Я серьезно. Часы лежали в специальном кармашке. Кто сейчас носит такие часы?

– Прости, – задыхаясь, извинился я. – Я… я… – Нет. Я ничего не мог придумать. Поэтому сказал все как есть: – Я опоздал.

– Бывает.

При моем появлении Оливер встал, как будто мы были на каком-нибудь танцевальном вечере пятидесятых годов. Я понятия не имел, как реагировать. Пожать ему руку? Поцеловать в щеку? Посоветоваться с наставницей?

– Может, сядем?

– Конечно, если только… – одна из его бровей вопросительно приподнялась, – ты не назначил встречу еще с кем-нибудь.

Это была шутка?

– Нет, нет, я… э-э… полностью в твоем распоряжении.

Он жестом пригласил меня к столу. Я неуклюже присел на банкетку и поерзал на ней. Повисла пауза, неловкая и тягучая, как зажаренная моцарелла. Оливер оказался примерно таким, каким я его запомнил: холодным, очень опрятным, просто классическим воплощением недовольства в деловом костюме. В довершение он был красив, чем вызывал еще больше раздражения. Мое лицо напоминало полотно Пикассо, сделанное в неудачный день: фрагменты маминого и папиного лиц были скомпонованы хаотично и без какого-либо смысла. А лицо Оливера выглядело настолько симметричным, что философы восемнадцатого века наверняка узрели бы в нем доказательство существования высшей силы.

– Ты пользуешься подводкой? – спросил он.

– Что? Нет.

– Правда?

– Я бы точно запомнил, если бы накрасился. Так что можешь не сомневаться, мои глаза именно так и выглядят.

У него был немного оскорбленный вид.

– Это смешно.

К счастью, в это мгновение рядом с нами материализовался официант с меню. И несколько счастливых минут мы могли не обращать друг на друга внимания.

– Тебе стоит начать, – заметил Оливер, – с сэндвича с копченым угрем. Это их фирменное блюдо.

Меню выглядело как большой лист бумаги с нарисованными от руки иллюстрациями и прогнозом погоды вверху, и мне понадобилось время, чтобы найти в нем сэндвич, о котором он говорил.

– Наверное, он очень вкусный, раз стоит десять фунтов.

– Не переживай, я заплачу.

Я смущенно поежился, и джинсы заскрипели от натяжения.

– Мне было бы комфортнее, если бы каждый платил за себя.

– Нет, я не согласен, ведь я выбирал ресторан. К тому же Бриджет, кажется, говорила, что ты работаешь с жуками-навозниками.

– Нет, я работаю ради жуков-навозников. – Ну да, это звучало не сильно лучше. – Точнее, я работаю ради сохранения их вида.

Теперь он приподнял вторую бровь.

– Я не знал, что они нуждаются в сохранении.

– Да, об этом мало кто знает. В том-то и проблема. Наука не совсем по моей части, но, кратко говоря, они полезны для почвы и если вымрут, то и мы все погибнем от голода.

– Значит, ты занимаешься очень важным делом, но я точно знаю, что даже в крупных благотворительных фондах платят меньше, чем в частном бизнесе. – Его глаза, холодные, цвета литой латуни, так долго и пристально смотрели на меня, что я почувствовал, как начинаю покрываться испариной. – Так что я угощаю. Я настаиваю.

Его слова звучали как-то ужасно патриархально. Хотя я понимал, что оснований жаловаться на этот счет у меня не было, ведь оба мы – мужчины.

– Ммм…

– Чтобы сильно не смущать тебя, позволь мне самому выбрать блюда. Это один из моих любимых ресторанов и… – он немного подвинулся на стуле и случайно задел меня ногой, – прошу прощения… и мне нравится приводить сюда других людей.

– А потом ты пригласишь меня раскурить твою сигару?

– Это эвфемизм?

– Ну, разве что в фильме «Жижи»[17]. – Я вздохнул. – Ладно. Закажи что-нибудь для меня. Если тебе так хочется.

Примерно через две десятых секунды выражение его лица изменилось – оно стало почти счастливым.

– Можно?

– Да. И… – боже, почему я всегда веду себя как неблагодарная скотина? – извини, спасибо.

– У тебя есть какие-то ограничения в еде?

– Нет. Я ем все. Что съедобно. Абсолютно все.

– И… – Он замялся. А затем сделал вид, будто ничего не произошло. – Будем что-то пить?

Мое сердце всколыхнулось, как выброшенная на берег полумертвая рыба. Это происходило каждый раз, когда разговор так или иначе затрагивал грехи, в которых меня обвиняли все эти годы.

