– Да, поняли мы, поняли,– остановила Людмила мой поток синонимов.– И что это нам дает?

– Да. Что нам с этого?– присоединилась к ней Наташа.– Не были и не были.

– Пока не знаю. Но я уверена, что к нам лез один, а второй, похоже, за ним следил. Еще эта фраза о картах мне покоя не дает. Не послышалось же мне, раз я ночью приняла решение утром всыпать вам за игру по ночам. Они спорили, я убеждена, и спор этот закончился поножовщиной,– я сделала паузу.– Только, вот, зачем к нам залез первый, вот вопрос. Возможно, он заметил, что за ним следят и просто спрятаться хотел?

Я замолчала, окунувшись в размышления. Не издавали ни звука и мои собеседницы.

На крыльцо вышел Вячеслав:

– Ну что, девчули, приуныли? Раздевать некого? Ну, меня разденьте, если причина только в этом. Все для вас, лишь бы не скучали.

– Ага, жена потом все волосешки во всех местах повыдерет,– попыталась я отшутиться, со страхом взглянув на Наталью.

– Да, больно мне нужно, делайте, что хотите,– отмахнулась Наталья, не проявляя признаков ревности.

– Жена,– обратился к ней, с хитрой улыбкой на устах, Вячеслав.– Я же только тебя люблю, а ты так бездарно транжиришь мои чувства.

– Ну, тебя,– хмыкнула Наташа, махнув на него еще и рукой.– Кстати, что там? Скоро закончат?

– М-м-м,– помычал Слава, размышляя о чем-то.– Думаю не скоро. Но спешу обрадовать, тело уже упаковали. Сейчас состоится вынос. Прошу принять траурные позы и достойно проводить покойного, который провел нелегкие для него двенадцать часов в нашем обществе. Кто разродится речью? Танюх, давай, ты у нас языкастая.

– Да и ты недалеко ушел,– сьязвила я в ответ, показав Вячеславу тот самый язык, о котором он упомянул.

Неожиданно, его попросили отойти в сторону и освободить проход, чтобы вынести труп. Мы приняли вертикальную позу, посчитав, что сидеть, как-то неприлично, так как мы люди воспитанные и как один все бывшие октябрята, пионеры и чуть-чуть комсомольцы. Когда тело убиенного проносили мимо, мне подумалось, что надо же, вот умер человек, практически на наших глазах, а мы не знаем даже его имени.

Как по команде мы ринулись вслед за процессией. Зачем? Позже обьяснить никто не смог. Просто, следуя инстинкту проводить в последний путь человека, кем бы он ни был при жизни, являлось неотъемлемой частью той жизни, к которой мы привыкли. Когда скорая тронулась, мы стояли до последнего, пока машина не скрылась из виду.

– Прям, как родного проводили,– с укоризной в голосе отметил Вячеслав.– Чего поперлись-то?

– А сам чего?– оборвала его Наталья.

– Так, за вами.

– Ну, и не ходил бы.

В гору, к дому, поднимались не разговаривая. Не знаю, как у других, а у меня на душе было мерзопакостно, и мысль, что это еще не конец, не давала покоя. Почему я так решила? Я понять не могла, но интуиция, словно нарыв, пульсировала и подавала тревожные сигналы в мой мозг. Озвучивать свои подозрения я побоялась. Зачем пугать друзей, может, это просто-напросто, признаки паранойи.

Когда подошли к крыльцу, нас встретила Марина:

– Идите кто-нибудь на допрос. Со мной уже закончили. Начну убираться,– и она вздохнула, выразив такое чувство горечи, что сердце сжалось от жалости к ней.

– Пожалуй, я схожу,– опередила я желающих, которых не нашлось.– А вы пока тут Марине помогите.

– Да, уж разберемся, как-нибудь,– свела на «нет» мою попытку покамандывать Люда.– Иди, излей душу, освободись от грехов перед гражданином следователем.

Я, показав язык, отвернулась и поднялась по крыльцу. На веранде уже шерудила Ирина:

– Пошла?– спросила она.– Ну, с богом!

«Да что же этакое,– подумала я.– Уж не думают ли они все, что это я убила? Одна говорит: «излей душу», другая: «..с богом..».С ума ж сбрендить можно с такими друзьями, чеснслово».

