— Конечно нет.

— Кроме того, я связался с лондонской редакцией Би-би-си, с Мировой службой в Баш-хаусе…

— Вы провели большую работу, сержант. Выражаю вам благодарность.

— Да уж… — Трой немного помолчал. — Шеф, я думаю, мы даром тратим время.

— Я тоже. Но без этого нельзя обойтись. Я не смогу обратиться наверх до тех пор, пока мы не проверим все, что можно проверить.

При словах «обратиться наверх» Трой скорчил преувеличенно испуганную мину и провел кончиком большого пальца по собственному горлу. Их начальник был чокнутым. Никто не входил в его кабинет без дольки чеснока или двух скрещенных палочек. И это в двадцать первом веке…

— Сэр, но он действительно встретил ее в Радиодоме.

— Я думал об этом. Попробуй связаться с Роем, хорошо?

— «Рой — по-французски король», — засмеялся Трой, перелистал блокнот, нашел номер и набрал его. — Сержант Трой, уголовный розыск Костона… Да, это опять я.

— Спроси его, был ли при ней мобильник, когда она уходила из дома.

Трой спросил и начал слушать.

— Да, сэр. Более того, они уверены, что это предложил Крис. Она явно дала ему свой номер.

Барнеби протянул руку к трубке.

— Рой, я вот что подумал… Нет ли другой фотографии Авы?.. Понятно… Никто не говорит, что это твоя вина… в таком случае нам придется заехать еще раз и получить у тебя более подробное описание. Нам нужно знать, как она выглядела, когда отправилась на встречу с этим человеком… Нет, боюсь, что о плате здесь речь не идет… Кстати, ты не помнишь, как выглядел ее мобильник?.. Спасибо. Еще увидимся.

— Ай да малый! — Сержант Трой засмеялся снова. — Что вы хотите сделать, шеф? Составить электронный фоторобот?

— Ты прав.

— Думаете, до этого дойдет?

— Ничуть не удивлюсь.

— Ну, как дела в конторе, дорогой?

Никто не произносил слово «дорогой» так, как Джильда. Со смесью снисходительности, усталости и презрения. Оно никогда не было случайным. Никогда не вставлялось в беседу небрежно, но вонзалось в съежившуюся кожу адресата резко и точно, как бандерилья.

— В конторе, дорогая? — переспросил Эндрю, прекрасно зная, как жена ненавидит, когда повторяют ее слова. Она называла это «попугайством». Латам поступал так, когда не желал отвечать на вопрос и даже думать о нем. При этом повтор сопровождался вежливой, но насмешливой улыбкой.

Сегодня Джильда превзошла себя. Она сидела на двухместном диванчике, искусно задрапировавшись в парусину цвета фламинго и сирени, которой можно было накрыть пару верблюдов. На перламутровом столике стояла разрисованная золотыми рыбками банка «Молтизерс»[108]. Эндрю как зачарованный следил за пухлыми белыми пальцами, хватавшими дюжину мягких шариков и отправлявшими их в рот. За этим следовал один жадный глоток, после чего процесс возобновлялся.

— Куда ты смотришь?

— Мой ангел, я думаю, каким собирательным существительным можно назвать множество «Молтизерс».

— Собирательным чем?

— Ну, вроде стаи скворцов. Или скопища дикобразов.

— Мешок.

— Мешок! — воскликнул Эндрю и радостно хлопнул в ладоши.

— Постарайся не повторять все, что я говорю.

— Все, что ты… — Эндрю осекся. Правила поведения пишет рука, в которой находится кошелек.

— Ты не ответил на мой вопрос. Как дела в конторе?

— Лучше не бывает.

— А я слышала совсем другое.

Эндрю не стал спрашивать, что именно она слышала. И от кого. Время от времени ему нравилось демонстрировать свою независимость. Она все и так скажет.

В действительности дела шли хуже некуда. За годы подневольного положения шкура Эндрю, толстая от природы, приобрела пару дополнительных слоев. Но новая ситуация, в которой оказалась фирма «Форчун и Латам» (как теперь называли контору все, кроме самого Эндрю), начинала его угнетать.

