В этой же деревне обитала не только родня отца, но и матери. Две её сестры со своими мужьями, которые общаясь с девочками, задавали такие вопросы, что Тане хотелось затаиться и молчать. Уже тогда она очень тонко чувствовала недобрую зависть, исходящую от тёток. Ведь только матери удалось так удачно перебраться поближе к столице, когда папа нашёл там работу на военном заводе шофером при начальнике. Да и квартиру от завода получить удалось. И мать там несколько лет на этом заводе проработала, прежде чем случилась перестройка, на заводе начались беспорядки, и родители освободились от пожизненной принадлежности к «почтовому ящику» (так тогда называли военные учреждения). Катя была не столь проницательной и охотно делилась любыми семейными событиями со всей родней. Тётки ей явно благоволили больше, видя, что Таня себе на уме.

А потом опять возвращение в Москву. И всё начиналось по новой. Очень спасала школа. Таня любила школу. Класс был хороший, дружный. И классная руководительница оказалась понимающей. Когда появлялась в школе мама, и требовала от классной применить меры к дочери, которая подделывает отметки в дневнике, или ещё за какие-то обычные ученические проделки, то классная только покорно кивала головой. Но Таня как-то услышала её разговор с другой учительницей и слова: «Бывают же такие родители! Все приходят и защищают своих детей, а эта – «Накажите построже!» А девчонки ведь у неё хорошие, Таня, вот, к примеру. С ней бы позаниматься дополнительно, и в институт сможет поступить, не в пример многим».

Институт для дочерей, однако, совсем не входил в программу Таниной мамы. «Вы здесь живете, а значит, вы должны оплачивать газ, воду, свет, платить за продукты!» Одна вслед за другой сестры поступили в швейное училище в Москве.

Здесь никаких параллелей провести даже не попытаюсь. На юге девочки быстрее развиваются, взрослеют, и то, что для Ланы до сих пор ярко, как будто это было вчера, у меня стерто из памяти почти полностью. Да ещё, как я уже говорила, наличие брата и не шедшие с ним сравнение другие ребята не способствовали моему увлечению противоположным полом.

Единственное воспоминание о лениво просыпающейся чувственности связано с Одессой. Там жили папины родственники, и каждое лето мы вместе отправлялись всей семьёй их навестить.

Что сразу удивляло, так это южное гостеприимство. Не было этого страха московских жителей: «Не дай Бог, кто там опять у нас остановится?!» Нет, здесь были искренне рады гостям. Всей огромной воссоединившейся семьёй мы вечером собирались на ужин. Те, кто в отпуске, днём ходили на море с детворой, а к вечеру, чтобы облегчить жизнь работающих хозяев, делали закупки и готовили еду на эту огромную и прожорливую компанию.

В течение учебного года не случалось никакого отчуждения. Стоило мне, москвичке, появиться, как тут же мои сестры-одесситки делились своими сокровенными секретами, и разлуки, как будто и не было.

Именно здесь я первый раз влюбилась. Это был не пацан, а уже парень. Загорелый и мускулистый, он приходил в соседний двор к подружке моих сестер. На фоне этой подружки я была абсолютной замухрышкой, в чем отдавала себе отчет, а потому и не ревновала, не переживала, и планов не строила. Просто сама себе честно призналась: «Втюрилась ты, Лика, втюрилась!» Я решила отпустить такие же длинные волосы, как у соседки, чтобы следующим летом так же эффектно их собирать красивой заколкой, как это делала она.

Целый год по совету журнала для женщин Советского Союза «Работница»[3] я старательно втирала в волосы кефир, чтобы они быстрее росли и лучше выглядели. Я купила на сэкономленные от обедов деньги яркую и блестящую заколку. Волосы, и, правда, росли быстро и стали плотнее и прочней.

В мыслях я рисовала картину, когда приеду в Одессу, встречу «своего» парня, мы остановимся поприветствовать друг друга и немного поболтать после целого прошедшего года. Я, будто случайно, чтобы поправить волосы, расстегну и сниму заколку, и волосы блестящей волной рассыплются по плечам, и парень забудет про соседку и падёт к моим ногам.

