– Однако многие фобии, из тех, что он описал, стали реальными болезнями. – Перси сделал то, на что я не решилась – перебить профессора.

– Не преувеличивай, Перси. Ты же помнишь новейшую историю, верно? Полвека человечеству хватило, чтобы перестать воспринимать БИЧ как врага и завершить модернизацию. Отсутствие чипа стало восприниматься как отсутствие ноги, к примеру. Но прошло еще больше лет до появления Адама, который родился, как вы знаете, с БИЧ. В то время разделение материнского био-чипа приравнивалось к чуду. А что теперь? Мы все, как я называю в шутку – чипо-рожденные.

– Профессор, быть может, и диагноз спарринговая поляризация через несколько лет будет восприниматься как норма, – вставила я, но под ложечкой уже всасывалось в кровь болезненное отчаяние.

– Деточка… Герти, я рад что вы сами себе поставили диагноз, но смею вас заверить – если бы! Если бы такое было возможно, в мире началась бы паника, размерами не сравнимая ни с чем. Знать, что где-то существует партнер, от которого ты зависишь, и который зависит от тебя… Люди боялись бы выходить из дома, боялись бы двигаться и, как следствие, жить. Так и представляю бесконечные форумы по поиску спарринг-близнецов. Кто вчера сломал руку, отзовитесь…

– Дядя, нам не смешно.

– Догадываюсь, Перси.

– А если, – тихо сказала я, – вынуть из меня БИЧ…

Не знаю, кто меня за язык дернул. Профессор посмотрел на меня и глаза его блеснули пониманием: словно он имел все основания сомневаться в моих умственных способностях и тут – бинго! Картинка сложилась.

– Наука же не стоит на месте, – затараторила я, стараясь сгладить впечатление. – Может, появилось что-то новое.

– Деточка, если бы можно было пересадить мозг, мы бы с вами не разговаривали.

Профессор рассмеялся, ожидая, что Перси его поддержит.

Перси поддержал меня, и мы смолчали.

– Дядя, может, есть предположения? О характерах травм.

– Стигматика – как одна из.

Мы с Перси синхронно фыркнули. Как правило, психосоматика – первое и единственное из того, что диагностировали в центрах патологий.

– Ничего смешного, молодые люди, поверьте. У меня наблюдаются две женщины с характерными симптомами. Если вы помните религиозную тематику – праматерь сожгли на костре, предварительно раздробив кости…

– Дядя! Мы помним мифологию. Без уточнений, если можно!

Перси повысил тон. Меня, после сломанного ребра и ключицы, словами уже не достать.

– Да-да, прошу прощения. В любом случае, я предложил бы тебе, деточка, понаблюдаться в центре. Если травмы проявятся, мы будем способны по характеру и истории составить карту. Седативные препараты помогут снизить…

– Жить в медицинской палате? – дрогнувшим голосом уточнила я.

– Другого выхода я не вижу.

– А если… Если предположить, что мой диагноз верен…

– Если такое предположить – то, безусловно, необходимо найти твоего спарринг-партнера. Пока… Вы еще не убили друг друга.

Его смех – раскатистый, громкий – до сих пор звучит в моих ушах.

Отрицание.

Непонимание.

Понимание.

Смирение.

Не просто этапы – время, когда жизнь промчалась мимо.

Даже сейчас я не оставляю попыток достучаться, хожу к предполагаемому Максу-Лариону в сны, пытаясь узнать что-то новое. Назначаю ему встречу – всегда в одном и том же месте. Со мной здороваются в Блошином квартале и спрашивают, когда же я перееду к ним окончательно. И спасибо Перси за поддержку. Без него, наверное, я бы сломалась.

Иногда я слетаю с катушек. Я захожу к Максу в сны и впадаю в истерику: ору, ругаюсь, хватаю его за горло. И только пару раз я пыталась с ним связаться в реальности. У меня крайне редко получается – войти к нему в голову, чтобы донести простую мысль. Впрочем, до мысли дело не доходило. Я едва успевала выпалить фразу, не надеясь, что буду услышана. Подобные действия чреваты для меня – из меня льется кровь. Наверное, мой организм пытается ускорить мучения и быстрее довести до логического конца. Так было и вчера, когда зачем-то вместо назначения очередного свидания я бросила ему безнадежное «Лариосик, есть дело». Лариосиком он назвал себя дважды и тогда я всерьез засомневалась – а того ли мы ищем?

