Из бесед с адмиралом В.Поповым:
- Первая моя - лейтенантская - "автономка" прошла в западной Атлантике, в так называемом Бермудском треугольнике. Ходил я туда командиром электронавигационной группы или, говоря по-флотски, штурманенком. Первый корабль - атомный подводный ракетный крейсер К-137, первый командир - капитан 2-го ранга Юрий Александрович Федоров, ныне контр-адмирал запаса. Ходили на 80 суток и каждый день готовы были выпустить по приказу Родины все 16 своих баллистических ракет.
Никаких особых причуд Бермудский треугольник нам не подбросил. Но все аномалии поджидали нас на берегу. Дело в том, что лейтенант Попов женился довольно рано на замечательной девушке Елизавете. И та подарила ему дочь. Лиза героически осталась меня ждать на Севере в одной из комнатушек бывшего барака для строителей. Жилье то ещё - в единственном окне стекол не было, и потому я наглухо забил его двумя солдатскими одеялами. Топили железную печурку. Общая параша на три семьи... Но были рады и такому крову. Хибара эта стояла в Оленьей Губе, а я служил за двенадцать километров в поселке Гаджиево. Как только мне выпадал сход на берег, вешал я на плечо "Спидолу", чтоб не скучно шагать было, и полный вперед с песней по жизни. Транспорта никакого. Приходил я домой далеко за полночь, брал кирку и шел вырубать изо льда вмерзший уголь, топил "буржуйку", выносил парашу, если наша очередь была. На всю любовь оставался час-другой, а в шесть утра - обратно, чтобы успеть на подъем флага...
...В общем, отплавали мы без происшествий. Вернулись в Гаджиево. Меня, как семейного, отпустили с корабля в первую очередь. Да ещё с машиной повезло: за уполномоченным особого отдела, ходившим с нами на боевую службу, прислали "газик". А особист у нас был душевным человеком, бывший директор сельской школы, его призвали в органы КГБ и направили на флот. В годах уже старший лейтенант, пригласил в машину - подброшу по пути. Едем, все мысли в голове, как обниму сейчас своих да подброшу дочурку... Приезжаем в Оленью Губу, а на месте нашего барака - свежее пепелище. У меня сердце заныло - что с моими, где они? Особист меня утешает: спокойно, сейчас разберемся... И хотя сам торопился, в беде не бросил, стал расспрашивать местных жителей: что да как. Выяснилось: барак сгорел месяц назад от короткого замыкания в сети. По счастью, никто не пострадал. А семью лейтенанта Попова отправили во Вьюжный, там её приютили добрые люди. Через полчаса я смог, наконец, добраться до своих... Но на этом приключения не кончились. В том же, 1972 году произошла одна из самых страшных трагедий нашего флота: на атомном подводном ракетоносце К-19 вспыхнул жестокий объемный пожар, в котором погибли 28 моряков. История той аварии ныне хорошо известна, о ней написаны книги и песни...
- "Спит девятый отсек, спит пока что живой..."
- Да, именно эта. Слова и музыка народные, хоть и секретилось все тогда. Впрочем, мы-то знали немало, поскольку были с К-19 в одном походе и вернулись в базу почти одновременно. Мне даже пришлось участвовать в обеспечении похорон погибших матросов в Кислой Губе.
Вскоре после этого печального события мы с Лизой улетели в отпуск домой, в Вологду. Транспорта в город не было, и я позвонил из аэропорта маме...
"Господи, - ахнула она. - Ты где?! Стой на месте, никуда не уходи! Я сейчас приеду!"
Я позвонил Лизиной маме, теще. Реакция та же:
"Слава, ты?! Господи, будьте на месте, я сейчас приеду!"
Мы с Лизой переглянулись - что у них стряслось? Примчались наши мамы в аэропорт, виснут на мне, обе в слезах... Они меня уже похоронили. До них слухи дошли от местных военных летчиков, которые летали в Атлантику на спасательные работы по К-19. Знали, что и я в "автономке", и были уверены, что среди погибших их сын и зять... Самое печальное, что и отец уехал на полигон со своим дивизионом с этой же мыслью. Надо было срочно сообщить ему, что я жив. Но как? Полигон далеко - под Лугой, телеграмму туда не доставят. Надо ехать к нему... Полетел я в Питер, оттуда в Лугу, как говорится, в чем был. А был я, несмотря на ранний март, в щегольских полуботинках, в парадной фуражке, при белом кашне... В таком наряде по весенней распутице далеко не прошагаешь. А полигон огромный. Батя со своими ракетчиками невесть где. Да ещё ночь - глаз коли. В управлении полигона никого, кроме дежурного старшего лейтенанта. На год-другой постарше меня, но службу правит - не подступись. Ну, рассказал я ему вкратце, по каким делам отца ищу.
