– Поэтому ты решил стать юристом?

Он кивнул.

– Именно. Я не до конца уверен, что родители мечтали именно о такой судьбе для меня, но я люблю свою работу.

– Если я кого-нибудь убью, – сказал я ему, к своему удивлению понимая, что я и правда так думаю, – я хочу, чтобы ты был моим адвокатом.

– Тогда я тебе сразу дам совет: если убьешь кого-нибудь, не говори мне об этом.

– Неужели люди и правда в этом признаются?

– Ты даже не представляешь. Ответчики, как правило, не имеют юридического образования. Они не всегда знают, что может выдать их причастность к преступлению, а что – нет. И если что, я сейчас не про личный опыт говорю. – На его губах заиграла легкая улыбка. – И второй совет: если тебя обвинят в убийстве, найми себе намного более опытного юриста, чем я.

– Хочешь сказать, ты никогда не вел таких дел?

– Вопреки твоим предположениям, убийства совершаются не так уж и часто. И обычно юристы занимаются такими делами на более позднем этапе карьеры.

– Тогда какие же дела ведешь ты?

– Любые, какие подворачиваются. Мне не приходится выбирать. Обычно все бывает довольно банально.

Я бросил на него насмешливый взгляд.

– Я думал, что работа – это твоя большая страсть.

– Так и есть.

– Тогда мне странно слышать про «довольно банальные» дела.

– Я хотел сказать, что большинству людей они могут показаться банальными. Если твои представления об этой работе ограничиваются телевизионными судебными драмами, то ты разочаруешься, когда узнаешь, что в реальности я обычно защищаю подростков, укравших из магазина лак для ногтей, или мелких преступников, попавшихся по собственной глупости. – Он встал и принялся собирать пустые тарелки и чашки. – В социальном плане я в любом случае остаюсь в проигрыше. Люди либо думают, что я ради денег выпускаю на свободу убийц и насильников, либо считают меня ужасно скучным.

Я невольно встал и принялся помогать ему, и наши руки переплелись между грязной посуды.

– Предлагаю прийти к компромиссу и сказать, что ты ради денег выпускаешь на свободу подростков, ворующих из магазинов.

– А может, лучше скажем так: я работаю ради того, чтобы ни одна судебная ошибка не сломала кому-нибудь из молодых людей жизнь.

Я бросил в него выпавшую на стол ягоду голубики, и она отскочили от его носа.

– Ну, что скажешь? – спросил он.

Я просто убирал посуду. И был полностью сосредоточен на этом занятии.

– Ты… ты правда так переживаешь из-за этого?

– И это наблюдение заставило тебя запустить в меня ягодой?

– Возражаю! Давление на свидетеля!

– Ты знаешь, что в нашей стране такое не пройдет?

– Что же вы тогда делаете, если прокурор начинает явно зарываться?

– В таких случаях мы либо полностью доверяем мнению судьи, который должен разобраться в ситуации, – и судьи обычно разбираются, даже самые сумасбродные. Либо высказываем вежливое замечание вроде: «Милорд, мне кажется, что уважаемый прокурор принуждает к даче свидетельских показаний».

– Подумать только, – сказал я с глубоким вздохом, – а я уже представил себе, как ты вскакиваешь со своего места и с помощью буквы закона ставишь на место какого-нибудь выскочку из прокуратуры!

– Ты имеешь в виду безукоризненного государственного служащего из Королевской службы уголовных преследований?

– Черт возьми, Оливер! – От его имени у меня на языке осталось приятное бодрящее послевкусие. Как от сахара с корицей. – Ты лишаешь систему уголовного правосудия всяческого намека на забавность.

Он осторожно взял еще одну ягоду голубики и бросил ее в меня. Она отскочила от моей брови.

– Это еще за что? – спросил я, стараясь изобразить в своем голосе наигранное возмущение.

Его губы изогнулись в улыбке, теплой и тягучей, как кленовый сироп.

Оливер мыл посуду, а я по большей части путался у него под ногами. Впрочем, по-другому заниматься домашними делами у меня никогда не получалось.

