Бабушка лежала без движения, дедушка пил, а я была маленькой девчонкой, которую она оставляла фактически совсем одну. Эти несчастные котлеты она готовила впопыхах уже после работы, чтобы в субботу и воскресенье нам всем было что есть.

Когда вся ситуация разрешилась, с жуткими финансовыми тратами на адвокатов и поездки к Александру, началась новая череда неприятностей.

Бабушке с каждым днём становилось всё хуже, а дедушка стал пить ещё больше.

Помню, как мама нередко забирала его из вытрезвителя, а иногда подбирала у дома, грязного, обессиленного, не нашедшего сил дойти до дома. Еще помню, как она не могла найти дедушку больше суток и на нервной почве перемыла в квартире все окна, плинтусы, а также все микроскопические пятнышки жира с плитки. Потом он пришёл, уже немного протрезвевший и виноватый, так как знал, что мама сильно нервничала.

Оказалось, что он уехал к своей бывшей любовнице и там остался на целые сутки.

Галина Григорьевна – так её звали – не смогла дозвониться маме из-за проблем с домашним телефоном, а до таксофона дойти не догадалась, а может, и не захотела. Эта женщина была в жизни дедушки очень много лет и любила его беззаветно. Она всегда помнила, что дедушка не уйдёт из семьи, и принимала его условия. Бабушка болела долгие годы и была мудрой женщиной, чтобы понимать – мужчина нуждается в женской любви и ласке, которую она ему дать не могла.

Она была не единственной женщиной, любившей дедушку всю жизнь, но та не смирилась с его семьёй. Томочка – так её все называли. Как только дедушка женился на бабушке, Томочка тоже не стала долго засиживаться и вышла замуж за военного, с которым из Москвы переехала в Оренбург, где прожила до смерти мужа долгих сорок лет.

После расставания с моим отцом у мамы ещё было много мужчин, но она никогда не допускала их близко в нашу с ней жизнь.

Я долго спала с ней в кровати, и нежность её рук, обнимающих меня, запечатлелась в памяти на всю жизнь. Мы спали с ней в позе «ложки», так мы с ней её называли. Я принимала позу эмбриона, а она обнимала меня сзади.

Выходных я всегда ждала с нетерпением, это было то время, когда мама принадлежала только мне. В эти дни она обязательно что-нибудь пекла. А я сидела на маленьком диванчике, который находился на кухне, и наблюдала за ней. Это была наша первая традиция.

Один раз в месяц мы с мамой ездили на Старый Арбат. У нас был проложен свой маршрут, проверенный и очень интересный. Это была наша вторая традиция.

Старый Арбат всегда был наполнен множеством художников: кто-то выставлял свои картины на продажу, другие же рисовали портреты и весёлые шаржи. В самом центре улицы стояли столы, уставленные матрёшками, деревянными игрушками, ушанками со звездой – все они были окружены туристами и местными ребятишками.

Свой поход по Арбату мы начинали с кафе «У фотографа», там мама брала себе кофе, а мне полную креманку взбитых сливок с клубникой.

Затем мы шли по улице медленно, не торопясь, слушая выступление уличных музыкантов и разглядывая картины и иностранных туристов, глазеющих на матрёшек и готовых потратить свои доллары на всякие безделушки.

В самом центре Арбата находился грузинский ресторан, помню, что он был где-то внизу, как в подвале. Там мы покупали очень вкусные хачапури и продолжали свой путь дальше. В конце улицы располагалась чайная, там мы, уже уставшие от долгих прогулок, задерживались подольше.

Мы садились за столик у самого окна и молча сидели, наблюдая за такими же зеваками, как мы. Мама заказывала нам очень вкусный чай и миндальные пирожные. В середине пирожного был маленький кружочек из песочного теста. Я, кстати, такие ела только там.

Домой мы возвращались уставшие, счастливые и с маленькой картиной от местного художника.

