Сенеди по крайней мере несколько раз не воспользовался случаем потихоньку сбросить пайдхи с горы, а мог ведь все сделать шито-крыто, никто и не узнал бы… Чуть не ставший роковым чай мог оказаться и покрепче. Если в этом замке творится что-то зловещее, если Табини послал меня сюда только для того, чтобы Банитчи и Чжейго проникли внутрь крепости Илисиди — именно такой сценарий видится в кошмарах, — то бедняга пайдхи оказался прямо в самой гуще событий; мне нравится Илисиди, черт бы ее побрал, и Сенеди ни разу не сделал мне ничего плохого — но во что же, Господи, я вляпался, когда спустился сюда поговорить частным образом с Сенеди? Я могу врать с абсолютно невинной физиономией, когда надо придерживаться официальной, твердо установленной линии. Но я никак не смогу убедительно врать в таком деле, как история с пистолетом… или, скажем, если он спросит, планировал ли Банитчи что-то… Допустим, я все равно не знаю ответов, но не смогу выслушивать вопросы, не проявив тревоги, которую любой атева воспримет как самую крайнюю…

От керосиновых ламп падали круги света, он шел от одного светлого пятна к другому, все дальше и дальше в глубину коридора, где стоял, дожидаясь его, Сенеди — высокая тень на фоне освещенного прямоугольника открытой двери, тень, которая исчезла внутри прежде, чем он дошел до той комнаты.

Брен рассчитывал говорить только с Сенеди. Но в кабинете оказался другой охранник Илисиди, человек, с которым Брен ездил утром. Имени он вспомнить не мог, и первая, чисто паническая мысль была: а этот какое имеет ко мне отношение?

Сенеди сел и предложил Брену стул рядом со своим столом.

— Пожалуйста, нанд' пайдхи. — И добавил с кривоватой иронической усмешкой: — Позвольте предложить чаю — клянусь, это безопасно…

От такой любезности отказываться нельзя. Более того, это объясняло наличие второго человека: можно предположить, что он здесь для удобства, допустим, Сенеди не хотел, чтобы об их беседе пошли разговоры за пределами этого кабинета.

— Благодарю вас, — сказал Брен и сел, а охранник тем временем налил две чашки, для Брена и Сенеди.

После этого Сенеди отпустил его, и тот закрыл за собой дверь. Две лампы на стене за письменным столом отбрасывали от широкоплечей фигуры Сенеди увеличенные, перекрывающие друг друга тени и чадили, тяжелый воздух в кабинете провонялся керосином. Сенеди, опершись локтем на стол, придерживая одной рукой чашку, листал какие-то бумаги, словно ради них и вызвал сюда Брена, а теперь не мог найти ту бумажку, что была ему нужна.

Потом Сенеди глянул прямо на Брена — вспышка светящейся желтизны, отблеск улыбки на лице.

— Как вам сидится этим вечером, нанд' пайдхи? Хоть немного лучше?

— Лучше. — Вопрос застал Брена врасплох, заставил рассмеяться все-таки там нервы немножко раздражены, а Брен плюхнулся на стул неосторожно. Резко.

— Единственный способ пробиться через это — перетерпеть, — сказал Сенеди. — Охрана вдовы вам сочувствует, нанд' пайдхи. Люди смеются. Но мы сами все это перенесли. Не думайте, что их юмор направлен на вас.

— Я это так и не воспринял, уверяю вас.

— Для начинающего у вас хорошая посадка. Я догадываюсь, вы не всю жизнь провели за письменным столом.

Брену эти слова польстили. Но второй раз он не был захвачен врасплох.

— Часть свободного времени я провожу в горах, когда есть возможность. Примерно два раза в год.

— Лазите по скалам?

— Катаюсь на лыжах.

— Этого я не пробовал, — сказал Сенеди, переложил еще несколько бумажек, подровнял стопку. — Видел в телевидении. Кое-кто из молодежи пробует, на Бергиде. Не обижайтесь, но я бы предпочел живого инструктора, а не картинки в контрабандном каталоге и исходящие от какого-нибудь энтузиаста-любителя советы, как не сломать себе шею.

— Так вот куда уходят мои журналы!

— О, на эти вещи есть спрос. Почта старается быть осторожной. Но время от времени кое-что ускользает.

«Так что, ради этого весь разговор? — спросил себя Брен. — Кто-то ворует почту? Торгует нелегальными каталогами?»

