– Люблю тебя, милый.

– Ты серьезно?

– Серьезнее некуда.

Старинные часы в коридоре бьют четыре раза. Этот звон одновременно и успокаивает, и сбивает с толку. Я вытягиваю ноги, прежде чем вернуться к расследованию, и начинаю копаться в самых очевидных тайниках, таких как электронная почта и Фейсбук. Но мне не удается отыскать даже обмена смайликами с бывшей одноклассницей. Еще подозрительнее выглядит полное отсутствие порно, которое люди обычно прячут в папке с невинным именем. Чем бы ни было то, что я сейчас отчаянно разыскиваю, оно либо очень хорошо спрятано, либо его вовсе не существует. Я пытаюсь придумать объяснение тому, почему он взял деньги и ничего мне не сказал.

Я принимаю еще одну таблетку и на мгновение отвлекаюсь от компьютера и окидываю взглядом наш дом. Мы слишком сильно мечтали о доме в Колд-Спринг-Харбор, и этому коттеджу нашего внимания не хватило. Если дом является отражением людей, которые в нем живут, то, значит, мы ужасно скучные люди. Он задумывался как временное пристанище, пока мы не переедем в НАШ ДОМ, и мы не вкладывали деньги в то, чтобы сделать его своим, хотя прошло уже много лет, а мы все еще продолжали здесь жить. Мы просто перестали говорить о каких-либо изменениях. Осматривая его сейчас, я поняла, насколько он безликий. И скучный.

Самая красивая вещь в комнате – это овдовевший керамический книгодержатель в виде китайского льва-хранителя бирюзового цвета, стоящий на каминной полке. Пропажу его супруги Пол даже не заметил. Похоже, он многого не замечал.

Книгодержатель встретил свою кончину пару лет назад, когда однажды ночью Пол пришел домой пьяным. Это само по себе тревожило, так как он обычно не терял над собой контроль. Он сел на диван рядом со мной, и наши руки почти соприкоснулись. Так близко мы уже давно не сидели.

– Мой бизнес рухнул. Денег нет. Вообще никаких, – заявил он. – Сегодня я уволил последнего рабочего. Кое-кто не хотел уходить. Они говорили, что останутся и помогут все закончить. Они не понимали, что за окончание работ никто платить не собирается.

Почувствовав отчаяние хозяина, Пончик подошел к Полу, положил свою гигантскую голову ему на колени и заскулил. Пол прижался к собаке и тихо заплакал.

– Это было ужасно. Один из худших гребаных дней в моей жизни.

Я не могла смотреть на него: он находился в ужасном состоянии. Даже когда Пол рассказывал мне о том, что с ним происходило в детстве и юности, он не выглядел таким уязвимым. Те ужасные психологические травмы его не сломали. А сейчас… Я не имела ни малейшего представления о том, как его утешить. Я не смогла научиться этому, когда была ребенком. Потому что никто и никогда меня не утешал.

Я бы хотела сказать ему, что даже не думала шутить, говоря о своих чувствах, и что просто не умею говорить одни и те же банальности тремя разными способами. Передо мной открылась новая, неожиданная грань Пола. Я никак не могла встроить ее в свою картину мира. Кроме того, она меня пугала.

– Все будет хорошо, дорогой. Все наладится. Дела еще пойдут в гору. И нам не нужно слишком беспокоиться о деньгах: у нас ведь есть моя зарплата и, в крайнем случае, деньги, отложенные на дом.

Я не это имела в виду. Я была бы в ярости, если бы нам пришлось начать жить на эти деньги. Пол весь сжался, но быстро взял себя в руки.

– Ни в коем случае. Мы не будем трогать деньги на дом. Я что-нибудь придумаю.

Он встал, пошатнулся, но быстро выпрямился, а затем пошел наверх, в спальню, где и рухнул в постель лицом в подушку.

Повернув его голову набок, чтобы он не задохнулся, я, тяжело ступая, спустилась обратно в гостиную, схватила один из книгодержателей и швырнула его в камин – статуэтка эффектно разлетелась на множество мелких осколков. Моя ярость оказалась намного сильнее, чем я думала. Я поняла, что натворила, только через несколько минут. Иногда на меня находит.