"Так ты с атомной лодки?!" - Шепотом спрашивает, поскольку вслух тогда такими словами не бросались.
"С атомной..."
Вызывает старлей дежурный ГТС - гусеничный тягач, сажает меня - и полный вперед! Мчимся напрямик, через лес, чтобы сократить путь. Вдруг по глазам - мощный луч. Ослепли. Остановились.
"Стой, кто идет?! Выходи! Документы!" Слышу, как затворы передергивают. Въехали мы в секретную зону, где отец ракеты испытывал. Объясняю, что я сын подполковника Попова.
Старший охранения только охнул: "Давайте к нему быстрее! Батя ваш совсем плох от переживаний!"
Мчимся в расположение дивизиона: палатки в лесу. Вхожу, офицеры на нарах в два яруса спят, у железной печурки отец прикорнул. "Здравствуй, папа, я живой..."
Батя у меня всю войну прошел, артиллерист, танки немецкие жег. Никогда слезинки ни одной у него не видел. А тут глаза заблестели. "Так, командует он. - Начальнику штаба - спать! Остальным - подъем! Столы накрывать".
Движок запустили, свет дали. На стол из досок - по-фронтовому: тушенку, хлеб режут. "И кружки доставайте!" - "Товарищ командир, так сухой закон же..." - "Знаю, я ваш сухой закон! Поскребите по своим сусекам!"
Ну, конечно же, что надо нашлось, разлили по кружкам и выпили за мое возвращение из первой моей "автономки"...
Попов достал из пачки "Петра Великого" сигарету и вставил её в прокуренный мундштук...
Едва ли не самой памятной для него стала командирская "автономка" осенью 1986 года. Ходили, как всегда, под Америку... Именно тогда на соседнем по району атомном подводном крейсере К-216, которым командовал капитан 2-го ранга Игорь Британов, произошел взрыв в ракетной шахте, от ядовитых паров окислителя погибли пять человек. Командир Игорь Британов, вынужден был всплыть и бороться за живучесть в надводном положении...
Из рассказов адмирала В.Попова:
- Мой ракетоносец, совершенно однотипный с К-219, находился на соседней позиции, и я по радиоперехвату понял, что у Британова случилась беда. Ходу до него мне было чуть более двадцати часов. Готовлю аварийные партии, штурманскую прокладку, и не зря - вскоре получаю персональное радио: "Следовать в район для оказания помощи К-219. Ясность подтвердить". Ясность немедленно подтверждаю. Но квитанцию на свое радио не получаю. Еще раз посылаю подтверждение - квитанции нет. Снова выхожу в эфир - ни ответа ни привета. Молчит Москва, и все... А я уже больше часа на перископной глубине торчу, вокруг океанские лайнеры ходят - неровен час под киль угодишь. Наконец, приходит распоряжение - оставаться в своем районе. Вроде бы положение К-219 стабилизировалось, помощь не нужна. Стабилизироваться-то оно стабилизировалось, да только на третьи сутки ракетный крейсер затонул. До сих не могу себе простить - мог ведь пойти к Британову, не дожидаясь этих треклятых квитанций. Схитрить мог... У меня же и люди подготовленные, и все аварийные материалы на борту... Пришли бы - и ход событий мог пойти иначе. Но ведь поверил, что ситуация выправилась. А там окислитель разъедал прочный корпус со скоростью миллиметр в час... О том, что К-219 затонула, узнал только в родных водах, когда пошли на замер шумности в Мотовский залив. В шоке был...
В шоке был не один Попов. В шоке был и Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, который узнал о трагедии в Атлантическом океане в тот момент, когда вел в Рейкьявике переговоры с американским президентом. Шок испытали все советские подводники - впервые в мире затонул атомный ракетный крейсер стратегического назначения - махина, которая, как и "Титаник", казалась непотопляемой.
