Но это был скучный ужин — он сидел в одиночестве за длинным и тихим столом, на самом крайнем месте, откуда мог поглядывать в окно гостиной; поначалу он думал, это будет приятно, но комнаты находились высоко, на втором этаже, и видеть было нечего, кроме угрюмого серого неба, которое постепенно темнело — близились сумерки. Тано и Алгини ели у себя в комнатах, Майги и Джинана подавали ему, а он не успел настолько познакомиться ни с одной парой слуг, ни с другой, чтобы завести беседу. Все попытки упирались в глухую стену. Да, нанд' пайдхи, благодарю вас, нанд' пайдхи, повар будет рад это слышать, нанд' пайдхи…

Однако в конце концов, уже во время второго супа, после блюда из дичи, пришла Чжейго, оперлась локтями на спинку стула — самого близкого к нему из десяти, но по другую сторону стола — и завела ленивый разговор: как ему нравится обстановка, как ему нравится персонал?

— Чудесно, — сказал он. — Хоть я не видел здесь телефона. Даже телефонных проводов. Найдется тут переносной аппарат, который я мог бы одолжить на время?

— По-моему, есть телефон в отделении службы безопасности. Но на дворе дождь.

Все еще дождь.

— Вы хотите сказать, что отделение службы безопасности находится снаружи, где-то в другом месте?..

— Боюсь, что да. А кроме того, я не думаю, что звонить отсюда разумно, нади Брен.

— Почему? — Вопрос прозвучал сердито против его воли.

Чжейго немедленно оторвала локти от спинки стула и выпрямилась.

— Извините меня, нади, — проговорил Брен более мирным тоном. — Но мне необходимо иметь регулярную связь с моим управлением. Мне срочно необходима моя почта. Надеюсь, она будет попадать сюда, несмотря на трудную дорогу.

Чжейго испустила вздох и снова оперлась локтями на спинку стула.

— Нади Брен, — терпеливо начала она, — хоть я и не думаю, что мы, убрав вас из столицы, сумели обмануть кого-то, вряд ли разумно вам звонить отсюда. Они будут ожидать какого-то обманного хода. Вот пусть и думают, что наш полет в Мальгури был именно таким ходом.

— Выходит, вы что-то знаете о них.

— Нет. Вовсе нет.

Брен устал, да еще, пока ехали сюда, натерпелся таких страхов, которые выгнали из него всю сдержанность и самообладание, и плевать, что атеви так любят все свои политесы и показную вежливость, — он чувствовал, как на протяжении этих двух дней ситуация все больше и больше уходит у него из рук. Он хотел ясности хоть в чем-нибудь. Он был готов начисто потерять терпение.

Тем не менее он сказал миролюбивым тоном:

— Я знаю, вы делаете все, что можете. Вероятно, вы охотнее находились бы сейчас в каком-нибудь другом месте.

У Чжейго сдвинулись брови:

— Разве я создала у вас такое впечатление?

«Помоги Господи», — подумал он.

— Нет, конечно нет. Но, полагаю, у вас есть и другие обязанности, а не только я.

— Нет.

Была у Чжейго привычка вот так обрубить разговор — как только спросишь о чем-нибудь важном, о том, что тебе действительно хочется знать. Он глотнул ложку супа, надеясь, что Чжейго найдет тему для разговора.

Не нашла. Опирается на спинку стула, явно отдыхает.

Он зачерпнул вторую ложку супа, потом третью, а Чжейго все еще стояла, облокотившись на стул и, судя по виду, была вполне довольна, что следит за ним, или охраняет его — или еще чем-то, Бог ее знает. Снаружи по-прежнему гремело.

— Вы собираетесь остаться в Мальгури? — спросил он.

— Весьма вероятно.

— Вы думаете, тот, кто вломился ко мне в комнату, доберется и сюда тоже?

— Маловероятно.

Вот так и шел разговор — слово, два, но уж никак не больше; всегда у нее одно и тоже, как только начнешь задавать вопросы.

— Когда, по-вашему, кончится дождь? — спросил он наконец, лишь бы заставить Чжейго поддерживать беседу дольше, чем три такта.

— Завтра, — сказала она. И замолчала.

— Чжейго, вы благожелательно относитесь ко мне? Или я чем-то заслужил ваше нерасположение?

— Конечно нет, нади Брен.

— Я сделал Табини что-то такое, что он решил меня отправить подальше?

