Подмигнув сама себе в зеркало, я отправилась принимать душ и переодеваться к обеду.

В голове сидела мысль – всего год до окончания школы, потом техникум и можно замуж выходить. Какой техникум и за кого замуж, я в тот момент сильно не задумалась.

Первым шагом на пути к взрослению было осознание того, что люди живут по-разному. Вроде бы, провозглашались тогда чётко и внятно со всех трибун социалистические лозунги «От каждого по способностям, каждому по труду», но невозможно было не заметить, что уж больно велика порой разница в том, как жили семьи разных друзей-подруг. И не всегда согласовывались способности, труд и вознаграждение.

К примеру, ещё в начальной школе я заметила, что мои родители хоть и работают не меньше родителей лучшей подружки, но не имели мы дома цветного телевизора, машины и ремонта в квартире с входящей тогда в моду отделкой стен обоями. Мои родители – врачи, родители Веры – продавцы в продуктовом магазине. Понятно, что в семь-восемь-девять лет я не озадачивалась этими различиями. Но слепой я ведь тоже не была. Волей-неволей я всё замечала.

Позже, когда мы переехали в новый район, и весь дом был отдан под заселение только семьям врачей, чтобы привлечь их интерес к работе во вновь выстроенной современной и огромной больнице на окраине (поэтому и могла она быть такой огромной), тоже загадочным образом равенства не получалось.

Многие врачи уже были знакомы между собой, так как или учились когда-то в единственном в городе медицинском институте, или успели поработать вместе в других больницах, или вот теперь работали вместе и образовались новые знакомства. Учитывая этот факт, мы, их дети, тоже активно общались между собой. При этом мы не только гуляли вместе во дворе, но и ходили друг к другу в гости. Жили тогда, не закрывая дверей на замки. Только на ночь они запирались. А в течение всего белого дня при нахождении любого члена семьи дома, дверь оставалась открытой, иначе от постоянных перемещений нас, детей, голова от звонков в дверь просто бы взорвалась. Конечно, волей-неволей обращало на себя внимание, что у кого-то стояли так называемые гарнитуры – корпусная мебель в едином стиле – чаще в кухнях. Но были семьи, где гарнитуры стояли и в спальнях, и в зале (так тогда называли гостиные).

Это был показатель! Показатель, который обозначал определенное неравенство, так как пойти в магазин и найти такую мебель не представлялось возможным. На момент переезда мне было уже одиннадцать лет, и слово «достать» чётко увязалось в сознании с возможностью приобрести что-то не в магазине.

В общем, могу сказать одно: сильно не заморачиваясь, как, что и откуда берётся, я наблюдала явные различия в среде обитания. У некоторых соседей подъезжал к подъезду папа на машине, дети, облаченные в спортивную форму уже тогда известной, но казавшейся заоблачно недосягаемой марки «Адидас», выходили с сумками, из которых торчали ручки теннисных ракеток, садились в машину, и уезжали на тренировку в какие-то места, куда просто с улицы попасть нельзя. Их мамы «выплывали» из этих же подъездов и садились в эти же машины, одетые в какие-то нереальные наряды. Не то что, как из журналов мод, нет! Такое было и у нас сестрой – мама нам могла это всё сшить. Эти чудесные наряды были, как на экранах телевизоров или кинотеатров в иностранных, а точнее французских или итальянских фильмах.

Вот тогда-то я решила: в моей будущей жизни и семье будет именно так! Меня у подъезда будет ждать муж в машине, мои дети будут играть в большой теннис, а я буду появляться в нарядах, как на экране. Я не знала тогда точно и не думала, как к этому приду, но мозг «отксерил» картинки прочно. А если я, маленький козерог, что-то хотела, то упиралась изо всех сил и шла к намеченной цели.

Слово «мечта» почему-то казалось мне неподходящим. Разве мечты могут сбываться? Это же витание в голубо-розово-лиловых нежных облаках! А вот цель – это реально! Надо стараться, пыхтеть, трудиться, бороться и тогда ты прибудешь обязательно в пункт назначения.

