Ириша смотрела на пустую тарелку, медленно начиная зеленеть.

–Да ты не беспокойся. Зато живыми выйдем. Суп без мяса – дело плохое. Какая разница: корова, курица, Оленька… И вообще. Она вела себя плохо: с директором спорила, носила шёлковые чулки, не хотела учить географию, постель застилала криво, ругалась плохими словами, – Рыженькая участливо наклонилась к Ирише.

–Здесь всегда так наказывают??? – Ёлка старалась не вернуть обед тут же, при всех.

– Главное не бьют. Пороть – старорежимные предрассудки. В карцер могут, но это если сильно разозлить…– вздохнула Рыженькая, – Съедят, это если совсем нарываться. За всякое, по мелочи, по-другому…

Поскрёбушки за окном живо заелозили, уловив движение, припали к стёклам костлявыми пятернями. На пороге, у распахнутой двери, стоял директор. Свежий костюм его приобрёл видимо нормальный для одежды колонистов вид растрепанный. На белоснежной рубашке проступали темно-бурые пятна. Одна из перчаток сложилась гармошкой на запястье. Наперевес он держал лопату.

–Приятного аппетита, дети!

Девочки встали, отстранились от стола, выкрикнули слаженным хором:

–Спасибо, Олег Николаевич!

Ёлка и Иришка, как новенькие и непривычные к местной дисциплине, было остались сидеть. Но до воспитанной Ириши скоро дошло чего от неё ждут, и она поднялась, копируя движения других. Ёлка же замерла, где была, переводя ошарашенный взгляд с неживых малолеток на директора колонии.

–Дети! К нам опять не доехала комиссия из города. До сарая с садовым инвентарём не доехала. Кто будет сегодня хорошим товарищем и поможет закапывать?

Ёлка всхлипнула и выматерилась в голос, не стесняясь, что услышат. Облезлая кукушка выпала по кривой параболе из часов и отметила полдень натужным механическим криком.

С тех ещё пор как стародавняя хозяйка поместья – госпожа Ильянина – вышла в окно, но летать не научилась, а соответственно сломала шею, второй этаж снабдили литыми наружными решетками. Работали они, правду сказать, по принципу ставней и отмыкались изнутри, что придавало защите от внезапных самоубийц характер условный. Кроме внушительного вида решетки способствовали некоторой рассеянности света, делящего на квадраты пыльный паркет. Полы в библиотеке, судя по затхлому запаху, мыли невесть, когда. Точно не сегодня и не вчера. Скорее всего на прошлой неделе. Хорошо, если этого года. Обычно Листик в подобной обстановке очень скоро начинала задыхаться. Но тут отчего-то вполне существовала, и спертый воздух казался не хуже, чем во дворе.

Диванчик, на котором она лежала, был обит скользкой шелковистой лиловой тканью, гладкой, мутно поблескивающей в тех местах, какие точечно выхватывали проникающие из-за решетки лучи. Стеллажи под углом её зрения виделись снизу-вверх, и казались массивными темными громадами. Надписи на корешках мешала прочесть проклятая близорукость.

–Очки вам надо носить, Ангелина, – Дина Яновна убрала ладонь с щеки девочки, прекратив энергичные хлопки, – Медицинские показания игнорируете сознательно или? Хотя… – фыркнула своему, то ли догадавшись, то ли поняв, и продолжать не стала, – Пейте.

Ложка разила сладким, ванильно-кремовым, настолько резким, что аромат перебивал горько—въедливый запах лежалой сухой бумаги, исходящий от старых книг. Ещё пахло так, словно рядом перегорели несколько спичек. И от серного духа клонило к тошноте.

–Это что? – Листик попыталась отстраниться, вздохнула и пояснила неловко, – Мне… не всякое лекарство можно.

–На это аллергия исключена. Расслабьтесь. Отравить вас или замучить – нерациональная и сложная схема. Хлопот не оберешься с устройством процесса. Надо будет избавиться, это решается проще, – Дина Яновна говорила монотонно, скучно, однако с легкой иронической ноткой, – Откройте рот.

Вкус был тающий, еле заметный, леденцово—ягодный. По телу разливалось мягкое тепло.

–Спасибо, – после обморока губы слушались ещё с трудом.

