– Она заканчивает среднюю школу в следующем году, – очень неприязненно произнесла миссис Фаэр. – Ей необходимо готовиться, чтобы не провалить экзамены. Сколько продлится ваше лечение?
– О. – Мисс Райлен встала на ноги и улыбнулась. – Думаю, все будет зависеть от самой Келен.
Ее глаза встретились с глазами девочки, и та с негодованием увидела в них выражение более свойственное малолетке, которая только что кого-то удачно разыграла. Этот взгляд с слегка косящим правым зрачком просто не мог принадлежать мисс Райлен. В нем пряталась безумная, дикая девушка по имени Дженни, фамилию которой Келен начисто забывала каждый раз, когда та оказывалась рядом.
Провожать Дженни шли всей немногочисленной делегацией, миссис Фаэр – крепко задумавшись, Келен – гадая, прибежит ли Дженни обратно, если услышит ее крики о помощи.
– Звоните в любое время дня и ночи. Я для своих подопечных всегда на работе. Кстати, Келен, чуть не забыла…
Дженни притормозила у порога и полезла во внутренний карман своего осеннего плаща.
– Держи, ты случайно обронила.
В руки Келен приземлился голубой затертый ободок. Когда и где Дженни успела его подобрать, оставалось загадкой.
– Спасибо за прием. Доброй ночи, – попрощалась Дженни и шагнула во тьму через порог.
Келен казалось, что входная дверь закрывалась целую вечность. После чего в дом вновь вернулась их старая тихая знакомая. Какой она предстала сейчас, описать было трудно, потому что у каждой из них была своя. А когда две разные тишины пересекаются между собой, получается нечто третье, это нечто стеной вырастает между собеседниками, не давая их мыслям проникнуть за барьер. Однако Келен не хотела молчать вот так. Она чувствовала себя обязанной хотя бы попробовать начать разговор. Но что тут скажешь-то?
«Сама бросила меня и свалила, а мне теперь расхлебывать это дерьмо…»
– Дай сюда его, – внезапно выпалила миссис Фаэр.
– Кого?
– ЕГО! – Та озлобленно ткнула пальцем в ободок, словно он нанес ей какую-то личную обиду.
– В гробу я видала такую наглость… – бубнила под нос миссис Фаэр, поворачивая ободок то одним боком, то вторым. Келен было очень интересно, что она пыталась там найти.
Ободок в конце концов возвратился к хозяйке, с явным разочарованием в каком-то несостоявшемся чуде.
– Откуда этот ужасный шрам? – спросила миссис Фаэр.
Келен потерла щеку тыльной стороной ладони. За всеми событиями такое пустячное дело, как царапина, представлялось ей смешным, чуть ли не умилительным.
– У тебя хватило ума никому больше не рассказывать?
Миссис Фаэр имела в виду голоса, нарочито подчеркнув слово «больше».
– Если люди вокруг об этом узнают, то ты станешь окончательным изгоем общества. Подобные вещи не принято выносить за пределы семейного круга. Хотя ты отчего-то решила, что совершенно посторонняя девица сможет понять тебя лучше, чем родная мать.
– Ты была занята, – тут же вставила слово Келен. – Я не хотела беспокоить…
– Не вешай мне лапшу на уши! Плевать ты хотела на меня и мое эмоциональное состояние! В семье принято делиться, Келен, и все равно, какая за этим последует реакция. Ты обязана рассказывать своей семье все!
– Но ведь и ты не говорила мне о своих походах к психиатру…
– Замолчи, маленькая дура! К психологу. Я ходила не к психиатру, а к психологу. Психиатры нужны таким, как ты! Еще раз распустишь об этом свой язык и можешь паковать чемоданы. Езжай на все четыре стороны, хоть к той же мисс Райлен, раз ты готова повторять любую чушь, сказанную ею.
Келен замолчала, как ей велели. Замолчала и продолжила стоять на месте, в душе готовая собрать вещи прямо сейчас же и уехать как можно дальше. Почему она всюду и кругом оказывалась должной? Семье все подавай на блюдечке с золотой каемочкой, Воскресшим – и того больше; учителям, знакомым, пассажирам автобусов, бомжам на улице – они все чего-то от нее хотели, ждали, гневно разинув рты, пока она точно разберется, чего и сколько. Но как же обратная сторона? Кто из них чувствовал должным себя по отношению к ней?
