Поэтому на пустующую пока последнюю койку Яков Исидорович взирал с опаской: что если и там обоснуется такой же болтливый картёжник. Койку заняли вечером – перевели из реанимационного отделения нового пациента. Яков Исидорович напрягся, но ненадолго: новичок лишь представился: «Олег Павлович», – и сразу отлегло от сердца, сразу почувствовал Яков Исидорович: всё теперь будет хорошо.

К чему никак не мог привыкнуть вольноопределяющийся Виктор Радиковский, так это к виду убитых лошадей. Заметив в поле израненные осколками лошадиные бока с натянутой, как на барабане кожей, задранные вверх ноги, вывороченные взрывом внутренности, он невольно по-детски отводил взгляд и потом старался не смотреть туда.

Оно и шло из детства. Помнил он лето на даче, ему лет семь, он без спроса ушёл довольно далеко от дома – к оврагу. Любопытно было: нянька ведь оврагом Витюшка пугала, будто непослушных детей туда овражный утаскивает. Любопытно, но и боязно. Раз он стоял у калитки, а тут мальчишка года на два старше, внучатый племянник генерала Ивчина с соседней дачи: ну, что, малец, страшно, небось, к оврагу пойти? И он пошёл. Ноги деревенели, не сгибались, в животе было холодно, но он пошёл. Встал на краю, заглянул вниз – ничего страшного. И успокоился понемногу. Но тут мальчишки увидели мёртвую собаку. Труп уже тлел, над ним роились мухи, а генеральский гость схватил валявшийся здесь же длинный сук и стал колотить по трупу. Витюшок закричал и бросился домой. Прибежал с плачем, бросился к матери и прорыдал у неё на коленях.

Животных Радиковский жалел всегда, лошадей же жалел особенно. В Петрограде он видел, как их загоняли в тесные вагоны с небольшими оконцами вверху. Лошади нервно поводили головами, косили глазами и тревожно ржали. Словно ведали, что везут их в Пруссию на гибель. Вот помчится конь сквозь дым и свист пуль, повинуясь наезднику, и примет свинец в грудь первым.

Так и случилось, что первым впечатлением тогда ещё только вольноопределяющегося Радиковского на войне стала гибель лошадей. Под Каушеном барон Врангель повёл в атаку полуэскадрон. Атака была столь решительной и неожиданной для противника, что немцы открыли огонь, не успев поднять прицел, и в полуэскадроне пострадали в первую очередь лошади. Прямым попаданием картечи убило лошадь и под самим бароном. И людские потери были велики. Но Радиковскому запомнился конь незнакомого ему ещё поручика. Разрывом коню перебило ноги, вспороло живот. Падая, конь увлёк за собой всадника и придавил ему ногу. С трудом поручику удалось выбраться, для чего пришлось разрезать ремни. Хромая, поручик обошёл лежавшего на земле своего коня. Тот уже почти не бился, только тяжело дышал и преданно и с мольбою во взгляде смотрел на своего хозяина. Он склонился над конём, ласково потрепал его по шее, затем быстро вставил в ухо ствол револьвера, отвернулся, зажмурился и выстрелил. Потекла тёмная, почти чёрная кровь. Поручик, не оборачиваясь, убирал на ходу револьвер в кобуру… Радиковский стоял, потрясённый.

Нужна ли была столь яростная атака, в результате которой захватили-таки два особенно досаждавших немецких орудия? Нужна ли была атака, успех которой был оплачен гибелью почти всего полуэскадрона? Не лучше ли было вообще не спешить, не ввязываться сразу в боевые действия, а дождаться полного сосредоточения наших войск у границы, дождаться, когда завершена будет мобилизация, когда, наконец, подтянутся обозы? Радиковский задавал себе эти вопросы, но он уже и начинал понимать, что штурмы, атаки, и всё, что происходит на войне, случается не сами по себе, что они лишь часть больших сдвигов и передвижений.

Наверное, лучше было бы выждать, не вступать до времени в войну, но французы запросили помощи. Далеко в Европе, на Западном фронте, французская армия оказалась на грани разгрома, и была бы разгромлена. Но со стороны противоположной границы пришла помощь: спасая союзника, русские войска перешли границу Восточной Пруссии.

