Чуть улыбнувшись, она встала из-за стола и протянула Жакраму руку.

— Я покажу, — сказала она спокойно.

Он заглянул ей в глаза, будто молчаливо о чём-то спрашивая, но послушно поднялся вслед за ней.

— Запоминай, — прищурилась она лукаво. — Я не стану повторять дважды. Запомнишь?

— Разумеется, моя госпожа, — его глаза горели ярче обычного. — Я не забуду.

— Хорошо же, — и она продолжила на древнедраконьем:

— Ты — моё Небо, где я могу летать. Ты — моё пламя, что горит во мне. Ты — мои крылья, что несут меня вверх. Я принимаю тебя.

Принятие обрушилось на неё, как приливная волна, полное и абсолютное. "Неужели это может быть с настолько мало совместимой парой — так?" — подумала она. И ей даже почудился тихий, насмешливый и вроде бы даже одобрительный смешок в ответ... но это, разумеется, была игра излишне расшалившегося воображения. Да и не до того было: у Жакрама память оказалась действительно отменной, и он в точности произнёс нужные слова, завершая единение.

— Моя пара, — сказала Гун тихо. — Я рада, что это именно ты.

И губы их слились в глубоком, чувственном поцелуе.

* * *

Много позже они сидели у камина.

Жакрам просматривал присланные Призрачным бумаги, Гун пила вино и походя отвечала на возникающие у него вопросы — коих, как несложно догадаться, было много.

— Ижеени не вышел на связь, — словно бы между делом сказал Жакрам. — Хотя должен был.

Гун стремительно подняла голову.

— Думаешь?..

— Не знаю, — Жакрам смотрел в огонь. — Я дал ему с собой некоторые свои игрушки, которые помогут выжить даже в полной заднице. Но теперь сомневаюсь — не стоило его туда отправлять.

— Кого, если не его?

— Да никого, — Жакрам отвернулся. — Ижеени мне дороже малолетки Жорана... только ему об этом не говори.

Гун понимающе улыбнулась:

— Не скажу. Хотя рано или поздно вам двоим придётся примириться, ты ведь знаешь?

— В этом контексте предпочту "поздно", — отмахнулся Жакрам. — Но всё же надеюсь, что это не обернётся словом "никогда".

— Не стоит недооценивать Ижеени, — сказала Гун. — Пусть нам с тобой его и не понять, но порой его совершенно безумные и одиозные решения в итоге оказываются...

— Единственно верными. Да. Ты права: в этой ситуации всё, что нам остаётся — довериться ему. И понадеяться, что его поразительная удача не отвернётся и впредь.

* * *

— Ты предал отца! — рычал Дижи. — Как ты посмел его предать?!

— Ты не поверишь — с удовольствием! — отозвался Ижеени и в последнюю секунду едва успел увернуться от какой-то смертоносной дряни.

— Отец дал тебе всё, урод неблагодарный! — рычал Дижи. — Он оставил тебя в живых, хотя ты того и не заслуживал, дал тебе силу и цель в жизни! Он приобщил тебя к великой миссии! Как ты смеешь отзываться о нём в таком пренебрежительном тоне?!

Ижеени рухнул к выжженной земле и посмотрел на лежащего без сознания Жорана. А ведь всё так хорошо начиналось...

* * *

Сначала всё шло воистину хорошо. Наверное, даже чересчур.

Первой и главной удачей можно счесть тот факт, что Ижеени смог выйти из межмирового перехода именно там, где нужно. И его даже не впаяло в стену. С учётом того, что в этой конкретной резиденции Лаари он бывал один раз в жизни и помнил всё крайне смутно — иначе как везением это не счесть.

Второй радостью оказалось количество и качество демонической стражи, с которой пришлось иметь дело. Было их мало, и ребята оказались не готовы к приходу Ижеени и вдвойне — к тому, что он на них нападёт. В какой-то степени это даже было избиение младенцев, но, отрывая голову очередному демону, Ижеени не сомневался: они сразу же доложат Лаари о его прибытии, если дать им время.

Позволять кому-либо сделать это он не собирался. А, как известно, самые молчаливые свидетели — мёртвые свидетели. Старая и очевидная истина.

