Я незаметно достаю из кармана пиджака еще одну продолговатую таблетку и незаметно кладу ее в рот. Таблетка растворяется, оставляя на языке приторный химический привкус, и я мгновенно успокаиваюсь. Обычно я не принимаю столько таблеток днем. Но сегодняшние события заставили отойти от некоторых правил.

Я окидываю взглядом пространство банка. За соседними столами, уткнувшись в экраны телефонов, сидят молодые люди в новехоньких костюмах. По движениям их рук я могу сказать, что они борются со скукой. Благодаря таблеткам я поймала дзен и спокойно сижу в кресле, глядя, как Джейсон морщит лоб и подтверждает: да, Пол, мой ответственный, предсказуемый, надежный муж, уже давненько запускает лапу в наш общий счет. И, похоже, не намерен отказывать себе в этом.

Как будто он тоже составил план побега.

Джейсон снова извиняется и предлагает отправить мне по электронной почте перечень дат и сумм вывода средств; я киваю и бормочу что-то, напоминающее «да». Наконец я собираюсь с духом и встаю.

Сидя в машине, я ловлю себя на том, что подпеваю радио, хотя и понимаю: это никак нельзя назвать адекватной реакцией на все случившееся. Мое настроение похоже на чистое безбрежное весеннее небо, раскинувшееся у меня над головой, и я вспоминаю, что сегодня – первое апреля. Все это могло бы быть прекрасной шуткой. Я щурюсь и вижу, что уже въехала на подъездную дорожку, при этом из головы напрочь вылетело время между отъездом из банка и прибытием домой. Время сегодня играет со мной.

Автомобиля Пола возле дома нет. Учитывая, который час, этого следовало ожидать. К счастью, поблизости нет и других машин, устроившихся в засаде. Я передумала подъезжать к парадному входу. Я даю задний ход, потом сворачиваю за угол и паркуюсь на второстепенной дороге, за домом: здесь обычно пусто, если не считать соседских подростков, направляющихся в школу или возвращающихся после уроков.

Я захожу через заднюю калитку и плотно закрываю ее за собой. Замок громко щелкает.

Я несусь через двор, открываю заднюю дверь и бегу по кухне к дивану, зная, что именно там я найду его ноутбук. Пончик мчится ко мне – показать, как он рад меня видеть. Он прижимается мордой к моей руке и смотрит в сторону прихожей, где висит его поводок; но все, что я могу сейчас для него сделать, – это погладить по огромной голове.

Он поворачивается ко мне своей широкой черно-белой спиной, и вся семидесятикилограммовая туша падает к моим ногам, довольствуясь своим незамысловатым блаженством. Я люблю его, но, поскольку он всегда был скорее собакой Пола, его присутствие разжигает во мне мысли о моем вороватом и лживом муже. Я тяну Пончика за ошейник к входной двери и выгоняю его на улицу. Мне необходимо побыть одной, пока я навожу справки. Пес жалобно скулит, но в следующее мгновение его внимание привлекает белка, и он бежит к дальнему концу ограды.

Наш дом прост и незамысловат. Это двухэтажный коттедж, расположенный вдали от главной дороги, на небольшом участке, огороженном белым забором. Площадь дома составляет сто сорок квадратных метров, в нем есть две спальни (одну из них Пол превратил в домашний офис) и две ванные комнаты. После более дорогого, но менее просторного жилья (пятьдесят пять квадратов) на Манхэттене мы почувствовали себя как во дворце.

Постоянное жаркое проникновение друг в друга и в личное пространство в целом – из-за отсутствия дверей – сошло на нет через несколько лет после переезда. А потом появился Пончик, который уже в полгода весил килограммов сорок, так что нам в нашей постели буквально не осталось места.

Пончик, возможно, послужил связующим звеном, когда мы не могли решиться завести детей. Наша импульсивная сиюминутная совместная любовь с первого взгляда к обманчиво маленькому щенку – тогда он был размером с пол-литровую банку, – вспыхнувшая во время нашей хмельной послеобеденной прогулки вблизи соседнего зоомагазина, оказалась подлинной. Пол назвал его Пончиком. Когда пес вырос, он весил уже больше нас, а на собачий корм уходила сумма, равная четверти нашей ренты, так что он стал последним пушистым оправданием нашему отъезду из города.