— Нет, насколько я знаю.

— Мне будут пересылать почту?

— Банитчи спрашивал об этом. Требуется разрешение.

— Чье?

— Мы этим занимаемся.

Над крепостью прокатился гром. Брен доел ужин, изредка перемежаемый его вопросами и ответами Чжейго, выпил бокал-другой (Чжейго отказалась поддержать компанию). Ему даже захотелось, чтобы она — раз уже Банитчи говорит, что она находит его хоть в какой-то степени привлекательным, осталась у него в гостиной и хотя бы немного полюбезничала с ним, пусть в самой вежливой форме, — если понимать под этим, что она по собственной инициативе скажет четыре фразы подряд. Просто очень хотелось поговорить с кем-нибудь.

Но Чжейго удалилась, насквозь деловая и с виду весьма озабоченная. Слуги молча убрали со стола.

Он прикинул, чем бы заняться, подумал, не восстановить ли свои привычки, например, регулярно смотреть вечерние новости… хотя тут же сообразил, что телевизора нигде не видел.

Не стал расспрашивать слуг. Пошел раскрывать подряд шкафы и серванты, в конце концов обошел полностью свои апартаменты — только теперь не искал ничего серьезнее, чем электрическая розетка.

Ни одной. Ни намека на какое-нибудь приспособление для телевизора или телефона.

Или для перезарядки аккумуляторов компьютера.

Он подумал было позвонить в колокольчик, поднять слуг и потребовать хотя бы шнур-удлинитель, чтобы иметь возможность поработать на почти разряженном компьютере, пусть протянут шнур из кухни или через переходник (ну должен же найтись обыкновенный переходник в каком-нибудь электромагазине даже в этом Богом забытом захолустье!), чтобы можно было запитаться от осветительной сети.

Но Банитчи не показывался на глаза с того момента, как они расстались внизу, Чжейго уже отказала в просьбе насчет телефона — короче, он погулял туда-сюда по коврам, скрывающим деревянные полы, исследовал маленькую библиотеку, надеясь найти себе занятие, и в конце концов отправился спать в премерзком настроении — залез в кровать под балдахином, под шкуры убитых животных, и тут обнаружил, что, во-первых, у изголовья нет лампы для чтения, во-вторых, все лампы выключаются одним выключателем у двери; и, наконец, в-третьих, что какой-то мертвый зверь со злобной мордой пялится прямо на него с противоположной стены.

«Но это же не я! — сказал он зверю мысленно. — Моей вины тут нет. Я, наверное, на свет еще не родился, когда ты умер.

Существа моей породы, наверное, тогда еще не покинули свой родной мир.

Нет тут моей вины, зверь. Оба мы тут с тобой влипли».

Утро засветилось сквозь залитое дождем стекло, но завтрак не появился автоматически. Брен потянул за цепочку звонка, сообщил свои пожелания Майги, который, в отличие от завтрака, появился незамедлительно, и велел Джинане разжечь нагреватель, чтобы можно было искупаться после еды.

Затем всплыл вопрос с «удобствами»; и, столкнувшись лицом к лицу с необходимостью еще до завтрака трусить вниз в поисках современного туалета, Брен предпочел не выставлять напоказ свою личную нужду; лучше воспользоваться тем, что, по-видимому, работает, пусть на свой лад, не требует смущенных расспросов и позволяет не создать впечатления (дипломатическим языком говоря), что ты презираешь это (признаем с некоторым усилием) элегантное, историческое гостеприимство. Он справился. И решил, что, раз нет другого выхода, сумеет привыкнуть.

Работа пайдхи, подумал он, состоит в том, чтобы приспосабливаться. Как угодно.

Завтрак, о Боже, состоял из четырех блюд. Мысленным взором Брен уже видел, как его талия становится вдвое шире, и потому на ленч заказал просто вареную рыбу и фрукты, после чего выгнал слуг и неспешно принял ванну, потакая собственной лени. Жизнь в Мальгури вынуждала — по необходимости заранее планировать все наперед, тут нельзя просто повернуть кран. Но все-таки вода была горячая.

Он не вызывал Тано и Алгини ни во время купания, ни для одевания — уж очень они были неразговорчивы («Да, нади», «Нет, нади»). Он не видел нужды одеваться как-то особо: никакого обычного списка встреч на день, и пойти некуда до самого обеда — по крайней мере, так сообщили ему Банитчи и Чжейго.