В ординаторской горел свет, дежурила Маргарита Ивановна — женщина крепкой комплекции, и это было счастье. Ивановны на месте не было, а её плащ почти подходящего размера хоть и не застегнулся на Марусе, но все-таки выглядел приличнее, чем халат. В нём она выбежала из отделения к стоянке такси.

Квартира оказалась не заперта, а он сидел под дверью, устало прислонившись к встроенному шкафу. И всё выглядело, как раньше, когда она вытаскивала его, чужого потерянного человека с пробитой головой, из странной истории, где время остановилось.

Отключенный холодильник, протекающий в ванной кран. На подоконнике стоял сухой почерневший букет в вазе без воды. На расстеленной постели валялся художественный альбом Мунка с помятыми страницами, на них — грубо нарезанная колбаса. Но более всего её удивил вид Стилиста. Он был одет в спортивные штаны!

— Я думал — ты никогда не захочешь меня найти!

Как же он это произнёс! Будто гарпун вонзился между лопаток. Внезапное чувство вины так пронзило Марусю, что она бросилась навстречу Юрику и обхватила его безвольные плечи.

Его руки не обнимали, его губы не целовали.

Маруся усадила Стилиста на край кровати, стащила с его ног дырявые носки, сняла несвежую рубашку, застегнутую наперекосяк, и повела в ванную. Поставила под душ. Он стоял, как заколдованный, покорно принимая ее заботу, послушно поворачивался под струей воды, несчастный потерянный гей, с него следовало смыть старую оболочку и сообщить о маленьком человеке, который мог бы его называть папой.

Маруся перестелила кровать и с трудом заставила его лечь. Тихонько пела над ним про алешнічак. Веки его перестали дрожать, лицо стало спокойным. Казалось, он спал, но стоило ей пошевелиться, как Юрик вцепился в её руку.

— Я умру без тебя.

— Спи. Я здесь. Ты не умрёшь. У нас с тобой очень важное дело. Ради него стоит жить.

В три ночи раздался звонок в дверь.

Невыспавшаяся Маруся, шлепая босыми ногами по полу, отмечала про себя, что такой нахальный трезвон мог быть только у одного человека. Она грустно вздохнула и посмотрела в глазок. На лестничной площадке просматривалось несомненное чудо — пропавший и оплаканный Олешка с мятым букетом, добытым с клумбы у дома. Он слегка похудел и оброс, но был все также весел и громогласен.

— Я знал, что вы будете вместе, я знал!

Как же меняется отношение к окружающему миру у этих новоиспеченных мамаш! Ничего в мире не существует, кроме программы сохранения чада. Хороший сон и спокойствие, — тогда у дитёнка не разовьётся от колик и крика пупочная грыжа, он будет расти правильно, без нервных тиков, вовремя встречая праздники первых зубов, первого слова и радости первых самостоятельных шагов. Так предсказано в умных книгах для хороших родителей, написанных строгими педиатрами. «Хороший сон и спокойствие!», — этот лозунг Маруся усвоила очень хорошо. Поэтому, широко размахнувшись, въехала Степашке по уху так, что он чуть не упал, но она удержала его, схватила за рукав и прижала к стене.

Олешка со страхом смотрел на ее побледневшее лицо.

— Ты что, мне не рада? — выжал он из себя.

— Тебе все шуточки! Как там тебе на том свете тебе было? Скучно, думаю! Опять припёрся, и надо же — в самое время! Три часа!

За спиной разъярённой Маруси появился Юрик.

— Марусечка, у меня опять галлюцинации?

Ночь еще долго не кончалась: разговаривали, плакали, смеялись, искали, где припаркована машина. Наконец, ее обнаружили в соседнем дворе. Забытый знак удачи, стиля и часть имиджа Стилиста, густо украшенный воронами, проживающими на рядом стоящем старом тополе. На передней водительской двери гвоздем нацарапано: «гей». Бензин слит, а колеса требовали компрессора.

Юрик провел пальцем по царапинам, из которых уже лезла ржа.

Олешка хлопнул его по плечу:

— Ну что ж, вполне соответствует вашему виду.