– Ты никуда не пойдешь, – отрезала миссис Фаэр. – Строя из себя несчастную жертву трагедии, не жди, что тебя все кинутся жалеть! Тебе всего пятнадцать лет, никаких страданий ты и чувствовать-то по-настоящему не можешь, это мое мнение, если хочешь знать. Более того за этими якобы страданиями ты пытаешься укрыться от работы по дому, учебы и какого-либо развития. Ты ленива, угрюма и не следишь за собой как всякая нормальная девочка. С тобой не пытаются познакомиться парни, ты ничего не умеешь, кроме как пачками пожирать шоколад. И верить в эти твои голоса я не собираюсь ни при каких условиях.
Миссис Фаэр закончила и указательным жестом продемонстрировала Келен проход на лестницу.
– Ступай к себе. Видеть тебя не могу.
Келен спорить было недосуг. Закрыв за собой дверь своей комнаты, она опустилась на линолеумный пол в полном упадке сил. Миссис Фаэр, вся в страшном волнении, забыла пригласить ее ужинать, а сама девочка ни за что не попросила бы об этом именно сейчас.
Она сидела, подпирая спиной дверь, напротив окна, стола, стула и кровати. Шкафа, зеркала, корзины и всякого мелкого мусора, валявшегося по углам. На улице стоял поздний вечер, хотя по факту было лишь семь часов. Келен оцепенело всматривалась в густую черноту. Ей вдруг пришло в голову, как здорово было бы иметь собаку, с которой нужно гулять, пусть даже вокруг их крохотной лужайки. Стены дома всегда действовали на Келен таким образом, что она не могла в них соображать. Ее отвлекали скрип половиц, бульканье труб, звук спуска воды в унитазе, монотонный бубнеж телевизора и ультразвуковой писк микроволновки. Когда же ничего из этого не было слышно, внимание девочки приковывала сама комната. Она затягивала своей серостью, как очень унылая картинка, которую, однако же, хотелось долго рассматривать. Келен понимала это уже давно, даже пыталась оживить сей мертвый пейзаж плакатами или цветами. Первые не одобряла миссис Фаэр, вторые быстро дохли, их тоже поглощал притягательный марсианский пейзаж спальни Келен. И сейчас она совершенно не могла оторваться от него, по очереди перебирая предметы, которые не должны были мешать статусу скучной Серой Комнаты. Ноутбук на столе, синяя гелиевая ручка под столом, комочки пыли, настенный светильник над кроватью в форме облачка, мумифицированный жук, которого Келен никак не могла выкинуть в окно, плед, одеяло, подушка…
«Все прошло лучше, чем могло бы быть…»
– Объясните мне одну-единственную вещь. – Келен закрыла глаза, отгораживаясь от созерцания своей комнаты. – Я позвала вас сама первый раз за все время. Обычно этого делать, конечно, не надо, потому что вы вьетесь рядом как мухи, но отчего-то сейчас, именно когда вы по-настоящему понадобились мне, ни один из вас не ответил. Удивительный фокус, скажите, как вам это удается?
«А так, девочка, что тебе в тот момент не хватало только распсиховаться у всех на глазах. По крайней мере, ты сохранила спокойствие, чего не смогла сделать бы при нашем участии. Что говорить – тебе-то и в обычное время это удается с трудом!»
– Дженни сказала, что у меня глюки, и вы – ненастоящие.
«Ты и без нее прекрасно повторяешь нам такие слова».
– И я верю ей больше, чем вам.
«На здоровье, она, в конце концов, тоже Воскресшая».
– Что прикажете мне делать?
«Говори, – просто ответил Энергия. – Говори сейчас с нами, как можно больше и разнообразнее, обязательно громко и вслух».
– Это зачем еще?
И тут Келен, сидя вплотную к двери, отчетливо расслышала, как на лестничной площадке, предательски для того, кто ненароком наступил на нее, скрипнула доска.
– Да-да, войдите. Келен? Ты почему здесь?
– Потому что вы, – Келен захлопнула за собой дверь, – кое-что мне должны, мисс Райлен!
Она стояла в кабинете мисс Райлен – настоящем кабинете психиатра, с успокаивающего цвета обоями, столом без острых углов, креслом для пациентов мягче, чем у самой хозяйки… И растениями в керамических горшочках. Просто чудовищным количеством, от которых Келен нервно передергивало всякий раз, когда она смотрела на них. А кабинет находился в архитектурном строении с тягой к геометрическим фигурам, белому до одури цвету и приземистой, коренастой конструкции. Надпись на строгой прямоугольной табличке перед его входом гласила, что это был центр психического здоровья имени Альфреда Адлера.
