Он бежал по заснеженным улицам города, то и дело, озираясь по сторонам. На дворе свирепствовала жестокая и страшная зима 1942 года. Ленинград медленно умирал, зажатый в тисках блокады, и он, сотрудник милиции, как никто другой знал об опасностях, подстерегавших путника на каждом углу.

Серый, усталый город стал пустым, словно утратил душу. И только сердце, едва слышно и упрямо, билось в груди, не давая смерти окончательно накрыть его своим саваном. На пути молодого человека то и дело попадались прохожие. Словно тени, они брели в никуда, не осозновая цели своей дороги. Голод безжалостно господствовал в городе на Неве, стремясь сломить и подмять его под себя.

Иван Андреевич Крылов, подкидыш, получивший в детском доме такое же имя и фамилию, как у знаменитого баснописца (очевидно, от большого почитателя его таланта), сейчас бежал навстречу своей удаче. Он был молод, но труслив, и потому между двух зол, фронтом и служением в милиции, Иван Андреевич, как ему казалось, предпочел меньшую тяжесть, избрав второе.

Поначалу, он пожалел о сделанном выборе, поскольку, с того момента, как фашисты подступили к городу, в нем началась такая чехарда, что служители закона едва поспевали восстанавливать порядок. Как из-под земли вырастали новые банды, резко возросло число воров-одиночек, соседи убивали и грабили соседей. В преступники подались девчонки и мальчишки, оставшиеся без родителей. Из самых глубин душ голод вытяснил столько грязи, что страх наказания утратил свою силу.

Тогда Иван Андреевич и пожалел, что не ушел со своими ровесниками на фронт, потому что рядовому сотруднику милиции приходилось каждый день рисковать своей жизнью ради обывателей, а умирать он не планировал. Но со временем молодой служитель закона приспособился к службе, пытаясь хитростью избегать участия в опасных служебных операциях, а пайка хлеба, смекалка и милицейская форма позволяли выжить в это трудное время. Он знал, что однажды все изменится. В конце концов, рано или поздно или Красная Армия прорвет блокаду, либо немцы войдут в город. Ивану Андреевичу было все равно, он смог бы прожить при любой власти, лишь бы сейчас, именно сейчас запастись капиталом для дальнейшего, где угодно и с кем угодно, существования. Грабежи и убийства, расползающиеся по Ленинграду, как зараза чумы, были тем необходимым прикрытием, которым решил воспользоваться юный милиционер.

Уже в конце ноября, начале декабря 1941 года люди без раздумья за банку тушенки отдавали золото, драгоценные камни и произведения исскуств. Это и породило в уме еще молодого человека, но уже с, подернутым черным туманом, нутром план по обогащению.

Простое, с правильными чертами, лицо, голубые глаза, полные наивности и добросердечности, статус служителя порядка и осведомленность дворников, не только обеспечивали ему безприпятственный вход в любую квартиру или дом, но и вызывали в собеседниках чувство доверия. А продуктовые карточки, пусть и фальшивые (а кто это знает?), волей случая окавшиеся в его руках, открывали не только двери, но и запасники, отчаявшихся и ослабевших от голода их обладателей. Никто из обманутых владельцев не подозревал о жестокости и черствости сердца, бьющегося в груди молодого человека. И чем сильнее и туже «лапа смерти» сжималась на «горле» города, тем легче промышлялось Ивану Андреевичу. И только одно удручало молодого милиционера. Нет, не страх быть разоблаченным и пойманным (он был очень аккуратен), а то, что добыча эта воспринималась им, как капля в море. Рисковать свободой за одно, два колечка уже не хотелось, а мечталось о деле, где за один раз он смог бы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Например, о старинных семейных драгоценностях, которые, наверняка, где-то лежат и ждут своего часа. И, видимо, какие-то только его боги, услышали молитвы Ивана Андреевича, потому что вскоре молодому человеку представился такой случай.

