В спальне была внушительных размеров кровать, покрытая красивым шёлковым стёганым покрывалом нежных пастельных тонов, и наверху лежали подушки в таких же наволочках. Из окна спальни я видела цветущие яблони, из чего могу сделать вывод, что бабушка и дедушка жили не выше третьего этажа.

Судьба соединила меня с ними на короткое время спустя много лет. Это не принесло мне никакой радости, а лишь ещё одну психологическую травму, но об этом я расскажу немного позже.

Зато я попала к бабушке и дедушке со стороны отца. Это был недолгий период в моей жизни, но я вспоминаю его с теплотой и любовью. За то время мама смогла немного встать на ноги, устроиться на приличную работу и выплатить долги.

Я жила у бабушки и дедушки почти всё лето. Болезни стали отступать, и я не приносила им особых хлопот. Отец ни разу не приехал навестить нас, и бабушка часто вздыхала, когда о нём заходила речь. Я помню, как она говорила: непутёвый, неблагодарный, не надо было его баловать, как принца заморского, – может, человеком бы вырос.

Бабушка всю жизнь была домохозяйкой и воспитывала троих детей, а дедушка работал на заводе сварщиком. Он женился на бабушке уже после войны, удочерив её старшую дочь. Когда я стала старше, мама рассказывала мне страшные вещи про него. Будто бы он работал надсмотрщиком в концлагере, а ещё из шерсти убитых собак делал себе стельки в сапоги, чтобы согреться. Но я даже не хочу думать о том, каким было его прошлое, потому что в моей жизни он был любящим дедушкой и единственным родным мужчиной, не причинившим мне душевные травмы.

Вместе с нами жила средняя сестра отца, тётя Лена, она была одинокой и не очень счастливой. Личная жизнь не складывалась, и она с головой ушла в работу. На её столе постоянно присутствовали огромные листы бумаги с чертежами и куча педантично заточенных карандашей. Ещё на столе была прикреплена алюминиевая точилка с крутящейся ручкой, при помощи которой она приводила свои карандаши в безупречный вид. Комната тёти Лены для меня всегда была закрыта. Даже когда она была дома, мне было запрещено отвлекать её от работы. Бабушка говорила, что она писала диссертацию, возможно поэтому очень боялась, что я ей что-нибудь испорчу.

Но, как только она уходила из дома, я тайком пробиралась к ней в комнату и заворожённо разглядывала чертежи, хаотично разбросанные на её огромном столе. Я могла часами перебирать карандаши, раскладывая их по цветам и длине грифелей. Самым важным было потом сложить всё по местам так, чтобы моё присутствие оставалось незамеченным. Ещё я залезала в её шкаф, ведь именно в нём хранились самые главные сокровища. На верхней полке за стопками с полотенцами прятались два резиновых гномика. Они были очень яркими и с бородами из синтетики. До сих пор не знаю, почему они были настолько ценны для тёти Лены, ведь она мне никогда их не показывала и тем более не давала поиграть. Я же их просто обожала! Это был наш с бабушкой большой секрет, только она знала, что я пропадаю в запретной комнате и часами играю в ней с вещами тёти Лены.

Ещё я очень любила слушать радио, висевшее на стене в коридоре. Мой день начинался с детской песенки-зарядки, а потом в течение дня я слушала потрясающе интересные сказки-спектакли.

Мы жили на первом этаже, и под окнами у дедушки был свой маленький палисадник. В нём он сажал кусты малины, чёрной смородины и крыжовника. Бабушка же выращивала потрясающей красоты флоксы. Они так и остались моими самыми любимыми цветами.

Во дворе соседнего дома располагалась часовая мастерская, в которой работал старый дедушка. Я часто заходила к нему в гости и могла часами рыться в десятке маленьких ящичков, в которых находились отдельные элементы механизма часов: стрелочки, зубчатые колёсики разных диаметров, заводные барабаны и миллионы других запасных частей, названия которых в детстве я знала назубок. После него я бежала во двор качаться на качелях, они были жёлтого и красного цвета. Там же, во дворе, стояли деревянный стол и лавки – это была моя больница. Я ловила зелёных гусениц и отрезала им заднюю часть туловища, тогда они становились ярко-жёлтыми. Мне до сих пор стыдно за то, что мучила их, но тогда я искренне верила, что, помогая обрести им другой цвет тельца, делаю их ещё красивее.

