Эшли предложил Бенни круассан.

— Берите-берите, у нас их много. И джем из черной смородины.

— Вы — настоящие друзья дома, — сказала Бенни, взяв круассан и намазав его маслом. — Полли недавно очень интересовалась вами. Расспрашивала обо всем.

— Серьезно?

— Она такая добрая. Такая сочувствующая.

— Я видел ее только однажды, но она кажется мне… очаровательной. — Эшли начал поправлять одеяло, которым были укрыты его ноги, но вдруг нетерпеливо отбросил его в сторону. — Наверное, я должен ответить ей тем же. Вы не знаете, когда она приедет снова? Будет ли она жить здесь, когда ее родители переедут? Думаю, бойфрендов у нее куча, но есть ли кто-нибудь постоянный?

— Кто-то позвонил ей поздно вечером, и она быстро ушла. Молодые люди… — Бенни вздохнула, покачала головой с таким недоумением, словно говорила о динозаврах, а потом добавила: — Эшли, я понимаю, делать такие замечания невежливо, но надеюсь, что вы меня простите. Сегодня вы выглядите намного лучше.

Бенни сказала так не из вежливости. Губы Эшли порозовели, глаза сияли, а щеки разрумянились.

— Вы так думаете? — Хотя сам Эшли этого не заметил (в последнее время он старался смотреть в зеркало как можно меньше), но внезапно ему показалось, что это вполне может быть правдой. Вчера после разговора с Кейт на кухне он действительно почувствовал себя лучше. Ему следует чаще бывать на людях. Плохо, что они с Джудит проводят вместе двадцать четыре часа в сутки. Эшли впервые подумал, что его болезнь может носить психосоматический характер.

— Слушайте, у меня идея. Когда Полли приедет в следующий раз, нужно будет устроить маленький ужин на четверых. Мы с Джудит сможем лучше узнать ее.

— Гмм… Звучит неплохо.

— Может быть, вы дадите мне ее лондонский адрес? Тогда мы сможем назначить дату.

— Сейчас принесу.

«Жизнь становится интереснее с каждой минутой», — подумала Бенни.

— Скоро у Джудит день рождения. Мы могли бы его отпраздновать.

— Отличная мысль! — воскликнула Бенни.

— Только… — Эшли приложил палец к губам и вполголоса сказал: — Я хочу, чтобы это было сюрпризом.

— Понимаю, — так же тихо ответила Бенни. — Никому ни слова.

Джудит, сидевшая в своей темной конуре, прислушалась. Сначала они говорили громко, а потом начали шептаться… Конечно, никакого сигнала факса не было. Просто ей нужно было уйти. Ох уж этот энтузиазм Бенни… А это ужасное мыло доконало ее окончательно. Еще минута, и она бы не выдержала.

Теперь они смеялись. Она не помнила, когда Эшли смеялся в последний раз. Смех был громкий, и это напомнило ей прошлое. Как этой глупой женщине удается смешить Эшли, если ей самой это не под силу? Что у них за секреты? Она закрыла компьютер и хотела вернуться на кухню, но в это время зазвонил телефон. Джудит сняла трубку, и ее досада тут же исчезла. Звонили из больницы. Сможет ли мистер Парнелл приехать к половине пятого в следующий вторник? Джудит догадывалась о причине. Другого она и не ждала. В регистратуре всегда притворяются, что они ничего не знают. Должно быть, готовы результаты последнего анализа крови. У Джудит пересохло во рту. Она встала и побежала к Эшли.

Вплоть до середины дня двадцатого июля, последнего дня его работы в общеобразовательной школе имени Ивена Седжуика, Мэллори пытался не выдавать владевшей им радости. Это было бы невежливо. Он понимал, что учителя ему завидуют. Все знали, что он будет получать приличную пенсию. Мэллори случайно подслушал разговор секретарши, говорившей, что он выиграл в лотерею, и был вынужден признать, что это недалеко от истины. Разница заключалась в том, что он выиграл свободу — вещь куда более важную, чем деньги.

Он сдирал со стен кабинета плакаты, графики, календарные планы спортивных соревнований, домашних и выездных. Теперь эти даты можно забыть навсегда. Мэллори взял толстый ежедневник, в котором были запечатлены семь месяцев непрерывных мучений, и с силой провел по нему кончиком большого пальца. Родительские собрания, служебные совещания, профсоюзные собрания, совещания у губернатора, встречи с полицией, лицами, осуществляющими надзор за условно осужденными, уборщицами, вспомогательным персоналом, школьными инспекторами, поставщиками, администраторами и прочей шушерой.

