— В какой ситуации?

— Нанд' пайдхи! Вводили ли вы нас когда-либо в заблуждение? Говорили ли вы нам когда-либо не всю правду — или что-то кроме правды?

Личное и профессиональное отношение к риску не позволяло Брену принимать решения очертя голову или действовать на основании сиюминутных мотивов, когда говоришь с человеком, границ осведомленности — или неосведомленности — которого не знаешь. Он попытался подумать. Он попытался быть предельно осторожным.

— Нади, есть случаи, о которых я могу знать… какая-то незначительная техническая деталь, схема, режим работы — что-то из чисто технической области — которую я не представлял соответствующему техническому комитету или не сообщал айчжи. Но это не значит, что я не собирался ее сообщить, не в большей степени, чем когда-либо другие пайдхиин оставляли при себе то, что знали. Нет такой области техники или технологии, которую я намеренно оставлял при себе — когда-либо.

— Приходилось ли вам когда-либо в сотрудничестве с Табини вносить дополнительные числа в передачи с Мосфейры на станцию?

Боже!

— Спросите у айчжи.

— Были ли эти числа представлены вам айчжи?

— Спросите у него.

Сенеди пролистал свои бумаги, потом еще раз, и его темное лицо оставалось абсолютно бесстрастным.

— Я спрашиваю у вас, нанд' пайдхи. Были ли эти числа представлены вам айчжи?

— Это дело Табини, а не мое.

У Брена похолодели руки. Он энергично разминал пальцы и старался уговорить себя, что этот разговор ничуть не серьезнее, чем заседание какого-нибудь совета, на котором, хоть и очень редко, вопросы становились жареными и сыпались быстро.

— Если Табини-айчжи желает сообщить что-то на Мосфейру, я передаю его слова точно. Это моя работа. Я не стал бы вносить искажения, представляя его или Мосфейру. Это — моя честность, нади Сенеди. Я не лгу ни одной, ни другой стороне.

Очередная пауза, долгая и напряженная. Через камни донесся раскат грома снаружи.

— Всегда ли вы говорите правду, нади?

— В таких делах? Да. Обеим сторонам.

— Я имею ряд вопросов к вам от имени вдовствующей айчжи. Ответите ли вы на них?

Ловушка захлопнулась. Это был кошмар, которого страшился каждый пайдхи, но с которым ни один еще не встретился, пока я, Боже, помоги мне, не столкнулся носом к носу, только лишь потому, что доверял атеви несмотря на то, что даже не могу перевести на их язык само понятие доверия, — упорно доверял им, когда мои советники твердили «нет», так упорствовал в своей вере в личную привязанность Табини, что даже не позвонил в управление, когда получил все возможные предостережения, что дела идут плохо.

Если Сенеди захочет сейчас использовать силу… помощи ждать неоткуда. Если Сенеди захочет, чтобы я поклялся, что действительно существует человеческий заговор против атеви — не знаю, смогу ли я устоять и не сказать того, что захочет Сенеди — чего бы он ни захотел.

Брен слегка пожал плечами, как делают атеви, повел одной рукой.

— Насколько смогу, — сказал он, — я отвечу на все вопросы… насколько мне лично известны ответы.

— Сколько людей имеется на Мосфейре?

— Около четырех миллионов.

— Не атеви.

— Не атеви.

— Прибывали ли туда когда-нибудь атеви после Договора?

— Нет, нади. Не прибывали. Кроме экипажей авиалайнеров.

— Что вы думаете об идее пайдхи-атеви?

— На ранней стадии мы этого хотели. Мы пытались включить это в Договор как условие прекращения огня, потому что мы хотели узнать атеви лучше. Мы уже сообразили, что случилось взаимное непонимание. Мы чувствовали, что несем часть ответственности за Войну. Но атеви отказались. Если бы атеви проявили такое желание теперь, я бы оказал абсолютную поддержку этой идее.

— Вам нечего скрывать — вам как народу? Не вызовет ли негодования наличие на Мосфейре атевийского резидента, имеющего доступ в ваши советы?

— Я думаю, для атеви было бы очень полезно изучить наши обычаи. Я бы это поддержал. Я бы со всем жаром отстаивал это.