–На медицинском осмотре, в вечер, расскажите доктору все диагнозы. Все, слышали меня, Ангелина? – Дина Яновна наклонилась, и её сощуренные глаза, увеличенные стеклами очков, казались чёрными до предельности оттенка.

–Хорошо, – сказала Листик нехотя.

Что там знала эта странная дама неизвестно. А уж о чём смолчать… Тут советы ни к чему.

–Лгать вы не станете. Не ваш характер. А, если утаите… мне придется взять вас в лес, Ангелина. Неприятный опыт. Можете уточнить у товарищей. Вам не понравится.

–Вы доктор? – спросила Листик мягко, надеясь сменить тему.

–Я библиотекарь, – Дина Яновна выразительно кивнула в сторону стеллажей, – Оформитесь в колонии, записывайтесь, читайте. Тут выбор литературы лучше, чем в городе. Собрания сочинений классические, в том числе переводные. Библиотека приключений. Толстые журналы. Альбомы мировой живописи тоже имеются.

"Откуда она…" – тревога начинала зыбко пульсировать внутри. Листик села, с удивлением осознавая, что состояние её куда лучше, чем обычно находило после обмороков. Никакой сухости во рту или тяжести в голове. Мир не кружится.

–Обязательно. Я люблю читать, – искренне улыбнулась, понимая, что ожидается какая—то реакция.

Заметила, что образок опять выскользнул, покраснела, вернула под кофточку, оттенявшую травяной зеленоватостью бледную кожу. Листик и без того напоминала призрака с картинки старой сказки: хрупкая, крошечного роста, что подходит десятилетке, но не той, кому уже пятнадцать, большеглазая, мертвенно бледная, с тонкими синими прожилками бугристых вен на точеных веточках рук. Русые, почти белые, с легкой проседью волосы спадали жидкими прядками до лопаток. Такой бы скользить в просторном саване босой по паркету, да нести свечу. Цвет же кофты отбрасывал тень на фарфоровую кожу, делая тон окончательно мертвецким. Впрочем, кто в эти голодные времена удивился бы тощей девчушке с впалыми синими глазищами, весящей как котенок, и глядящейся не то дистрофическим ангелочком, не то дневным привидением?

–С вас это снимут, – сказала Дина Яновна сухо, – Не сегодня, так на неделе. Воспрещено. Захотите драться – пойдёте в карцер. Тут колония, а не пансион для благородных девиц. Привыкайте. Церемониться не принято. Лучше, как попросят, сдайте сами.

Листик глядела исподлобья, скрестив на груди руки.

–Встаньте. Скорее всего, вы уже можете ходить. Если нет… есть средства в помощь.

Листик поднялась. Осторожно скользнула вдоль стеллажей. Прикасалась к корешкам, узнавала названия. Удивилась обилию словарей и географических атласов.

– Хозяева путешествовать любили, – донеслось из—за спины, – Правда исключительно в воображении.

– А кто они были, хозяева?

Листик попыталась припомнить, что о неё доходило раньше из слухов о доприютском давнем существовании особняка на острове. Что—то из разряда сказок о временах, когда её самой не существовало на свете.

– Смотря в котором поколении. Карты собирали братья. – Дина Яновна поманила девочку пальцем к себе.

На столе с ящиком картотеки располагался черный бархатный футляр. На крышке – металлический гербовой значок, острокрылая крупная бабочка. Дина Яновна осторожно открыла футляр. Под стеклом и золотистым пошловатым картонным обрамлением стала видна пластинка дагерротипа. Изображения казались парящими, точно существующими не на верхнем слое или на ткани, а внутри пластины. Двое молодых мужчин в военной старомодной форме. Один – сухощавый, высокий, с резко очерченным тонким лицом, другой – среднего роста, округлый, какой-то смягченно плавный.

– Наши коллекционеры. Близнецы Ильянины. Лаврентий Подымович и Леон Подымович. Внизу, в галерее, есть портреты. Если на растопку костра не пойдут, разглядите ещё поподробнее.

– Близнецы? – Листик сощурилась.

Сравнила запечатленных. Удивленно подняла голову.

– Но они не похожи.

– Именно. Но они близнецы. И это важно, – женщина с видимой неохотой захлопнула футляр.