– Знаю, у тебя нет оснований мне верить, но я не алкоголик. Не секс-маньяк. И не наркоман.

Повисла долгая пауза. Я смотрел на ослепительно-белую скатерть и думал о том, как мне хочется умереть.

– Что ж, – сказал, наконец, Оливер, – одно основание у меня все-таки есть.

В идеальном мире я отреагировал бы на его слова с леденящим душу достоинством. Но в своем реальном мире я лишь бросил на него угрюмый взгляд.

– Это какое?

– Ты попытался убедить меня в обратном. Значит, будем пить?

Внутри у меня как будто образовалась ужасающая пустота. И я не мог понять почему.

– Может, лучше не будем? Если ты не возражаешь? У меня нет проблем с алкоголем по медицинским соображениям. Но когда я выпью, начинаю вести себя как идиот.

– Я знаю.

Подумать только, я начал потихоньку проникаться к нему симпатией. Хоть это и было мне совсем не нужно, главное – внушить ему, что он мне нравится, и продержаться до того момента, когда угроза увольнения исчезнет. Это мне было по плечу. Я знал, что справлюсь. Я умел очаровывать. Это у меня в крови. Ведь я на четверть ирландец, на четверть француз. Сложно представить себе более чарующий коктейль.

Официант вернулся, и Оливер сделал заказ, пока я молча сидел с мрачным видом. Все казалось мне немного странным, и невозможно было понять, насколько сильно меня унижала эта ситуация. Но я точно не хотел, чтобы нечто подобное повторялось регулярно. А с другой стороны, какая-то частичка меня, та, что изнывала от страшного одиночества, даже радовалась, что кто-то публично заявляет на меня свои права. Особенно если этим кем-то был такой парень, как Оливер Блэквуд. Я чувствовал, что еще немного, и все это может вылиться в нечто серьезное.

– Ты уж прости, что обращаю на это внимание, – сказал я, когда официант удалился, – но ты так нахваливал сэндвич с рыбой, а сам себе его не заказал.

– Да, это так. – К своему удивлению, я заметил, как уши Оливера слегка порозовели. – Я вегетарианец.

– Откуда же ты тогда знаешь, что здесь волшебно готовят угря?

– Раньше я ел мясо, и он мне понравился. Но недавно понял, что не могу себе больше этого позволять по этическим соображениям.

– Но ты с удовольствием пришел сюда и, словно какой-нибудь садист, готов смотреть на то, как я буду поглощать куски, отрезанные от тела убитого животного?

Он заморгал.

– Честно говоря, я не думал об этом в таком ключе. Мне хотелось, чтобы ты насладился вкусной едой. Я никогда не пытаюсь внушать своих принципов людям, явно их не разделяющим.

Мне показалось или он пытался сказать нечто вроде: «Мне кажется, ты ведешь себя неэтично, но другого я от тебя и не ожидал»? Как взрослый человек, желающий во что бы то ни стало сохранить работу, я должен был бы пропустить это мимо ушей.

– Спасибо. Обожаю, когда обед подается под легким соусом ханжества.

– Ты несправедлив. – Оливер снова завозился на стуле и опять пнул меня ногой. – Ты ведь, возможно, еще больше обиделся бы, если бы я заказал тебе вегетарианские блюда, не поинтересовавшись твоим мнением. И прости, что я все время задеваю тебя, но твои ноги постоянно оказываются не там, где мне кажется.

Я посмотрел на него своим самым злобным взглядом, на какой только был способен.

– Бывает.

После этого наша беседа не просто стихла, ей словно прострелили голову. И я понимал, что нужно срочно приступать к реанимации, но не испытывал ни малейшего желания делать это, да и не знал, что тут можно предпринять.

Поэтому я с хрустом стал вгрызаться в запеченый сколимус с пармезаном, который нам подали (это было довольно вкусно, хотя я понятия не имел, что такое сколимус, но не хотел доставить Оливеру радость и спрашивать его об этом), попутно задаваясь вопросом, что бы я сейчас чувствовал, если бы оказался в компании не такого несносного человека. Тут было мило, уютно, двери были покрашены в яркие цвета, сиденья обиты кожей цвета карамели, и готовили здесь, судя по всему, очень вкусно. В таком ресторане хочется провести юбилей, или отметить какую-нибудь особенную дату, или вернуться, чтобы вспомнить о прекрасном первом свидании, которое здесь когда-то состоялось.