Я близка к отчаянию. Что бы я ни делала – мне до него не достучаться.

Может, вскрытые вены или выстрел в мою голову заставит его призадуматься?

– Не-не-не. Давай так, Нищеброд, мы всё забудем и начнем сначала.

– Опять?! Б…, Макс, ты меня не слышишь! Я, типа, тебя сдал и спокойно к себе впустил. Это еще для чего? А-а, логика твоя понятна: я – шизанутый, да?

– Откуда я знаю? Может, у тебя голова с жопой не дружит.

– С жопой? Там вроде говорят с х…

– Вот тут стоп. Так в другом смысле говорят: когда при виде красивой девочки резьбу срывает. А ты где здесь девочку нашел?

– Хм. На крайняк и ты…

– Заткнись, пока я тебе не добавил. Ты что, там серьезно в своей голове надумал: сдашь меня, и тебе только яйца пощекочут, в то время, как я буду гнить на глубине? Да ладно. После всего, что было? Нам с тобой «Домовой» даже в эротическом сне не привидится.

– Развяжи меня.

– Перебьешься. Я еще не всё сказал. Восемь лет нашего с тобой знакомства – это охренительно жесткая штука даже для меня… Но мы же никуда не торопимся, верно? Я уверен, что смогу зачистить тебя. И мы расстанемся с тобой так, словно никогда не встречались.

– Волну гонишь. И сам это знаешь. Развяжи меня.

От безысходности я звезданул стул. Он пролетел сквозь визорную миниатюру квартала и со стуком врезался в стену. Легче мне не стало. Я пару раз померил шагами логово Нищеброда, натыкаясь глазами на новомодные приблуды в виде магнитных гидродинамических гранат, да импульсных абордажных крюков – и даже ходу не сбавил. Только губу закатал. Знает, сука, что выставить мне на глаза!

Нищеброд сидел посреди комнаты без окон, шевелил связанными руками, пытался размять задницу и зыркал на меня из-под дред апельсинового цвета одним глазом. Второй глаз заплыл – потому что не следовало мне под горячую руку сообщать, где он меня видел и на чем вертел. Сейчас смотрел бы двумя глазами.

Поскольку мой забег ума мне не добавил, даже наоборот – отнял у меня последнюю уверенность в правильности моих действий, я остановился. Стул, кроме того, на котором отсиживал задницу Нищеброд, имелся лишь один. Тот, который валялся у стены. Я направился к нему, чтобы использовать по назначению.

– В глазах от тебя рябит, парень, – услышал я. – Присядь, остынь.

После его разрешения садиться мне стало западло, но я наступил себе на горло. Вытащил стул на середину комнаты, оседлал его наоборот и сел, облокотившись на спинку.

– Сам понимаешь, что я не при делах, – назидательно заговорил Нищеброд. – Развяжи меня. Мы в связке, Макс. И выбираться будем вместе. Давай еще раз по порядку. Назови мне точное время, когда дамочка была в клубе – и я тебе ее на тарелочке выдам. Со всеми бабскими секретами. Там и будем разбираться, откуда рыбка уплыла.

Я молчал. С той самой минуты, как передо мной распахнулась бронированная дверь в святая святых стало ясно: Нищеброд тут ни при чем. Но всё равно пришлось кулаками помахать – не зря ж я в такую даль приперся? Да что там душой кривить – логическая цепочка перестала выстраиваться после того, как мой единственный подозреваемый ответил на мой вызов.

Переиграл сам себя? Дескать, было б у меня рыльце в пушку, разве б я оставался в доступе – полная чушь. Мне его вскрыть при контакте проще, чем панцирь лобстера ножом.

Винцент Форс – он же кракер, вполне себе профессионально взламывающий базы локальных сетей. А как по мне так Нищеброд – от нашего знакомства. Я подобрал его на кракерских задворках, законченного социопата и БИЧ-зависимого настолько, что патология дополнялась психотропными био-модусными веществами. Чтоб вы знали, это не таблетки. И даже, скажем, не то, что вводится через рот или вены. Эта такая противная скользкая дрянь, которая сама ползет в то отверстие, где ей самое и место.