Маруся посмотрела на больничные тапочки и плотнее запахнула плащ, из-под которого виднелись коротковатые для неё спортивные штаны. Стилист своим видом напоминал человека из очереди на сдачу тары.

Таксист попросил:

— Покажите деньги.

Последний год Гелиной жизни был таким бурным, что она перестала удивляться своим поступкам и только радовалась подаркам судьбы, хотя получала их отнюдь не в красивых коробках с блестящими бантиками.

Мать не считала ее непутевой, но в поселке, где Геля родилась и закончила школу, все жалели Максимовну, у которой по части дочки мечты не сбылись. Института не закончила, замуж не вышла, детей скоро поздно будет заводить. Да невозможно же всю жизнь показывать народу во что нельзя одеваться!

Без Стилиста в «Карамелях» работы для нее не нашлось, требовалась новая точка отсчета. Знала, что так доверчиво можно начинать все заново, можно только с сумасшедшим Олешкой. Его рост ничуть не смущал модельку — выбор такого мужчины стал частью отрицания красивого мира, в который она так долго верила. Она могла еще долго раздумывать — права ли в своем выборе, но случился сюрприз, который разрушил все сомнения. Геля поехала к матери со своей сногсшибательной новостью, еще не подтвердив у врача свои подозрения, сразила ее своими рассказами про настоящую любовь и неожиданную беременность. Максимовна вздохнула и задала один из своих дурацких вопросов:

— А когда будет свадьба?

Геля пожала плечами и стала собираться на рейсовый автобус.

— Куда ж ты? — попробовала остановить ее мать.

— Свадьбу организовывать! Здесь же без свадьбы детей не рожают!

— Да ладно, дочь, вырастим твоего ребеночка и без мужа. Лишь бы здоровенький родился, мене на старость радость большая.

Чего было больше в этой фразе: горечи или радости, дочь не разобралась, зыркнула исподлобья и поехала в Минск.

Следовало поставить точки над всеми «і», и Геля пошла в платную консультацию за подтверждением сюрприза и уточнением: какого пола он будет. Пол получился разнообразный: мальчик и девочка. Ошарашенная Геля, зажав в руке заключение, как сомнамбула спускалась по лестнице, пытась вместить в себе радость необычного открытия и прогнозы ближайшего времени. На последней ступеньке она подняла голову, и Гелин взгляд уперся в белый форд Латуна, из которого показался гад Олешка — радость, разочарование и любовь всей жизни. И так уж случилось, что он сразу выделил Гелю из толпы пузатых пациенток гинекологического корпуса и догадался о великой тайне века, — но не до конца. И деревья собрались в праздничные букеты, небесные птицы кружили над больничным двориком, и музыка неизвестных инструментов со счастливыми мелодиями гремела внутри Олешки, мешая сердцу биться ровно и спокойно. Они долго выясняли, кто из них лучше и зачем судьба столкнула их лбами.

Геля размахивала перед носом Олешки пучком бумаг и топала ногами.

— Это я тебя не люблю? Развод! И будет один тебе, а другой — мне!

Степашка пытался перехватить ее руку, но Геля в запале заскочила на скамейку, поднявшись на недосягаемую для Алешки высоту. Он обнял ее прекрасные длинные ноги и прижался к слегка испорченной фигуре, выражая всю свою неземную любовь к этой чудесной женщине, которая любила его. Он точно это знал.

— У меня есть условия для совместного проживания, — предупредила Геля. — Я никогда не надену кроссовки! Я буду всегда на каблуках!

— Ладно, можешь спать в них, — на все соглашался Олешка.

— А свадьба будет в Смиловичах!

— Смиловичи — мечта всей моей жизни, еще ни разу там не был! — рассмеялся Степашка.

Ночь еще долго не кончалась: разговаривали, плакали, смеялись, искали, где припаркована машина. Наконец, ее обнаружили в соседнем дворе. Забытый знак удачи, стиля и часть имиджа Стилиста был густо украшен воронами, проживающими на рядом стоящем старом тополе. На передней водительской двери гвоздем было нацарапано: «гей». Бензин был слит, а колеса требовали компрессора.