В одну из суббот, возвращаясь с прогулки уставшими, но наполненными невероятно счастливыми эмоциями, мы узнали, что бабушка умерла. Я помню этот день в деталях. В тот день я выглядела как конфетка и от этого была ещё счастливее. Мама сшила мне очень красивую меховую шубку – длинную, нежно-голубого цвета, и одолжила шапку, белую с широкой косичкой на боку. Мне тогда показалось, что красивее нет девочки на всём белом свете, и все туристы просто не могли отвести от меня глаз.

Мы задержались с мамой на прогулке, нам было очень хорошо вместе и совсем не хотелось возвращаться домой. Шёл лёгкий, пушистый снег, такими крупными воздушными снежинками. Они даже не сразу таяли на моей ладони. Мы с мамой решили, что завтра обязательно поедем в баню, она была от нас недалеко, и мы частенько баловали себя парной с веничками и вкусным чаем.

Открыв дверь домой, первое, что мы услышали, это телефонный звонок.

– Ало, – весёлым колокольчиком проговорила мама в трубку. – Сейчас приду.

– Мам, что случилось?

Она посмотрела на меня серьёзно, и я увидела такую боль в глазах, что дальнейшие объяснения мне не требовались.

– Бабушка умерла, да? Я сейчас переоденусь, дай несколько минут, и мы пойдём.

– Нет, Катя, тебя там быть не должно. Я хочу, чтобы ты запомнила бабушку живой. Не нужно всё это, не для детских это глаз.

Я не стала настаивать, потому что, если уж быть совсем честной, то не почувствовала ничего. Мне не было грустно или горестно, мне не хотелось плакать. Она для меня всю жизнь была чужой, мы никогда не разговаривали с ней по душам и не сидели за столом за чашкой чая. Я даже не уверена, что она вообще когда-либо меня касалась.

Поэтому я спокойно отпустила маму заниматься всеми неприятными формальностями, а сама села за книгу. В то время я сама начинала осознанно интересоваться литературой, и если не ошибаюсь, меня ждал Александр Беляев со своим произведением «Голова профессора Доуэля».

Похороны, панихида, поминки – всё это прошло без моего участия, за что я благодарна маме до сих пор. Мне кажется правильным решение мамы ограждать ребёнка от таких мероприятий.

Дедушка остался один, и маму сильно беспокоило его состояние, он начал пить уже без остановки, и это доходило до безумств с его стороны. Одним из его безумств невольно стала я.

Мама часто просила меня после школы приходить не домой, а к дедушке. Он остался один, и ей казалось, что поддержка внучки, возможно, сможет вернуть его хоть немного к жизни. Она лишь не учла того, что дедушка, хоть и имел такой статус, совершенно не знал меня. Он не видел, как я расту и взрослею, не играл со мной в игрушки и не гулял на площадках. Я была для него совершенно чужим человеком, а он для меня.

Мне исполнилось уже одиннадцать лет, и из угловатой девочки я постепенно начала превращаться в юную девочку-подростка. На моём детском тельце начали выпирать маленькие бугорки груди, которые не могли спрятаться под лифчик – в то время таких ещё не было. Летом я часто носила дома тоненькие маечки и коротенькие шортики, которые, по всей видимости, привлекали внимание моего дедушки.

Он был мужчиной, хоть и в возрасте, а я была сочным бутоном, вступавшим в стадию самого расцвета.

Однажды, когда я пришла из школы пораньше, то увидела дедушку, лежащего на диване с газетой. Я пошла в другую комнату переодеться, чтобы потом пообедать. Сняв школьную форму, я оказалась в трусиках и футболке, в этот момент дедушка позвал меня:

– Катюша, подойди ко мне.

Я подумала, что нужно принести что-нибудь дедушке с кухни, и выбежала в том, в чём была.

– Дедушка, что ты хотел?

Он посмотрел на меня очень странным взглядом, подозвал ближе и попросил прилечь с ним. Меня это удивило, так как он никогда особо не проявлял ко мне интереса, я больше напоминала кресло в их с бабушкой доме.

Подойдя к нему, я села на краешек дивана. Дедушка достал какие-то карточки и предложил мне их посмотреть. Я не могла оторвать от них свой взгляд, было очень стыдно, но вместе с этим одновременно интересно. В свои одиннадцать лет я ещё никогда не видела ничего подобного.