– Кхм, – сказал я, засунув большие пальцы в карманы брюк и стараясь выглядеть непринужденным. – Спасибо за еду. Спасибо, что не выгнал на улицу. Думаю, мне пора…

Оливер тоже засунул большие пальцы в карманы брюк, а затем тут же вытащил их, словно сам не понял, зачем он это сделал.

– Можешь остаться. То есть если ты не… Думаю, нам нужно кое-что обсудить. По поводу реализации нашего плана.

Это уже было больше похоже на привычного Оливера. По крайней мере, того Оливера, к которому привык я. Похоже, он просто решил на время пожалеть меня, когда узнал о болезни отца.

– Реализации? Такими разговорами ты способен вскружить голову!

– Люсьен, я не собираюсь кружить голову. Но я должен убедиться, что нам все это не выйдет боком.

Я небрежно махнул рукой и свалил крошечную вазу с цветами, которую Оливер только что снова поставил на стол.

– Вот черт. Извини. Но неужели все так сложно? Разве мы не можем просто жить своими жизнями, а если нас кто-то спросит, отвечать, что встречаемся?

– Как раз именно об этом я и хотел поговорить. Мы будем так говорить всем, кто начнет нас спрашивать? А как насчет Бриджет?

– Да, – я пытался поставить цветы обратно в вазу, но ничего не выходило, – она уже знает о нас всю правду.

– И ты собирался рассказать мне об этом? Или же предпочел, чтобы я выставил себя перед ней дураком, рассказывая выдуманную нами ложь?

– Бридж – исключение. От Бридж у нас не должно быть секретов. Она моя лучшая подруга-натуралка. С ней так нельзя.

Оливер наклонился и двумя легкими жестами поправил букетик так, что из лохматого пучка – немого укора моей криворукости – он превратился в нечто прекрасное и восхитительное.

– Но всем остальным будем говорить, что мы встречаемся.

– Именно. Да, забыл сказать, есть еще один парень на работе, который, типа, тоже в курсе происходящего.

– Парень с работы, ради которого вся эта афера и была придумана?

– Да нет, на самом деле это он все придумал. Так что это неизбежно. Но зато, – я снова хотел взмахнуть рукой, но вовремя одумался, – у него суфле с голубикой вместо мозгов, так что, возможно, он уже все забыл.

Оливер вздохнул.

– Ладно. Значит, для всех, кроме Бриджет и того джентльмена с твоей работы, мы с тобой встречаемся?

– Еще я не могу обманывать маму.

Очередной вздох.

– Значит, для всех, кроме Бриджет, джентльмена с твоей работы и твоей матери, мы встречаемся?

– Остальные мои друзья тоже могут не поверить. Потому что я говорил им, что терпеть тебя не могу. А еще им может показаться подозрительным, что после стольких лет, когда моя личная жизнь напоминала сплошную катастрофу, у меня вдруг наладились стабильные продолжительные отношения, причем в тот момент, когда они мне были особенно нужны, чтобы не вылететь с работы.

– И, – Оливер изогнул брови с многозначительным и ехидными видом, – они скорее поверят, что ты придумал изощренный план разыграть фиктивные отношения, чем в то, что изменил свое мнение по поводу меня?

– План не был изощренным. Это ты делаешь его таким.

– А ты, получается, совсем его не продумывал?

– Да. Такой уж у меня стиль жизни.

Он с мрачным лицом скрестил руки на груди.

– Если ты еще не забыл, то мы оба состоим в фиктивных отношениях. И у нас ничего не выйдет, если мы не будем прикладывать усилий.

– Господи, Оливер, – от раздражения я снова сбил букет, – лучше бы уж я в самом деле стал с тобой встречаться!

После этих слов он оттеснил меня от кухонного стола и стал прибираться на нем, как мне показалось, в состоянии пассивной агрессии.

– Мы ведь пришли к согласию, что оба не хотели бы ничего подобного.

– Ты прав. Это было бы ужасно. – За исключением французских тостов. И уютного джемпера. И тех коротких мгновений, когда он забывал о том, что на самом деле считает меня придурком.