— Если вы доставите меня на Бергид этой зимой, — сказал он, — я с удовольствием покажу вам основные приемы. Честный обмен за уроки верховой езды.

Сенеди окончательно навел порядок у себя на столе и выправил пачку бумаг двумя руками.

— Я был бы рад, нанд' пайдхи. И не только по этой причине. Я бы с удовольствием уговорил вдову вернуться в Шечидан. Зимой Мальгури — чистый ад.

До дела они еще не добрались. Но в атевийских деловых разговорах такое не редкость — походить вокруг да около, задать общий тон. Атевийские манеры.

— Может, нам это удастся, — сказал Брен. — Я был бы рад.

Сенеди отпил глоток чая, поставил чашку.

— На Мосфейре не ездят верхом.

— Нет. У нас нет метчейти.

— Вы охотитесь.

— Иногда.

— На Мосфейре?

Ага, теперь мы говорим об оружии? К тому, значит, идет?

— Я охотился. Несколько раз. На мелкую дичь. Очень мелкую.

— Да, вспоминается… — сказал Сенеди, как будто кто-то из ныне живущих атеви мог помнить об охоте на Мосфейре. — Мосфейра очень отличается?

— От Мальгури? — Нет, меня так просто не поймаешь; ты-то имел в виду, от того, какой она была раньше… — Очень. От Шечидана — намного меньше.

— Она считалась — до Войны — очень красивой.

— Она и сейчас очень красива. У нас чрезвычайно строгие правила охрана рек, живописных пейзажей. Сохранение биологических видов, которые мы там застали.

Сенеди откинулся на спинку стула.

— Как вы думаете, нади, наступит ли время, когда Мосфейра будет открыта — для движения через пролив в обе стороны?

— Я надеюсь, что наступит.

— Но верите ли вы, что это действительно случится, нанд' пайдхи?

То ли Сенеди уже добрался до сути дела, то ли просто уводит разговор от пистолета, чтобы противник расслабился… Брен не мог угадать — и ощущал заметное беспокойство. Последний вопрос касался политических дел, которые он не имел права комментировать без консультации. Он не хотел отказывать в ответе Сенеди, когда Сенеди ведет себя так приветливо. Отказ может повернуть любопытство охранника к новым областям…

— В этом — моя надежда. Вот и все, что я могу сказать. — Он отхлебнул горячего чаю. — Ради этого я упорно тружусь, делаю все, чтобы это произошло в один прекрасный день, но когда именно — ни один пайдхи не скажет: такое решают айчжиин и президенты.

— Вы думаете, это телевизионное интервью является — как это вы выражаетесь? — шагом в правильном направлении?

Так что, в этом дело? В моем публичном выступлении? В кампании Табини за ассоциацию с Мосфейрой?

— Честно говоря, нади Сенеди, я был разочарован. Думаю, разговор прошел поверхностно. Есть такие вещи, которые я хотел бы сказать. Но как раз о них меня не спросили. Я не понимал толком, что они хотят из этой беседы извлечь. И меня все время тревожило, чтобы они не вложили в интервью того, что я не имел в виду.

— Как я понял, есть мысль о ежемесячных передачах. Пайдхи говорит с массами.

— Я не знаю. И конечно, такие вопросы я сам не решаю. Я обязан советоваться.

— По человеческим законам, вы имеете в виду.

— Да.

— Вы не самостоятельны.

— Да, я не самостоятелен.

На ранних этапах атеви ожидали, что пайдхиин будут заключать соглашения и поддерживать их — но сейчас двор в Шечидане уже не заблуждается на этот счет, и трудно поверить, что Сенеди менее информирован.

— Хотя на практике, нади, — продолжил Брен, — мнения пайдхиин нечасто отменяются. Просто мы не обещаем того, что, по нашему мнению, не примет наш совет. Хотя мы спорим с нашим советом и временами побеждаем в этих спорах.

— Вы одобрили бы дальнейшие интервью? Стали бы вы отстаивать эту идею?

Илисиди давно уже в консервативном возрасте. Надо думать, ей не понравились телевизионные камеры в Мальгури — а идею регулярно показывать пайдхи в телепередачах она наверняка встретит в штыки. Можно себе представить, что она наговорит Табини!

— Я не знаю, какую позицию я занял бы. Может, подождал бы и посмотрел, как атеви отреагируют на первое интервью: захочет народ видеть на экране человеческое лицо или нет. Я могу напугать детей.