Частицы жизни расцепились. Их связи разрушились. Энергия, скрепляющая их, освободилась и в руках Коли расцвел огненный шар. Он вырвался фиолетовым, бахнул стальным, шепнул зеленым, прозвенел багряным. Шар вырос и охватил Колю, а затем бесчисленное маленьких огоньков разлетелись во все стороны и погасли. Коля опустил руки. Они были пусты.
Михась и Серенький в изумлении таращились на Колю. «Ты светишься… босс!» – осторожно и почтительно, шепнул Серенький. – Светишься…
Коля наткнулся на изумленный взгляд Сани. Он толкнул Букета. Тот, по обыкновению изучающий что-то под ногами, поднял голову и, с ничего не выражающим лицом, взглянул на Колю. Их взгляды встретились.
Водоворот раскрутился. Всосал. И выплюнул на палубу военного корабля. Пушка рядом не дала ошибиться. Ночная темень забралась в углы, выползала из-за кнехтов, но не могла справиться со светильниками. В общем и целом, их борьба давала средненькое такое освещение – как от полной луны. Или это была светомаскировка? Коля не служил, так что был не в курсе.
В тёмном углу Коля заметил какое-то копошение. Он присмотрелся. А вот и Букет! В одних плавках, за спиной, как рюкзак, пластиковый пакет. Выглянул. Осмотрелся. Крадучись подошёл к леерам, перебросил ногу, встал на спущенный трап и принялся спускаться. Тут-то засада и случилась!
Вспыхнул фонарь. Еще один. И еще. Щелкнул затвор. «Стоять! Руки вверх!». Букет замер. «Руки я сказал! Стреляю!». Букет поднял руки и рухнул в воду. Заорала сирена. Пару человек сиганули с борта. С верху полетели спасательные круги. Букета поймали, вытащили и повели по узким корабельным коридорам, глубже, глубже и глубже.
Узкая каюта без иллюминатора. Букет, с руками в наручниках за спиной, не может вытереть текущий по лицу пот. За столом, напротив него, почти лицо к лицу, застёгнутый на все пуговицы офицер. Фуражка рядом на столе. Волосы зализаны назад и блестят, будто только сейчас он вышел из ванны. Он тоже потеет. Обтирает лицо большим полотенцем.
– К девушке, значит, самоволим?
Букет молча кивает, глядя в пол.
– Любовь большая? Жениться, наверное, хочешь, как дембельнёшься?
Букет снова кивает, по-прежнему не глядя на офицера.
– Облом, значит, пришёл – со вздохом сожаления констатирует офицер. – Боевая готовность. Ты в самоволку. Вы дезертир, товарищ матрос. Было бы военное время – расстреляли бы, – мечтательно тянет он. – А так… пятерик. Дождётся любовь-то?
Букет молча смотрит в пол. Плечо его дергается.
– Вот и я о том же. А ты молчишь. Ну-ну. Такой сильный, красивый парень. Выйдешь – уже 27 будет. Здоровье потеряешь. На всю жизнь печать. Оно тебе надо?
Букет поднимает голову и внимательно смотрит на офицера. Он не зол. Не обижен. Не разочарован. Не испуган. Он ждёт продолжения.
– Хорошую девушку нельзя упускать. Сейчас же одни шалавы. Денег нет – значит не мужик. Душа сейчас не ценится. Широта чувств ничего не значит. Богатый внутренний мир – нафиг. Бабки. Бабки. И ещё раз бабки. А твоя замуж за матроса собралась. Значит она тебя разглядела. Хорошая, значит, женщина. Правильная. С понятием верным. На вес золота такие. За пять лет… Жаль, конечно. Жаль мне тебя. И ей будет плохо. И тебе. А ведь вы стоите друг друга, наверняка. И ты ради любви на многое готов. Вон, пролив переплыть – это зачёт, моряк. Зачёт.
– Ты, – сделав паузу, продолжает офицер – как я посмотрю, парень… сообразительный. И, – поднимает он палец – способен оценить проявленный жест. Иначе девушка бы тебя не полюбила. Кому матрос нужен? А ты, полагаю, душевный. Понимающий. Чувственный. Наверное, нежный. Девушки это любят. Да?
По лицу Букета проскальзывают несколько быстрых, еле уловимых гримас. Офицер, внимательно наблюдающий за его лицом, встает, расстёгивает на Букете наручники и садится обратно. Кидает ему полотенце. Букет вытирает лицо и кладет полотенце на стол. Офицер берет полотенце и, так же, вытирает лицо, глубоко втягивая воздух. Когда он отрывает полотенце от лица, его глаза словно осоловели.
– Чувства – они внезапно ведь приходят. У тебя бывало такое?