Продвигаясь вдоль железной дороги к Гумбинену, Первая русская армия генерала Ранненкампфа уже на следующий день встретилась у Шталупенена с немецкими силами. К концу дня немцы отступили. Ранненкампф предвидел скорое встречное сражение и посему стремился развернуть две пехотные дивизии для последующего охвата левого фланга противника. Предписав коннице Хана Нахичеванского двигаться через Каушен на Инстербург, Ранненкампф решил дать войскам днёвку – суточный отдых перед неминуемым сражением. Но у Хана Нахичеванского, по-видимому, были свои представления о субординации и необходимости исполнения приказов. Он отвёл конницу в тыл и не сдвинулся с места даже в разгар боя. Правый фланг русской армии оказался открытым. Именно здесь, на правом фланге, бой оказался исключительно кровопролитным.

Всего в версте от русских батарей проходило шоссе. По нему и двигались немецкие силы. С одной стороны, это облегчало их продвижение, с другой же, делало их почти открытой мишенью. Тем не менее, немцы обрушили на русские позиции мощный огонь – артиллерийский, пулемётный, даже аэроплан пролетел над батареями, сбрасывая бомбы. Редким огнём отвечали русские батареи, ибо снарядов не хватало.

Но кто может с точностью рассчитать наперёд военное счастье?! Хоть на правом фланге успех немцев был несомненен, на левом же две пехотные дивизии Третьего корпуса генерала Епанчина не только выдержали наступление, но и сумели перейти в контратаку. И немецкий правый фланг корпуса генерала Франсуа начал беспорядочное отступление.

Так в августе армия генерала Ренненкампфа под Гумбинненом нанесла поражение германским войскам. Германцы отступили и уже собирались оставить провинцию. А в Тильзит почти в то же время бескровно вошёл 270-й Гатчинский пехотный полк. И было бы, наверное, дальше неплохо: укрепились бы на занятых позициях, завершили бы мобилизацию, подтянулись бы резервы. Тут приоткрылась Радиковскому скрытая от него прежде сторона войны: не всё, что может показаться удачей, ею является. Быстрый, внезапный прорыв, то, что обычно ценится, на деле принёс не удачу, а затруднения. Любой прорыв, любой успех хороши, когда их можно закрепить. А вот этого-то и не получилось. Мобилизация в стране ещё продолжалась, сил не хватало, резервы и обозы растянулись, снабжение не поспевало.

Германцы же всё продумали и проанализировали. Германская ставка ослабила свои силы во Франции и перекинула часть их в Восточную Пруссию. Стоявшие во главе своей Восьмой армии фон Гинденбург и начальник штаба – Людендорф решили не связываться с Ренненкампфом, и разгромить действовавшую на юге провинции Вторую русскую армию генерала Самсонова. Несчастный генерал! Его армию командование стало подгонять, чтобы та успела отрезать пути отступления германцев. Отступление… Не было никакого отступления, был хорошо продуманный манёвр. Если бы не поспешные приказы, если бы не внезапный непонятный и возмутительный отход хана Нахичеванского, Самсонову было бы легче. Этого Радиковский понять и принять не мог. Он знал о единоначалии, верил, что все свято исповедуют и исполняют этот принцип, понимал, что необходимы слаженные действия. Одного не учёл молодой вольноопределяющийся: очень часто личные амбиции человек ставит выше всего остального.

А германцы в сражении под Танненбергом, сосредоточив превосходящие силы, заставили отступить оба наших фланга, а затем окружили центр. В итоге русские потерпели сокрушительное поражение. Французов спасли, но сами увязли. И лишь благодаря своевременным действиям Ренненкампфа, а также героизму Второго армейского корпуса под командованием генерала Слюсаренко, русским войскам удалось избежать окружения и с большими потерями отойти к границе.

Беда не приходит одна. В середине сентября в Тильзите погиб Гатчинский пехотный полк. Это было нелепо, необъяснимо Передовой немецкий отряд ворвался в город внезапно. На площади перед мостом через Мемель завязался бой, в котором русским пришлось отступить. А потом было отступление за город, бой у старого кладбища и гибель почти всего полка…