Дальше всё тоже шло по накатанной: отыскать младшего братишку, устроить засаду... тут было одно затруднение — пришлось ждать. Насколько Ижеени понял, он попал как раз на народные гуляния в виде казни мятежников, сохранивших верность уничтоженной царской семье. Лаари насаждал свою волю в Вечном Царстве магией и драконьим пламенем...

У Ижеени внезапно появилось время наедине с собой. Первые минуты он потратил на то, чтобы связаться с Лимори, справиться у матери Даани о состоянии сына (стабильно паршивое, но не критичное) и, настроившись на остатки их с Гун ментальной нити, убедиться, что с той всё в порядке. Большего он сказать уже не мог — но и этого было достаточно, чтобы успокоиться.

А вот далее пришлось задуматься о разговоре, который состоялся у них с Жакрамом на прощание.

* * *

— Мне странно говорить об этом, — старший брат смотрел куда угодно, но не на него. — Я не думал, что настанет день, когда должен быть поднят этот вопрос, но... Нам стоит быть на одной стороне, Ижеени.

И стоило из-за этого раздувать такую таинственность?

— Мне тоже выгодно избавиться от клятв, потому...

— Я говорю не только о клятвах.

Это было... неожиданно.

— О, ты предлагаешь нам дружить семьями, раз уж мы обменялись парами? О, Жак, это было бы так мило! Но тут есть одна проблемка: мы ненавидим друг друга. Причём ты первый это начал.

— Я? — выгнул бровь Жакрам.

— Ты, и не делай вид, что это не так — зрителей рядом нет, некому аплодировать твоему героическому жертвенному облику и оценивать твою правоту. Потому — хотя бы сейчас — не надо уподобляться папочке и обвинять всех вокруг в своих решениях. Ты начал эту ненависть, Жакрам. Я пытался сблизиться с тобой, когда был ребёнком и когда был подростком, я старался дружить с тобой ради Ажара. Сколько раз ты отталкивал меня? И сколько раз подставлял? Напомнить, как ты выставил мой отряд в качестве живого щита перед твоими драгоценными змеями? Может, мои ребята и не были мне так уж близки — просто не успели стать, собственно — но это было подло. И то твоё решение на голосовании...

— Я сделал это ради своего народа.

О, снова эта песня... Есть ли на свете нечто, что он не сможет оправдать в том же ключе?

— Да-да... хочешь, расскажу кое-что? — ощерился Ижеени. — Я тогда уговорил Жорана проголосовать против казни Ажара, отдал взамен тот дивный амулет, позволяющий находиться в техногенном мире сколько угодно долго. Он согласился — при условии, что двое из нас проголосуют так же.

Лицо Жакрама помертвело.

— Ты лжёшь.

— Поклясться стихией?

Жакрам умолк, разыскивая на его лице что-то. Нечего было искать: Ижеени не лгал.

— Почему ты не сказал мне тогда?

— Ты отлично знаешь, что меня отослали с поручением, и времени было в обрез. И... честно? Я верил — тебе и в тебя. Мне казалось, ты любишь Ажара. Ты боготворил его мать. Я не сомневался в том, что ты проголосуешь так же, как я.

— Я сделал это ради своего народа...

— И как? Сильно это им помогло? — уточнил Ижеени ехидно.

Жакрам скрипнул зубами:

— Не слишком. Мне следовало знать, что Лаари не выполнит обещание.

— Да, — сухо ответил Ижеени. — Я попросил его прикончить так много этих твоих змей, как позволят наши интересы.

Жакрам замер.

— Зачем ты говоришь мне это сейчас?

— Чтобы тебе стало больно, — усмехнулся Ижеени, копируя улыбку Лаари. — Разве не очевидно? А ещё — чтобы ты знал правду. Между нами слишком много... всего, Жакрам. Крови, грязи, дерьма. Наши хозяева хотели, чтобы мы ненавидели друг друга — и это у них получилось. Я хочу, чтобы ты понял: как только мы избавимся от клятв — разойдёмся. И будем порой писать друг другу письма и решать деловые вопросы. Мы не на одной стороне, так было и будет. Или ты всё ещё хочешь изменить это — после всего, что услышал?