Логичными шагами на пути к моим устремлениям были успешное окончание школы и поступление в институт в Москве. (Как возникло желание учиться в Москве, расскажу позднее.)

Заканчивался первый учебный год в новой школе, и по советской традиции учащихся, начиная с шестого класса, отправляли в трудовой лагерь на помощь колхозникам, обрабатывать поля и собирать урожай. Для меня и одноклассников эта поездка была впервые. Никто и никогда не отлынивал от данного мероприятия. Все знали, что «в трудовом» весело: полдня работы на полях, сменялись тихим часом в самую жару и свободным временем для игр и «массовкой» вечером. Массовкой назывались танцы на специально выделенной площадке под музыку, хрипящую из динамиков со столбов.

В общем, поездка в трудовой лагерь считалась событием ярким и желанным. Единственный вопрос всегда возникал среди учеников на юге: «Почему москвичей привозят в июне на сбор черешни и клубники, а нас в самую жару в августе посылают собирать помидоры, кабачки и лук?» Но изменить данную несправедливость мы были не в состоянии, а потому, забросив чемоданы, весело водружались в автобус и с песнями следовали к месту назначения.

Всё было, как расписывали старшие братья, сёстры и товарищи: весёлое совместное проживание в домиках со своими же одноклассницами (для мальчиков с одноклассниками). Чтобы избежать конфликтов, классы в домиках по возрасту не смешивали.

Работали в поле до полудня, потом, если раньше справился с заданной нормой, можно было не ждать автобус, а вернуться через поля самостоятельно, да ещё успеть искупаться в канале.

Никто и никогда не говорил о вреде купания в этих оросительных каналах, хотя, естественно, что вода, которой всё поливали, содержала всякие химикаты, и поступала потом обратно через почву в каналы. Но удивительный факт – аллергиями никто не страдал, и никаких печальных последствий таких купаний не наблюдалось.

Если ты успевал вернуться в лагерь раньше остальных, то имел ещё одно преимущество: принять душ не среди двадцати-тридцати изнывающих от жары тел, стоя в очереди к живительному источнику воды, а вполне свободно. Вот тут возмездие меня и настигло.

Мы вместе моей лучшей подружкой Аней (такой же отличницей, активисткой и притом красавицей) вернулись пораньше, выполнив все нормы сбора помидоров, и пошли в душевую. Спустя пять минут мы обнаружили, что к нам присоединилась компания барышень, которых в начале учебного года я отослала очень далеко, и при этом дверь заперта.

Страшно не было. Очень уж по-киношному выглядел весь эпизод. Нас не били, а отвесили по звонкой и увесистой пощёчине (подружка тоже была строптивая и где-то что-то сболтнула) и отпустили.

На тот момент две недели проживания в лагере уже близились к концу, и надо ж было случиться, что именно в этот день нас приехали навестить родители. Так как душевные раны от пощечин ещё не успели остыть, а меня воспитывали так, что любое рукоприкладство – это унижение и не должно иметь места в цивилизованном мире, то я всё рассказала маме, не скрывая и причин инцидента. Мама не стала предавать огласке среди учителей этот случай, а просто дала нам с Аней совет, как урегулировать ситуацию.

Девушки-обидчицы видели, что мы с подружкой долго общались с родителями, и когда родители уехали, они явно обеспокоились, что их никуда не вызвали, никаких разборок не учинили. Что-то было не чисто. Старшеклассницы заволновались. Улучив момент, они подошли с вопросом: «Ты что, не рассказала?» Я, глядя на них, ответила: «Конечно, рассказала. И про себя – как вас далеко отослала. И про вас – меня никто в жизни пальцем не тронул, и надеюсь, больше не тронет. Мама хочет поднять вопрос о ваших аттестатах»

Это был ключ к решению нашего нормального существования в рамках школы. Девчонки должны были отучиться еще год, и стать выпускницами. Если бы происшествие получило огласку, то о благополучном завершении школы барышни могли бы забыть. А так –заключили мирный пакт: мама никому ничего не говорит, а нас с подругой никто больше не трогает ни словесно, ни физически. На этом и остановились.