Степан подмигнул:

— Не морозь ерунды! Из всего можно сделать конфетку.

Он спрыгнул со стремянки, выключил основной свет и врубил бебик, направив его свет на стену.

— Смотри на тень и говори, что видишь.

Стилист видел четко очерченную тень лохматого Олешки с шуруповёртом в руке. Вместе со стрекочущим звуком инструмента тень мультипликатора механически двинула рукой, повернула голову, удачно имитируя движения робота.

— Терминатор! — рассмеялся Стилист.

— Да ну, я же маленького роста, не стреляю, не спасаю вселенную, и мысль моя вторична. Зато совершенно оригинальный номер. Мысль помещена в другие рамки. Это уже интересно. Не копируй чужую идею — развивай её в другом формате или смейся над ней.

К двум часам ночи новые друзья собрали конструкцию панорамирования и прикрутили на неё камеру. Юрик совсем забыл про время, а Степан никогда за ним не следил.

— Я знаю, как тебе помочь, — заваривая крепкий кофе, небрежно сказал веселый киношник. — Ты помог мне, а я помогу тебе!

Стилист чувствовал, что это не простые слова. Он видел человека в деле, оценил его умение оригинально мыслить, удивился фантастическим возможностям кино, но он и представить не мог, что сделает для него мультипликатор.

— Ты носишь носовые платки? — отпивая из замурзанной чашки с выщербленным краем, ошарашил своим вопросом Олешко.

Юрик достал из кармана идеально чистый платок, который там находился скорее по этикету. Степан фыркнул, глядя на это отутюженное чудо, и положил его на стеклянный стол перед камерой.

Полчаса Юрик с удивлением смотрел, как мультипликатор заламывал у платочка уголки, передвигал его по миллиметрам, приклеивая к стеклу какой-то серой липучкой, похожей на пластилин, мял, мочил в воде и собирал комком. Наконец Степан закончил свои действа и протянул замурзанный лоскут Стилисту:

— Думаю, он тебе больше не пригодится, клячка не отстирывается.

Насвистывая, он поманил Юрика к контрольному экрану, чтобы показать результат своей работы. И Стилист с детской радостью увидел, как его носовой платок с заломаными жёсткими складками превратился в некое существо, которое страдало, сражалось и плакало. И, растеряв всю свою холёную красоту, вдруг взлетело птицей в надежде обрести новый смысл в жизни.

— Вот как движение меняет наше отношение к предмету, — подвёл итог Олешка. — Тебе в инсталляции надо использовать движение! Ты мне покажешь на каком ты этапе. И мы с тобой придумаем сногсшибательное шоу. И ещё мне надо видеть твою модель, от неё зависит — насколько мы будем смелыми в этом проекте.

Юрик заявился домой под утро, под взглядами двух заплаканных женщин без сил повалился на диван и тут же уснул. От него не пахло ни алкоголем, ни сигаретами, ни парфюмом.

Евгения Ивановна, пережив бессоную ночь, желала одного: лишь бы Юрик живой и здоровый вернулся домой. Наскоро приготовленный без всякого настроения обед не вызвал у Стилиста никаких претензий, он был счастлив, что появилась новая свежая волна в его творческом застое, ему хотелось работать, быть смелым в своих решениях, появилось дикое желание сделать в доме что-то достойное настоящего мужчины. На вопросы тётки и Маруси он отвечал пространно, эмоционально и выдал всё про нового друга: и как зовут, и где можно его найти. Тётка горько вздохнула и пошла к себе в каморку тяжело переживать возвращение Юрика к голубому периоду; она не сомневалась, что этой ночью он наступил. Маруся по просьбе Евгении Ивановны поехала на киностудию искать Олешку для серьёзного разговора. Юрик дивился странному молчанию двух своих опекунш, но настроение его не погасло. Он починил две розетки и смазал петли скрипящей двери.

Найти Олешку не составляло труда. Придумав серьёзную историю про патентное бюро, Маруся получила временный пропуск на студию и добралась до съёмочной. Из-под запертой двери сигналила узкая полоска света, там кто-то был. На стук никто не отзывался. Маруся села на сундук с немцами и задумалась о своей жизни.

Пока Маруся остывала, появился хозяин съемочной с пакетом пирожков и бутылкой пива под мышкой.