Мы загрузили все свои вещи в один маленький фургончик и направились в родной город Пола – Стони-Брук, что на Лонг-Айленде. Там один приятель нашел для нас выгодное предложение, и мы купили наш первый дом. Пять минут прогулочным шагом до океана и задний двор, который был в два раза больше нашей квартиры, быстро ослабили шок от осознания того, что теперь мы будем смотреть на город, а не жить в нем. Все было отлично.

Я окидываю взглядом кухню, переходящую в гостиную, и замечаю свое отражение в висящем над камином большом позолоченном зеркале, купленном на распродаже много лет назад. Вид у меня изможденный после всех событий тяжелого дня, а глаза опухли и покраснели, как будто я прорыдала всю ночь. Мои каштановые волосы потускнели, лицо побледнело. Мне многие говорили (не только муж), что я красива, но сегодня я бы им не поверила. А ведь за сегодняшний день я еще не проронила ни слезинки! Я вообще крайне редко плачу.

Я решаю, что полдень – вполне подходящее время, чтобы налить себе большой бокал чего-нибудь покрепче. Эффект от лекарств начинает ослабевать, уступая дорогу эмоциям, которые мне сейчас точно не нужны. Я достаточно хорошо соображаю, чтобы понимать: в ближайшие два часа мне категорически нельзя принимать колеса. Я вовсе не хочу доставить им всем удовольствие, померев от передозировки.

Мы не большие любители горячительных напитков, поэтому единственный алкоголь под рукой – это бутылка шампанского с нашей последней годовщины свадьбы. Это хорошее шампанское. Из тех, которые стоят больше двухсот долларов и которые обычно приберегают для особого случая. Пол принес ее домой на нашу девятнадцатую годовщину свадьбы вместе с охапкой длинных красных роз и поздравительной открыткой, которую – только сейчас это понимаю – я так и не удосужилась прочитать.

Я ему подарков не приготовила и решила, что лучшая защита – это нападение. В результате последние несколько наших годовщин не сильно отличались от большинства обычных вечеров: они проходили тихо, спокойно, без каких-либо событий – если не считать внепланового секса.

Пол был нежным и романтичным, а я так и не смогла выдавить из себя проявление подобных чувств или хотя бы просто быть внимательной к нему. Я заявила, что не хочу страдать утром от похмелья и все, чего бы мне хотелось в данный момент, – лечь спать. На это Пол немного отчужденно ответил, что если я собираюсь ложиться спать, то он не прочь был бы прокатиться. Я даже не подумала спросить его, куда он собрался.

Внезапно перемены в моем дорогом муже, происшедшие за последние недели, приобрели в моих глазах гораздо более сложный характер. Улики, которые я старалась не замечать в угоду моим собственным интересам, вылезли наружу с пугающей ясностью. Удивительно, насколько мало значения мы можем придавать вопиющим деталям, если обладаем достаточно сильной волей.

Я наливаю себе первый бокал и выпиваю его залпом. После того как я покинула офис, мне даже в голову не пришло позвонить Полу. Разве он не должен быть тем человеком, которому я звоню во время душевного надлома? Особенно после всего того, что у нас произошло. Честно говоря, в какой-то мере я больше унижена тем, что Марк меня бросил, а не из-за увольнения, но вряд ли смогу обсудить со своим мужем поведение этого напыщенного убийцы самомнения.

Я совершенно не любила Марка, но мне очень нужно было его внимание, чтобы как-то мотивировать себя к работе и плюс к тому отвлекаться от домашних проблем. И были еще сугубо практические, «химические» мотивации, к которым он имел доступ и которыми обеспечивал меня.

Я давно подозревала, что вся эта карьера стареющей девушки-фармацевта близится к концу. Никакое количество таблеток не могло этому помешать. И это случилось в самое неподходящее время. Речь не только о препаратах, рассованных по всем карманам, речь идет о моем возрасте и конкуренции. Речь о моей падающей эффективности. И о том, что я знаю о Марке.