена Козенса, третьестепенного скульптора и единственного жителя Костона, претендовавшего на славу. Она села на ступеньку у его огромных бронзовых ботинок, гневно ударила кулаками по коленям, потом повернула голову и внезапно уставилась прямо на контору Бринкли и Латама.

Эндрю застыл на месте. Вести себя по-другому было бы глупо. Если бы он отпрянул от окна, то ощутил бы чувство вины. Словно действительно шпионил за ней. Гнев девушки был виден даже издалека. Об этом говорили ее напрягшиеся шея и плечи. Он чувствовал, что Полли была готова показать ему кулак.

Латам обвел взглядом Хай-стрит, а потом медленно отвернулся от окна. Он многое отдал бы за возможность узнать, что произошло в кабинете Денниса. Спрашивать прямо не имело смысла; когда дело касалось клиентов, этот самодовольный старый ублюдок был тверд как кремень. Но поговорить с ним не мешало, сделав вид, что это обычный дружеский треп.

— Ах, это ты, Деннис…

Бринкли раздражало в Эндрю Латаме все. Привычка притворяться удивленным, открывая дверь с табличкой «Деннис Бринкли» и обнаруживая за письменным столом именно Денниса Бринкли, была наименьшим злом.

Латама ему навязали семь лет назад. Джордж Фоллон, первоначальный владелец бизнеса, был убежден, что фирма чрезмерно разрослась и вот-вот пойдет ко дну. Старик ошибался; Деннис не раз пытался доказать ему, что с годами штат увеличился, но у всех сотрудников есть работа. Однако старик упрямо считал, что людей пора увольнять. Они спорили до тех пор, пока однажды вечером Фоллон, обедавший в гольф-клубе жены, не сел рядом с Чарли Беррименом.

Не прошло и двух недель, как контору Фоллона и Бринкли посетили дочь Берримена и ее муж. Еще через несколько недель благодаря деньгам тестя Латам получил долю Джорджа, а сам Фоллон ушел на пенсию.

Деннис, всегда думавший, что судить по внешнему виду о человеке нельзя, пытался заставить себя ощутить к Латаму симпатию. Когда стало ясно, что об этом не может быть и речи, он пытался сохранять вежливость. И почти всегда преуспевал, хотя грубый юмор Латама и его бесстыдное равнодушие к чувствам других делали это чрезвычайно трудным.