Мэллори хотел бросить проклятую книгу в мусорную корзину, но внезапно ощутил детский порыв к разрушению. Он отодрал корешок и начал выдирать страницы, рвать на клочки и бросать их в воздух, как конфетти. Потом Лоусон опомнился и остановился, с грустью осознав бессмысленность своего занятия.

Осталось всего сорок минут. Конечно, ему не следовало торчать здесь. И даже приходить вообще. У Лоусона сложилось впечатление, что в канцелярии удивились, увидев его. Но теперь, когда Мэллори мог выбирать, какое-то странное извращенное чувство заставило его просидеть в школе имени Ивена Седжуика до самого конца.

Лоусон пытался не жалеть о том, что праздник, который они хотели сегодня устроить с Кейт, пришлось отменить. Конечно, если Бенни заболела, нужно ехать в Форбс-Эббот. Но все же жалел.

Они не обедали в своем любимом ресторане «У Ривы» почти три года. В последний раз супруги отмечали там день рождения Мэллори, но Лоусон был так вымотан, что скрасить вечер не смогли даже отменная еда, качество обслуживания и изысканный интерьер. В этот раз все должно быть по-другому.

И тут его размышления прервал телефонный звонок. Отвечать не хотелось. Какое это теперь имеет к нему отношение? Он снял с себя все обязанности, попрощался с немногими людьми, о расставании с которыми мог пожалеть, и не ждал, что ему устроят вечеринку-сюрприз. Так зачем брать трубку?

Потом Мэллори долго гадал, что случилось бы, если бы он ушел. Надел пальто и вышел из кабинета, не обращая внимания на звонок. Наверное, просто выиграл бы немного времени. Что-то можно отсрочить, но результат всегда бывает тот же.

— Алло?

Из трубки донесся странный сдавленный звук.

— Кто говорит?

— А-ахх… — Послышался плач. — Папа…

— Полли? Полли…

— Я… попала в беду…

— Где ты?

— Дома. Ох, папа… пожалуйста, приезжай…

— Что случилось?

— Просто приезжай.

— Ладно-ладно! Я выхожу. Послушай… не… я хочу сказать, никуда не уходи, ладно? Я могу… пробки…

— Пожалуйста, никому не говори! Никому!

— Не скажу.

— Обещаешь?

Конечно, он пообещал, а потом со всех ног помчался к машине. Ободрав бок о чугунные ворота, Мэллори понял, что не спросил, какой дом имела в виду Полли. Наверное, она звонила из своей долстонской квартиры, находившейся в нескольких километрах от Парсонс-Грина. А вдруг она ждет там, расстроенная, и смотрит в окно?

— О господи… — Оказавшись на улице, он позвонил к себе домой, не услышал ответа и набрал номер телефона квартиры дочери. Никто не откликнулся. Мэллори выругал себя за спешку. Если бы у него была пара минут на раздумье, все было бы ясно. Но она не берет трубку…

Он снова и снова вспоминал их разговор. Да, Полли ужасно расстроена. Плакала. Испугана? В этом он не был уверен, потому что никогда не видел Полли испуганной. И тут Мэллори впервые пришло в голову, что она могла быть не одна. Может быть, кто-то принудил ее сделать звонок. Стоял с ней рядом. Может быть, она застала у себя взломщика… Эта мысль чуть не свела Мэллори с ума. Он попытался выразить свой страх словами, разразившись потоком ругательств. А потом ударил кулаком по приборной доске.

Две женщины, стоявшие на тротуаре, наклонились и заглянули в окно. Одна из них пошевелила губами, что должно было означать: «У вас все в порядке?» Другая начала смеяться. Потом машины медленно двинулись вперед.

Мэллори сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на управлении машиной. Он — здравомыслящий человек, а потому должен мыслить здраво. Отделять факты от пугающих образов, заполняющих его мозг. Сосредоточиться на фактах. Его дочь расстроена. Она попала в какую-то беду. Она дома и почти наверняка одна. Скоро он будет у нее, они поговорят и все выяснят. Нужно дышать глубже.