Загораются уличные фонари, и последние лучи солнечного света отбрасывают на деревянный пол жуткие тени. Я уже несколько часов сижу здесь и безрезультатно просматриваю папки и файлы. Я перехожу к папкам с документами по недвижимости. Все это вынюхивание проясняет, насколько я была далека от него.

Но он на самом деле ничего не предпринимал – по крайней мере, в течение первых месяцев. Я понимала, что, когда заказы исчезли, Пол совершенно упал духом. Диван стал его «офисом», а пижама – «старомодным костюмом и галстуком». Мы шутили о его раннем уходе на пенсию и отпраздновали появление щетины, но обида и гнев во мне росли и давали метастазы.

Я спряталась в своей работе. Мне было неприятно смотреть, как Пол зализывает свои раны. Я понимала: он не виноват в том, что люди с трудом выплачивают ипотеку, не говоря уже о строительстве новых домов, но мой гнев продолжал расти. На поверженного Пола было страшно смотреть. Он был не из тех, кто отращивает бороду и весь день остается в пижаме. Но теперь он таким стал. Он сдался. И я вынуждена была переключить свое внимание на работу. Я мучительно отгоняю от себя мысль о том, насколько по-другому все могло бы сложиться, если бы я не отвернулась от мужа.

Я предложила ему попробовать антидепрессанты с моей работы, в надежде, что они восполнят отсутствие моего сочувствия и понимания. Он отказался, поскольку никогда не рассматривал прием лекарств как способ решения проблем. Он считал их слишком легким выходом. На работе у меня творился настоящий кошмар из-за судебного разбирательства по поводу одного из лекарств. Я начала потихоньку принимать викодин[2], чтобы как-то терпеть вечера. И обнаружила, что, если запить таблетку бокалом вина, наши отношения начинают казаться не такими напряженными и даже уютными. Однако независимо от того, была я одурманена или нет, мы продолжали отдаляться, пока наконец практически перестали разговаривать.

Из этого болота Пола, к счастью, вытащил Уэс, один из его старинных приятелей. Уэс заработал миллионы, убеждая жадных детей, выросших в восточном Лонг-Айленде, продать скромные домики своих родителей восторженным богачам за сумму с шестью или семью нулями. Уэс чувствовал в моем муже потенциал незаурядного продавца и немедленно воспользовался появившейся возможностью.

Я рассматриваю официальные прайс-листы домов в Гемптоне: один дом больше другого, на некоторых хорошо видны угловатые черты Уэса, а на других – улыбающееся лицо Пола и контактная информация. Я нажимаю на папку «продано» и открываю файл с рекламной листовкой о продаже небольшого бунгало в Саутгемптоне с видом на океан, стоящего на участке, который в три раза превышает размер расположенного на нем дома. Запрашиваемая цена – 17 миллионов долларов, плюс комиссия не менее миллиона. Продажа была почти год назад. Я совершенно растеряна. Почему, имея такие комиссионные, Пол запустил лапу в наши общие сбережения?

На следующее утро после звонка от Уэса, когда у меня зазвонил будильник, Пол уже встал с постели, сходил на прогулку с Пончиком и приготовил мне завтрак. Когда я вышла в кухню, Пол был побрит, одет в костюм и пил кофе. Увидев меня, он широко улыбнулся. Он был точной копией того мужчины, на возвращение которого я уже перестала надеяться. Я почувствовала забытое желание ощутить его прикосновение. И он меня понял. Он обнял меня и прошептал мне на ухо мое прозвище, а затем осторожно опустил меня на пол. Потом он страстно рассказал мне все свои планы по возвращению на вершину.

Пол сильно недооценил мою способность строить свои собственные планы.

Удивительная штука: человек достигает головокружительного успеха именно тогда, когда ему совершенно наплевать на результат.

Мой бизнес по-прежнему буксовал, и у меня начиналась нервная почесуха при мысли, что я ничегошеньки не зарабатываю. Из-за того, что Ребекка стала единственным кормильцем в семье, наш брак трещал по швам, и тихий шепот обиды постепенно сменился ровным реактивным гулом.