Разговор с Сергеем Анатольевичем прошел в спокойной, дружеско-официальной обстановке. И ничего интересного, кроме знакомства и снятия отпечатков с пальцев, не содержал. Рассказывали мы одно и то же, и было заметно, что следователь к концу нашего диалога заскучал.

– Неужели вы совсем ничего не слышали?– пытал он меня, задавая вопрос вот уже в четвертый раз.

– С-о-о-о-овсем,– ответила я ему по количеству ответов, тоже в четвертый раз.

– Мне, почему-то, с трудом в это верится,– не унимался он, лукаво прищурив левый глаз.

– Ничем не могу помочь,– развела я руками.– Морфей из своего царства только утром отпустил. И что происходило ночью, мне, ваше благородие, то не ведамо.

– Я гляжу, веселая вы барышня.

– О-о-о! За барышню особо спасибо, ваше полицейское величество,– я в шутливом почтении склонила голову.

С чего это я, вдруг, выбрала такую форму общения, я и сама себе объяснить не могла. Была у меня такая особенность характера, в случае волнения или опасности, включалось, в первую очередь, почему-то именно чувство юмора.

– Судя по всему, совесть ваша чиста,– без стиснения уставился на меня следователь.

Я поперхнулась:

– А вы на меня думаете?!?!?

– Работа у меня такая, на всех думать,– по-прежнему, щурил глаз сыщик, чем стал меня порядком раздражать.

– Ну и думайте. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы было на кого вину спихнуть,– перефрозировала я пословицу, буркнув себе под нос и пнув от злости ножку стола.

Стол отозвался скрипом, но от удара не подломился.

– Ну, зачем же вы так,– глаз вернулся в нормальное состояние.– Не зря же я вас всех мучаю, мне правду хочется услышать. Истина, она, ведь, всего дороже.

И с чего это меня, внезапно, охватило чувство вины?

– Знаете, а вы телефон оставьте, вспомню что, позвоню. А относительно истины. Я убитого увидела утром впервые, до этого никогда его живым не встречала. Плохого он мне ничего не сделал, да, и я ему тоже. Не успели. Так что, причин избавляться от него у меня не было. А если не верите, везите детектор лжи, скрывать мне нечего.

Вот здесь я немного слукавила. О ночных голосах и своих размышлениях по этому поводу, я предпочла умолчать. Судя по тому, что Сергей Анатольевич и не настаивал на обсуждении этой информации, Ирина с Мариной тоже смолчали. Для чего мы это сделали? Сложно найти объяснение. Если только чисто женской вредностью.

Около восьми вечера уехали Сергей Анатольевич и последний представитель бригады криминалистов, который так усердно марал нам руки черной краской, что, казалось, в этом смысл его жизни. Мы, наконец, остались одни. Навели порядок на веранде и приготовили ужин. Аппетит зверский нагуляли все, без исключения. Через час после отъезда следователя, мы уже сидели за столом, работая ложками и почавкивая от удовольствия. Когда же голод был утолен, Алексей, кладя ложку на стол, взял слово:

– Ну, а теперь признавайтесь, трогали труп?

– Н-е-е-е-т,– в той же тональности и с теми же честными глазами, что и в прошлый раз, хором ответил весь наш женский коллектив.

– Криминалисты утверждают, что труп трогали за плечи и двигали. На его плечах обнаружили какие-то ворсинки. И вас пытать по этому поводу не стали,только по одной причине: вы никак в этом не признавались сами, стараясь всячески умолчать и уйти от темы. Бабская солидарность? Но, если просто побоялись признаться следователю, может, скажете мне? Поймите, следствие может пойти по ложному пути.

Мы сидели с опущенными головами, все, кроме Вячеслава. Он же, сволочуга этакая, с насмешливой улыбкой нагло пялился на нас поочередно, в предкушении театрализованного действа.

– Ну, да, да, Лех. Трогали мы твой труп,– не вытерпела Марина, и мы с облегчением выдохнули.

Это хорошо, что именно она заговорила первой. Она его жена, и они как-нибудь разберутся между собой полюбовно. А кому нибудь из нас грозило получить головомойку.

– Но для чего?– взорвался Алексей, а мы от страха втянули головы в плечи.

– Нам было интересно, что у него в карманах,– взяла на себя роль единстенной собеседницыАлексея, Марина, освободив от этой участи остальных.– И почему одна нога толще другой.