Букет пожимает плечами, словно хочет сказать, что может быть и было.
– Они накатывают и ты, глядя на человека напротив, чувствуешь… такую тягу… к нему… У вас секс намечался сегодня, да? Она вся горячая, ждёт, а ты тут сидишь. Она бы хотела поскорее до тебя дотронуться… – офицер протягивает руку и накрывает кисть Букета. – Вот ты придёшь к ней. У тебя в штанах уже торчит ведь, да? Она расстегнет их, возьмется рукой, и туда… и сюда.. и туда… а потом на колени опустится и губами, губами…
Щеки офицера краснеют. Букет тоже неровно дышит.
– А потом язычком… Медленно так… Чувственно… Губами и языком… Влажно так… Тепло… И до самого конца… А другой рукой за яички тебя нежно так…
Букет уставился в одну точку и словно окаменел. Он в глубоком трансе… Дышит он часто, полуоткрыв красивые, пухлые губы. Коля задергался: «Эй, Вован, он же разводит тебя. Эй!». Букет не слышал.
– А потом ты к ней нырнёшь… Туда… Вниз… У неё там уже торчит и ты его языком… языком… И губами обхвати… Представь… А он набухает у тебя во рту… Заполняет его… И тебе хорошо… Кровь бежит, бурлит и хочется ласкать ещё и ещё…
Офицер встает, одним движением расстёгивает пряжку ремня и сбрасывает штаны. Опускает вниз трусы. Доносится слабый звук корабельного горна.
– Нет, нет! – Тормошит Коля Букета. – Да очнись же ты. Сейчас будешь как горнист!».
Офицер подходит ближе.
– Твои губы хотят… Они сами тянутся… Букет подается вперед. Его губы тянутся вперед, будто он собирается играть на трубе. Труба прижимается к губам и они, плотно обхватив, впускают её в себя.
Коля чувствует, что ему в рот втискивается горячая, солоноватая колбаса. Он плюётся, отталкивает офицера, но, конечно, это не помогает.
– Дрожь пробегает по твоему телу – тихим, жарким шёпотом продолжает офицер. – Губы расслабляются. Им хочется нежно, нежно обволакивать, ласкать и языком, языком…
Колбаса заполняет рот. Разбухает. Скулы болят, от непривычного напряжения. Губы тоже напряжены. Они прикрывают зубы. Язык не знает куда спрятаться от тыкающейся в него колбасы и пытается оттолкнуть её, но, вместо этого, облизывает.
Фу! – Колю тошнит. Но нечем. «А Букет, тот вообще не напрягается. Такое ощущение, будто он даже доволен» – думает Коля.
Колбаса тычется всё чаще, всё глубже. Иногда запирает дыхание и становится страшно, что она не выберется обратно. А затем, колбаса поливает рот солёной жидкостью. Весь рот облеплен её. Хочется убежать, но некуда! Колбаса становится меньше и, наконец-то! Покидает рот.
– Не глотай! – буквально орёт Коля, но Букет, конечно, делает всё наоборот. Офицер одевает брюки. Садится на стул.
– Приятно, что у нас с тобой наступило полное понимание – мягко, как любимой женщине, говорит он. – Теперь ты можешь плыть к своей любимой и, я уверен, в тебе накопилось много счастья, чтобы подарить ей.
Когда ты соберёшься к ней еще, ты известишь меня и мы с тобой встретимся здесь. Это будет такой пропуск на выход. Букет облизывает губы и открывает глаза. Их взгляды встречаются. После недолгой паузы Букет согласно кивает. Офицер, так же, молча, кивает ему. Букет встаёт и уходит.
По узким коридорам он поднимается наверх и выходит на палубу. Так же, осторожно, стараясь не шуметь, он, прячась в тени, проходит до трапа, спускается в воду, с мешком за плечами, и плывёт к виднеющемся не очень далеко городским огням.
Он доплывает до пирса. Выбирается на него. Одевается в гражданское, вытащенное из пакета. Поднимается на улицу, садится в трамвай и едет. Его встреча с девушкой проходит очень жарко. До самого утра он не может успокоиться, хотя по ней видно, что она уже хотела бы прижаться к нему и уснуть.
Под утро он просит её пустить его сзади. Туда, куда он еще не заглядывал. Она отказывает, но он так жарко её целует в то самое место, что через некоторое время она сдаётся. Букет буквально пронзает её, а она вскрикивает и, похоже, не всегда от удовольствия. Он кончает с воем и всхлипыванием. Некоторое время лежит, отдыхая. Затем поднимается, одевается, прощается с ней и, бегом, возвращается к пирсу. Снова раздевается и плывёт на корабль.
