Это произвело впечатление. Витя меня отпустил и я, под общий гвал тупых вопросов, протиснулась к выходу, держась за нос. Сашка следовала за мной. Мы прошли в другое крыло и другой туалет. Поздно – все равно уже на пару опоздали.
Я занималась тем, что ледяной водой пыталась остановить кровь, а подруга задавала вопросы.
– Может в медпункт? – предложила Великая.
– Обойдусь!
– А вдруг у тебя сломан нос?!
– Тогда я Витьке ногу сломаю! – пообещала я.
– А что он от тебя хотел?
– Да я особо не поняла.
У Сашки завибрировал телефон, она сняла трубку и отчитала Лешу, где он ходит. Тот попытался отмазаться, что она в женском туалете, но не убедил.
– Возьми два капучино и дуй во второе крыло! Понял?
Леша выполнил указания. Увидев мой нос, очень удивился:
– Что вообще произошло?
– Я из-за этого козла нос разбила, – созналась я.
– Из-за какого? – не понял он, – Кому вмазать?
– Витьке Шведову.
– Шведов?
– Этот гад пригрозил, что если увидит рядом со мной парня, то мне несдобровать.
– Да? – удивилась Сашка. – Почему это?
– Да понятное дело: он ее хочет! – высказался Лешка.
– Тебя никто не спрашивал, – разозлилась Александра.
– Короче, он тебя «застолбил»! Пока ты с ним не переспишь – он не отстанет, – принялся толковать Леха, игнорируя мнение, что никто не спрашивал его мнения.
– Слушай, эксперт в любви…
– Ты не злись, милаха! Твоя подруга в опасности, понимаешь?! – терпеливо объяснял Леха. – Витяй такой человек: решил, что его – значит, никого не подпустит. А как только помутит, так ищет новую жертву. Твоя подруга попала «под раздачу». Короче, не повезло тебе, – грустно поставил перед фактом главный хулиган.
– А ты не можешь с этим никак разобраться? – спросила Саша очень серьезно.
– Я с ним уже беседовал. Не мое это дело пока что. По-пацански: ну не могу я лезть. Тут твоя подруга должна действовать: или держать оборону, или сдаться.
– Я буду держать оборону, – не раздумывая брякнула я.
– Отчего? Витяй по-девчачьим меркам не так уж и плох. Говорят, девки пищат: страсть, как хотят залезть к нему в кровать.
Я представила визжащую толпу из девок, орущих у кровати Витеньки. Он заканчивает целовать одну, выпускает ее из постели и, приподнимая край одеяла, оглашает:
– Следующая!
После жестокой борьбы и вырванных клоков волос, одной поцарапанной особе удается юркнуть под одеяло. И они с Витюшей сливаются в жарком поцелуе…
Я скривилась. И передернула плечами. К горлу подбиралась тошнота.
– Фу! Как это мерзко!
– Ну почему же?! Это вполне естественно, или есть проблема?
Я покраснела, а Саша влепила подзатыльник Лехе:
– Умолкни, птица-говорун! Головой подумай, что ты ей предлагаешь?! Она не из таких!
– А из каких? Может из этих? Ну, вы понимаете…
– Нет, не из этих! Я из других, – еще гуще покраснела я.
– Из каких? – по Лешиному лицу было видно, что он совсем запутался.
– Из таких! – отрезала Александра. – Из редкого вымирающего вида! Не тупи.
Я почти слышала, как скрипят Лешины мозги от рабочего процесса. Наконец, до него дошло то, что так тактично пыталась донести моя подруга, и он перефразировал:
– А-а-а! – протянул он. – Погоди! Ты хочешь сказать, что у нее ни разу мужика не было?
– Какой ты умный: просто Ньютон! Нобелевскую тебе надо выдать, – цокнула языком подруга, злясь на сообразительность парня.
– Ну, тогда все понятно, – проигнорировал Леша ее высказывание и продолжил: – Раз ты из редкого вымирающего вида, то тебе придется еще сложнее! Ведь ему больше «невымирающие» попадаются. А тут ты. Ну, ты это: держись там. Не сдавайся. Респект тебе и уважуха! – поднял вверх кулак Леха и взмахнул им в воздухе, выражая всю свою «уважуху».
Я кисло скривилась.
Досиживать пару не было смысла. Потому я, посетив медпункт, выпросила «больничный» листок и, забежав в аудиторию, взяла вещи.
На улице было свежо, но не холодно.