— Меня ждёте?

— Если вы Степан Олешка, то вас.

— А вы записались ко мне на приём? — балагурил Степан, открывая ключом съёмочную.

Маруся протиснулась вслед за мультипликатором в маленькое помещение, заполненное странными предметами. Под потолком висело что-то похожее на останки динозавра. Кроме высокой стремянки-табуретки и пластикового ящика из-под бутылок сесть было негде.

— Чему обязан? — спросил мультипликатор, откусывая от пирожка.

У Маруси всё сбилось в голове, и она никак не могла найти начало разговора.

Степан открыто и доброжелательно смотрел на неё.

— Хочешь пирожка? Дам откусить!

— Вы, правда, поможете Юрику с инсталляцией? Или это шутка была, как с пирожком?

— Конечно помогу. Только ты не ради этого вопроса сюда пришла. Проверяешь, да? Ночку провел где — непонятно. А провели мы её вместе очень плодотворно. Хороший у тебя мужик и за него волноваться нечего. Ну, так как насчет пирожка? Долго будешь думать — ничего не останется.

— Оставь свои шуточки с пирожками! Я серьёзно спрашиваю.

— Ну и я серьёзно.

Он положил на ящик толстую папку, жестом приглашая Марусю сесть на это импровизированное сиденье.

— Давай, девушка, располагайся. Думаю, разговор у нас долгий получится. Ты ведь Маруся? Это на тебе держится идея Юрася?

Вот так зацепил невзначай и повёл-поехал, не давая передохнуть: то вопросы, то странные рассуждения, то наброски на бумаге.

— Сколько весишь?

«Зачем тебе?» — хотела огрызнуться Маруся, но спохватилась. Вопрос звучал серьёзно.

— Сегодня не знаю. Давно не взвешивалась.

— Пойдём, взвесимся, мне кое-какие расчеты для нашего Юрасика сделать охота.

Они пошли к такелажникам, где стояли большие грузовые весы. Там, поставив Марусю на платформу, Степан ловко навесил гири на большое железное коромысло и с весёлым видом произнёс:

— Ну где таких девушек выпускают? У тебя с Юрасиком серьёзно? А то, может, замутим с тобою любовь-морковь? Я парень надёжный и очень любвеобильный, а от таких, как ты, — с ума схожу!

«Хоть с придурью, но не гей. Зря мы с тёткой испугались», — радостно подумала она.

— А ты у Юрика спроси: как у нас — серьёзно или нет. Я никак разобраться не могу, — усмехнулась Маруся.

— Конечно, спрошу. Завтра. Приеду к вам с расчетами и обязательно спрошу, — подмигнул Олешка, и понять было очень сложно: он серьёзно говорит или шутит. — Ближе к вечеру ждите. Я драники люблю.

Когда Маруся вышла на улицу, стемнело. В городе она бывала редко и теперь, пользуясь случаем, решила навестить мать.

Двойную дверь пробивала весёлая колядочка. Голосу матери неуверенно вторило незнакомое контральто. Маруся дождалась конца песни и позвонила.

Валентина Петровна никого не ждала в этот вечер. Ей достаточно было одной гостьи, с которой они вместе испекли пирог, нарезали сухую колбасу, купленную для свадьбы, распечатали неоприходованную бутылку шампанского, после которой начались особенные, задушевные разговоры, разбавленные голосистыми запевами. Звонка не слышали, Маруся открыла дверь своим ключом.

Бросив пальто в прихожей, она вошла в комнату мелкими шажками под песню, которую мать не остановила, а довела до конца, и лишь тогда встала навстречу дочери:

— Вот, Маруся, нежданно-негаданно я обрела себе подругу. Хотели вместе повеситься, но жизнь победила!

Лучшей подругой оказалась Рая Сигурова.

Мать обняла за плечи вчерашнюю вражину, и они вместе душевно затянули про зялёненькі алешнічак, а Маруся достойно присоединилась к ним. Песня гудела слаженно, поднимала настроение, и Валентине Петровне очень хотелось закрепить этот эффект крепкой дружбы и взаимопонимания. Под последний куплет «алешнічка» хозяйка выставила на стол квадратный штоф припасённой «Зубровки».