Бабушка пекла почти каждый день, и я навсегда запомнила этот запах выпечки, когда, голодная, уставшая и чумазая, прибегала с улицы, вдыхая её аромат. Пирожки с капустой, тыквой, мясом, яйцом и зелёным луком, плюшки и пышки. А какую вкусную она варила кашу – пшённую с тыквой, томя её в духовке несколько часов. Я не могла дождаться, пока она остынет, и часто обжигала рот, забывая даже дуть на ложку. Ещё я помню очень необычный суп, который просто обожала. Он состоял из отварного риса и заливался компотом из сухофруктов – как же было вкусно!

Перед сном бабушка каждый вечер сажала меня в ванну и разрешала играть в ней сколько захочу, ей не раз приходилось подливать в неё теплую воду, чтобы мне не было холодно. На самой ванне стояла деревянная доска, на неё бабушка ставила таз, когда стирала. У меня же она служила столиком, на который она ставила стакан тёплого молока и большой ломоть мягкого белого хлеба на тарелке.

Дедушка каждый вечер ходил гулять со мной на Сиреневый бульвар и часто покупал мороженое «Лакомка», оно на всю жизнь осталось моим любимым. Ещё мы ловили с ним жуков-короедов, я могла подолгу с ними играть, но потом всегда отпускала к маме и папе.

Они подарили мне много любви и дарили бы дальше, но судьба отняла их у меня навсегда, я уехала к маме и пошла в первый класс. Они же переехали, а адрес я найти так и не смогла. Виной тому был мой отец, который наделал столько долгов, что квартиру пришлось разделить и продать по частям.

Я училась уже во втором классе, когда мама сообщила о том, что к нам переедет жить мой брат. Я его совсем не знала, мы виделись очень редко, и даже тогда я никогда не чувствовала с его стороны желания сблизиться.

Бабушка серьезно заболела и слегла, а дедушка стал много пить. Поэтому маме пришлось обменять трёхкомнатную квартиру своих родителей на двухкомнатную в нашем доме и перевезти их всех поближе к нам.

Так я узнала своего брата. Он был красивым, очень высоким, но с какой-то ужасной причёской на голове. Как только он вошёл в наш дом, я сразу почувствовала равнодушие и даже некоторую неприязнь с его стороны, впрочем, так было всегда, когда мы с ним встречались. Только на этот раз это была моя территория, и я чувствовала себя на ней немного увереннее.

Мама целыми днями работала, а вечерами ходила к бабушке.

У бабушки был сахарный диабет, и из-за него на ногах образовались трофические язвы, не поддающиеся никакому лечению. Мама крутила её в разные стороны и перекладывала то на спину, то на бок, но предательские пролежни от постоянного нахождения в постели увеличивались с каждым днем всё больше. Также она готовила и убиралась в квартире, потому как от дедушки не было никакого толка. Он привык к тому, что завтрак, обед и ужин подавались ему, как в сказке про Аладдина, на скатерти-самобранке, которую Аладдину обещал злой волшебник за то, что тот достанет волшебную лампу.

Единственное, на что дедушка был способен, это налить себе чай и сделать бутерброды.

Ещё он много курил, и от этого его указательный и средний пальцы были ярко-жёлтого цвета, а на мизинце правой руки ноготь напоминал коготь орла. Такую моду он подсмотрел в своё время у итальянцев и применил её к себе.

Иногда я приходила к бабушке с дедушкой в гости, но радости от этих визитов было немного. Единственное, что мне там нравилось, так это втихаря выпивать уже остывший чай из кружки дедушки. Он почему-то казался мне особенно вкусным.