Апрель. Непонятное время года!
Метро. Бесконечный спуск вниз…
Ныряю в вагон, ловлю вай-фай.
Тупо лажу по странице «вк», хотя, там ничего нового. Просто это заполняет время.
Разные люди, разной национальности.
Шумно!
Достаю наушники, подключаю к телефону.
Пока их искала, приехала на нужную станцию.
Перехожу на другую линию.
Куча разных куда-то спешащих людей.
Главное двигаться с потоком, и тогда тебя не снесут.
Опять захожу в вагон. Еду две остановки, выхожу, поднимаюсь по бесконечному эскалатору… о! Рекламку сменили!
Выхожу на улицу и могу спокойно вздохнуть.
Сколько живу, столько боюсь метро и змей. А прилетающие с грохотом вагоны напоминают железных ползучих тварей, заглатывающих в бездонные пасти маленьких человечков разной национальности и возраста. А в вагоне все какие-то печальные. Я не видела в метро довольных людей. Разве что туристов. Их можно встретить где угодно. Даже на кладбище – они там как по музею разгуливают. Пристал ко мне как-то раз на кладбище один такой парень из Парыжу: где тут Гоголь похоронен? Я минут пять ему объясняла, что он ошибся кладбищем. Турист меня не понял, и плутал еще минут тридцать.
Ощущая острую необходимость стереть сегодняшнюю идиотскую ситуацию из памяти, я завернула в магазин. Положив в корзину бутылку красного полусладкого, вспомнила о Вероныче и взяла еще одну.
Вскрыв любимый напиток Иисуса, начала тихонечко подтягивать из бокала, нарезая бутербродики.
Нос побаливал. Я ненавидела поганца Витьку и недоумевала: почему я?! Вопрос, мучивший меня вот уже год. Раньше нападки были раз в неделю. На этой – уже четвертая выходка с его стороны.
С чего такая активность? Она связана с весной?
Или, что с этой порой у шизофреников обострение?!
Если не выходить из аудитории, то и Витька меня не достанет!
Ага!
Он без стеснения зашел в «женскую опочивальню», а тут – всего лишь аудитория…
Я приуныла.
Может, у него что-то случилось, и он решил сорваться на мне?
Окей? Почему на мне?!
Я что, груша для выплескивания эмоций?!
С какой стати вообще бояться этого отмороженного мерзавца?!
Он мне ничего не может сделать…
Ничего!
Если бы Илья был рядом, он бы защитил.
Правда ведь?!
Пошли песни Максим. Пять раз я спела «Отпускаю». Так душевно, что прослезилась. Даже старая ворчливая бабка снизу (которая на Димаса с балкона орет), не стучала по батарее. Видимо, неплохо пою.
Конечно, неплохо!
Илья всегда говорил, что у меня ангельский голос.
Илья…
Прости меня! Я виновата!
Я!
Я одна!
Больше никто.
И вот моя карма: одиночество!
Это расплата за ложь!
Боль – плата мне за тщеславие.
За то, что не ценила тебя!
Прости меня! Слышишь?
Хотя, как ты услышишь…
Я допила бутылочку вина, и поняла две вещи: мой плей-лист перешел невероятным образом на Макса Барских, и я подпеваю ему голосом Розенбаума. И вторая: мне не нравится зеркало в коридоре.
Оно расположено так, что отражает кухню. И сейчас в нем я. Но че-то оно мне не нравится. Не знаю почему. Чувство такое… словно за мной наблюдают.
Я вспомнила блокбастеры соседки и подумала: а что, если это не глюки?!
В общем, я отрыла в комнате церковную свечку, зажгла, и подошла к зеркалу.
– Эй, козззел! – обратилась я к своему раскачивающемуся отражению, – если ты там, то ты там и останешься. Ты не сможешь выбраться оттуда. Никогда. Ясно тебе?! Вот те крест! – и я нарисовала отражением пламени свечи крест на все зеркало. Огненный крест. Три раза. Потом задула ее и уселась у стеночки, рядом с зеркалом, начав распевать песни группы Ленинград.
Такой меня и обнаружила Вероника, вернувшаяся из кино.
– Давай еще выпьем! Я и для тебя купила.
– Какое выпьем! Завтра на учебу! – возразила Вероныч, ведя мое тело, жаждущее веселья и празднества.
– Это не честно! Я не пойду, – ухватила я межкомнатную дверь двумя руками и уперлась.