Как-то, охраняя памятник «Медного всадника», который предусмотрительно был обшит досками, на случай бомбордировок, Иван Андреевич познакомился с одинокой старушкой, приходившей к памятнику, как и многие жители города, чтобы поживиться дровами (если удавалось). Она сразу показалась ему необыкновенной. Своим наметанным глазом Иван Андреевич определил, что перед ним не просто старушка, с пожелтевшей и сморщенной от старости и недоедания кожей на лице и руках, а ни много ни мало, представительница дворянского сословия. Актерским талантом молодой человек обделен не был, поэтому изобразить заботу и сострадание для него труда не составило, и он позволил ей стянуть парочку досок и даже помог донести их до квартиры, где растопил ими остывшую буржуйку. В благодарность, старушка угостила его кофе, который берегла для особого случая. С тех пор, Иван Андреевич стал дорогим гостем в доме новой знакомой, и ему были рады и жидали в любой час дня и ночи. А совпадение его имени, фамилии и отчества с именем знаменитого писателя, вызвали в старушке такую бурю эмоции, что она готова была расцеловать молодого милиционера еще при первой встрече. Оказалось, что сама она, к сожалению, родилась гораздо позже, и узнать лично баснописца, ей счастья не выпало. Но ее деду, Иллариону Григорьевичу, такой шанс выдался. Крылов, ленивый на различные рауты и путешествия, к ним же в усадьбу заезжал частенько, наведывая приятеля.

И молодой милиционер, который не жалея себя и своих сил, носил дрова, делился своей пайкой, однажды был вознагражден. Через два месяца после знакомства, Кира Владимировна (так звали старушку), полюбившая Ивана Андреевича, как родного внука, наконец, раскрыла ему тайну фамильных драгоценностей, спрятанных в доме.

Когда-то, до революции, квартира полностью принадлежал ее семье. Отец Киры Владимировны был ювелиром, не знаменитым, но неплохим и знающим свое дело. Его работы ценились, и к ним ездил весь Петербург. Считалось непостыдным обратиться к ювелиру, как к знающему свое дело мастеру, потому что представитель любого сословия и класса за приемлимую цену мог получить желаемое. Этим своим качеством отец Киры Владимировны привлекал многих, и отбоя от заказов у него не было, благодаря чему, жили они более чем достойно, не зная горестей и печалей. Мать Киры Владимировны была из обедневшего дворянского рода, проклятая своим отцом за то, что посмела выйти замуж за ремесленника. Но со временем, получив от нелюбимого зятя выгоду в качестве восстановленного родового поместья, он был вынужден смириться и принять зятя (с распростертыми объятьями) в семью. А зять и отец Киры Владимировны из года в год только богател, открывая все больше магазинов и мастерских. И когда случилась революция, отец уже к тому времени покоился на родовом кладбище в усадьбе, а дела семьи вел старший брат Киры Владимировны, ярый монархист, который новую власть не признал и сбежал за границу, успев перевести туда часть состояния. Но основная часть богатства была изъята победившей стороной и пошла на нужды построения светлого будущего новоиспеченной страны. Муж Киры Владимировны и младший брат были офицерами и достойно служили царю и отечеству, но поддавшись идеям всеобщего равенства и свободы, перешли в ряды Красной Армии. И неизвестно чем бы все это закончилось, если бы оба не сложили головы в бою с белогвардейцами. Может поэтому, в страшном 37-ом году Киру Владимировну не арестовали и не расстреляли, как врага народа. Хотя, на основании доносов дело заводилось не раз. Но каждый раз женщину отпускали. И необъяснимо, то ли из жалости, что являлось маловероятным фактом, то ли из неверия к самой возможности причинения ею вреда кому либо, по причине ее возрастной немощи.

Кто писал эти доносы, Кира Владимировна догадывалась. Соседка никак не могла смириться с тем, что живет и дышит одним воздухом с «недобитой контрой». Но добрая старушка не обижалась на нее, понимая, что та делает это от скудности ума, а не по причине классовых распрей. Она вообще никогда ни на кого не обижалась, поэтому, когда их дом заселили, оставив ей маленькую комнату, она только обрадовалась: «Все не одной век доживать, с людьми оно веселее».