Через двадцать четыре часа после прочтения завещания Лео Форчун, которому досталась львиная доля наследства Бринкли, повесил на дверь кабинета Денниса табличку со своим именем. В отсутствие клиентов эта дверь оставалась открытой, и люди привычно входили и выходили из кабинета, чтобы поговорить с Лео, задать ему вопрос и получить совет. Почему-то это злило Латама больше, чем внезапное возвышение Форчуна и его попытки командовать фирмой.

Хотя Эндрю всегда наслаждался своим кабинетом, из которого можно было лениво следить за рабочими муравьями, ощущая собственное превосходство, теперь эта ситуация казалась ему невыносимой. Часто, отрываясь от «Файнэншл таймс», Латам замечал, что кто-то следит за ним через стекло. Черт побери, это напоминало жизнь в аквариуме! Когда Джессика и Гейл Фуллер склонились над кофеваркой и посмотрели в его сторону, пытаясь сохранить бесстрастные мины, это стало последней каплей. Потом Гейл сказала что-то Джессике, прикрывшись рукой, после чего девушка безудержно расхохоталась и убежала в туалет. Было ясно, что речь шла о нем; Эндрю догадывался, что они обсуждают его сексуальные подвиги. Это его очень разозлило. Одинокая мисс Фуллер была рада перепихнуться после работы. Зная, что молния не ударяет в одно и то же место дважды подряд, она снимала трусики раньше, чем он успевал вытащить свой член.

Что ж, положить этому конец будет нетрудно. Он перехватит Гейл перед уходом и выскажет ей свое неудовольствие. После этого она запрет рот на замок. Но когда рабочий день закончился, за Гейл зашел кто-то из счетоводов, и они ушли вместе.

— Это был молодой человек, которому достались клиенты Денниса, — сказала Джильда.

— Какой молодой человек? — Слава богу, стоял вечер пятницы. Рабочая неделя закончилась.

— Который ввел меня в курс того, что происходит в конторе.

— Он не молодой. Ему сорок два года.

— Значит, у тебя не осталось клиентов вообще?

— Я хожу в контору каждый день. Работаю. Не путаюсь у тебя под ногами. За это ты платишь мне так называемое жалованье. Таковы были условия договора.

— Звучит неважно.

«Она права, черт побери, — подумал Эндрю. — Утешение одно: это ненадолго. Все в мире меняется, верно?» Не такой уж он моллюск. Он составлял планы с того самого дня, когда очутился в ошейнике раба. Грубые планы, тонкие планы, кратко-и долгосрочные планы, дурацкие планы, не имевшие никакого шанса на успех и составленные лишь для смеха. Пока ни один из них не осуществился, но то, что он сделал в последние недели, сулило удачу. Он скрестил пальцы, боясь сглазить.

Составляя эти планы, Эндрю писал и переписывал сцену своего прощания с Джильдой. Обращал внимание на каждую мелочь, оттачивал каждое оскорбление, совершенствовал стиль. Сначала она не поверит своим глазам. И ушам тоже. Не сможет понять, что ее муж, бедный униженный дурачок, которого она много лет топтала ногами, обзавелся плотью, костями и мускулами, надел сверкающие доспехи, взял в руку копье и изо всех сил вонзил его ей в сердце. Йес!

Но пока что она продолжает зудеть. Лучше ответить.

— Извини, дорогая. Я был за тридевять земель отсюда.

— Если бы, — сказала Джильда.

Вчера после ухода полиции Рой почему-то перестал волноваться. Похоже, первая попытка оказалась удачной. Он чувствовал, что может справиться с чем угодно. Подросток храбро позвонил в справочное бюро «Граждане» и спросил, что нужно делать, когда умирает человек; не следовало позволять людям, крутившимся вокруг, интересоваться, почему он до сих пор этого не сделал. Конечно, в справочном бюро пытались узнать его имя и телефон, но Рой сумел от них отбиться.

Потом, когда пришло время пить чай, снова позвонил коп в штатском, который торчал здесь все утро. Нельзя ли ему увидеть мобильник Авы? Рой уже знал, что в сумочке Авы телефона не было, но пообещал поискать.

— Рой…

— Что?

— Как ты думаешь, Карен по-французски означает «королева»?

— Нет.

— Оно тоже начинается на «кы».

— Это тут ни при чем.