Сладкие мечты! В мае месяце, воспользовавшись чьей-то чужой расчёской в школе, я заполучила несносных мелких насекомых в свою роскошную, добытую упорным трудом шевелюру! Чтобы вылечиться от педикулёза, волосы пришлось переоформить в короткую, к счастью, тогда модную стрижку «гарсон». В переводе с французского, который я учила к тому времени пару лет в школе, это означает «мальчик». И этим всё сказано. Заколка ещё долго будет лежать, дожидаясь выполнения своего предназначения, на книжной полке.

В Одессу я приехала внешне уверенной в себе «столичной штучкой», стриженной по последней моде, но внутри я была до сих пор разочарована несбыточностью надежд. Хотя у меня такие вещи проходили всегда быстро и не сильно болезненно. И всё же, когда в силу обстоятельств, «мой парень» вдруг взглядывал на меня, я просто таяла от счастья.

Вот такая моя первая влюбленность. Ну, какое тут может быть сравнение с вулканическими страстями Ланы.

Я всегда была влюблена. Сколько себя помню. Хотя нет – помню я себя с двух лет, а влюбляться стала с детского сада, то есть с четырех. Андрей, Сережа, Сережа, Андрей – сад и школа начальная. Разнообразия имен почему-то в моем списке не наблюдалось.

Папин типаж довлел многие годы. Как правило, все мальчики, а потом парни и мужчины были крупными, высокими светлоглазыми блондинами. А лишь изредка возникающие кареглазые – почему-то невысокими брюнетами и шатенами.

Брюнет возник впервые только в средней школе, кстати, с папиным именем – Леонид. А потом Олег, и тоже брюнет. Именно ему я первый раз сказала фразу, когда наши «отношения» (это в пятом-то классе!) находились в стадии разрыва: «А если я скажу, что люблю тебя, это что-то изменит?» Это не изменило ничего. Разрыв в виде отмены встреч на переменах, проводов после школы, длинных телефонных разговоров ни о чем и гуляний по вечерам все же случился. Но о себе я узнала, что я решительная, бесстрашная и, наверное, не очень гордая по параметрам множества книг, которые я на тот момент прочитала.

Семья была читающая, я следовала примеру старших. И с шести примерно лет, если не гуляла, то читала. Спорта, шитья, вязания или чего-то ещё в моей жизни не было. Ну да, ещё любила печь и есть с подружками что-нибудь сладкое, мною же испеченное, или купленное в магазине.

Моей семье Олег не очень-то нравился. Он был двоечником, а его мать безработной спекулянткой. При социализме так назывались нынешние коммерсанты, которые «добывали» товары из разряда редких (а их перечень был огромен) по одной цене, а потом перепродавали втридорога. Естественно, свою прибыль, они не делили с государством. Охарактеризовать ситуацию одной можно современной фразой, – уход от налогов. Уже после разрыва состоялся разговор с моей мамой, которая пыталась меня утешить и перечислила все вышеуказанные недостатки моего друга. В ответ она услышала, что мне всё равно, кто его мама, ведь люблю-то я его. Вот так, первый раз в одиннадцать лет я защищала свою любовь. Это было зимой.

А уже весной возник опять голубоглазый блондин Вадим. И жизнь стала опять прекрасной. Вообще, еще тогда, я сделала своим правилом «не убиваться» из-за мужчин.

Воля у меня была железная. Это касалось всех сторон обыденной жизни. Так почему бы не применить установку «к такому-то сроку достичь того-то» и к мальчикам? Для них я отвела по загадочным до сих пор для себя мотивам срок в две недели. Забыть и перестать страдать за две недели? Удивительно! Но всегда всё получалось! Я ещё глубже зарывалась в выполнение школьных домашних заданий, чтение книг, прогулки, выпечку и поедание сладостей с подругами и через две недели обнаруживала: «Свершилось! Я излечилась от чувства скорби и грусти!»