— Вы больше не боитесь атевийских шпионов?

— Я ведь уже сказал вам — секретов больше нет. Шпионам нечего добывать. Мы живем очень похожими жизнями. У нас очень похожий комфорт и бытовые удобства. Вы бы не заметили разницы между Адамстауном и Шечиданом.

— Я не заметил бы?

— Мы очень похожи. И, — добавил он умышленно, — влияние идет не только от нас к вам, нади. Говорю вам, мы нашли очень многие идеи атеви весьма мудрыми. В некоторых тонкостях вы бы чувствовали себя совершенно как дома. Мы многому научились у вас.

Брен сомневался, что Сенеди полностью верит ему. Он видел, как тот хмурится.

— Учитывая то, что вы сказали о передаче секретов, — задал следующий вопрос Сенеди, — есть ли еще какая-то важная область, которую вы пока держите при себе?

— Биологические исследования. Понимание генетики. Это — самое последнее и самое трудное.

— Почему это самое последнее?

— Из-за чисел. Как и освоение космоса. Из-за огромности чисел. Мы надеемся, что компьютеры найдут более широкое распространение среди атеви. Разумному существу необходимы компьютеры, нади: сколь ни сильны вы в математике, вам все равно без них не обойтись. Признаюсь, мне не под силу повторить все, что вы делаете в уме, но все равно вам придется использовать компьютеры для выполнения космических исследований, для хранения данных и для исследований в области генетики, как мы это делаем.

— Нумерологи, счетчики чисел, не верят этому. Некоторые из них говорят, что компьютеры вводят в заблуждение и несут несчастье.

— А другие в восторге от них. Я слышал, что некоторые нумерологи сами пишут программы… и критикуют наше оборудование. Они совершенно правы. Наши ученые очень интересуются их мнением.

— Интересуются атевийскими изобретениями?

— В очень высокой степени.

— А что мы можем изобрести? Земляне уже все изобрели.

— О нет, нет, нади, далеко не так. Это очень обширная вселенная. А наш корабль уже однажды подвел нас.

— Достаточно ли обширна эта вселенная?

Брен чуть не сказал «сосчитать невозможно». Но это было бы ересью.

— По крайней мере, она выходит за пределы всего, что мне известно, нади. За любые пределы, которые мы обнаружили с помощью наших кораблей.

— Вот так? Но какая от этого польза?

Время от времени Брен сталкивался с новым для себя атевийским подходом — неизменно ошеломительным.

— А какая польза от земли, нади? Какая польза от всего мира, кроме того, что мы в нем есть? Это место, где мы живем, нади. Его польза в том, что мы существуем. Во вселенной могут быть и более важные критерии, но с нашей точки зрения это единственное, что по-настоящему важно и значительно.

— Вы верите, что некоторые объекты неисчислимы?

Очередная медвежья яма для еретиков. Брен снял с полки готовый неопровержимый ответ, зная, что если на ленту попадут неположенные слова, экстремисты его не выпустят.

— Если некто имеет видение, чтобы увидеть такие объекты, то, я уверен, некто иной сумеет исчислить их.

— А кто-нибудь имеет вселенское видение?

Другая атевийская секта, если не изменяет память.

— Не знаю, нади. Сам я наверняка не из таких.

Чертовски плохо, если Сенеди верит нумерологам. Но даже если не верит — все равно невозможно угадать, что может этому Сенеди понадобиться по политическим соображениям. Хорошо бы уже выбраться с этой линии допроса.

— Еще чаю? — спросил Сенеди.

— Спасибо, нади, у меня еще есть.

— Подозреваете ли вы врага во мне лично?

— Не знаю. Очень надеюсь, что нет. Я нашел ваше общество приятным и надеюсь, что так будет и дальше.

— В моей позиции нет ничего личного, нанд' пайдхи.

— Верю. Не знаю, чем я мог бы обидеть вас. Разве что ненамеренно.

— Поймите, ересь здесь не является обвинением. Сам я считаю все это манипулирование числами полной и примитивной глупостью.

— Но магнитофонные ленты можно монтировать.

— Как и телевизионные записи, — парировал Сенеди. — Сегодня вы снабдили Табини-айчжи весьма обильным материалом.