Мы ещё не были все очень хорошо знакомы между собой на тот момент. Все-таки шла только первая неделя обучения, а народу в школе много. Но я точно знала, что она русская из моей группы, и зовут её Таня. Очень крупная, ростом под сто восемьдесят сантиметров, явно с лишним весом, она в данный момент рыдала и не пыталась это скрыть. Нервное и очень детское вытирание глаз, с тушью на ресницах и накрашенными стрелками, тыльной стороной ладони довершали картину.

Я прислушалась, чтобы понять, с какими аргументами надо подойти утешить, но когда я услышала, что она говорит сквозь все эти потоки слёз, я зажглась гневом праведным. А звучало вот что: «Я в Москве по шикарным ресторанам ходила, меня все обслуживали, я чаевые оставляла. Я королевой себя чувствовала, а здесь я прислуживать должна! Не хочу, не буду!» Без преувеличения. Именно так! Я подошла к ней уже не с гневом, а с холодной яростью и спросила: « А ты подумай! Может, тебе следует именно сейчас собрать свои вещи и уехать домой, а? Королева! Не позорь русских! И с чего ты взяла, что ты такая тут в единственном роде?! Мы тут все, знаешь ли, не от сохи! Перестань реветь! Ты же приехала учиться! Да, и никто тебя не заставляет потом всю жизнь официантом работать!» В общем, сцена была отвратительная. Таня, думалось мне, теперь на дух не будет меня переносить. Но так ведь, нет. Судьба-шутница! Всё обернулось иначе. И поэтому я знаю её историю, начиная с детства.

Я родилась, росла и училась, да и живу по сей день в Москве. Районы, где я жила в детстве и куда потом перемещалась силою обстоятельств, не то, что элитными, но даже просто приличными никак не назовёшь. И все же я помню, что первый двор, где жила моя семья, был не из серии каменных джунглей.

Далёкий по тем временам от центра, но всё же рядом с метро, с низкими панельными хрущевками район оказался потом, в сравнении с другими, очень уютным, даже несмотря на проживающий в нем контингент. Летом – зелёный, осенью – с ковром шуршащих листьев, зимой – снежный, а весной – ароматный от цветения черемухи.

Наша семья была среднестатистической для этого района. Мама, её звали Инна, – портниха в ателье, что оказало влияние на мой выбор профессии после окончания школы. Папа Слава родился в Одессе, где мама с ним на отдыхе и познакомилась, женился и переехал в Москву, работал на заводе по переработке нефти недалеко от микрорайона, в котором мы проживали. Близость работы к дому для мамы и папы были определяющим фактором. Как я поняла позже, это говорило, в своём роде, о природной лени. На жизнь хватало и ладно! Жизнь не шикарную, но в рамках социализма вполне сопоставимую с жизнью таких же трудяг.

У меня был брат. Старший брат. Сын мамы от предыдущего замужества. Красавец и умница. Я – среднего роста, русоволосая и голубоглазая, как тысячи других девчонок, а

он – кареглазый и очень рослый брюнет. Высокий рост сам по себе уже выделяет из толпы. К тому же Серёжа был очень добрым. Всё вместе взятое, внешние данные вкупе с хорошим характером, повлияло сильно на то, что других мальчиков я просто не замечала. Они все не шли ни в какое сравнение с ним. Серёжа помогал мне делать уроки, разогревал еду (он был старше на восемь лет), на велосипеде катал, от обидчиков защищал, в кино водил! Что ещё нужно девочке? Итог: мальчики меня как класс не интересовали. И только когда брат внезапно и рано женился, я поняла, что ведь вокруг существуют другие ребята. И они мне вдруг сделались нужными.

До этого момента я дружила с девочками, и эта дружба была моей опорой в повседневной жизни. Дело в том, что моя мама становилась алкоголичкой. Как и когда этот процесс начинался, не помню. Сначала я этого и не понимала совсем. А когда осознала, то факт уже был налицо, и его пришлось принять.

Мама не была буйной, и с отцом они не ругались. Однако постепенно я заметила, что хожу не такая хрустяще-накрахмаленная, как другие девочки в школе. Мне стирали брат и отец, пока я не подросла и не занялась стиркой сама. Еда была не такая разнообразная, как та, что я видела, приходя в гости к подругам. Понятие о чистоте квартиры тоже впоследствии долго не формировалось, для меня было достаточно, что пол и плита в кухне чистые. А тем временем из квартиры потихоньку пропадали красивые вазы, хрусталь и посуда, золото. Маме требовалось все больше денег, чтобы держать себя в приятном подпитии. И со своей тягой к шику, она не хотела пить водку. Элегантная женщина её возраста должна пить не иначе, как коньяк! Хотя и это прошло, когда продавать стало нечего.

Отец держался долго. Наверное, потому что не мог поверить, что так теперь будет всегда, и его любимая Инна не станет прежней пусть не красавицей, но хотя бы энергичной, жизнелюбивой женщиной, которую он встретил и полюбил. И все-таки спустя пару лет, он устал и работать, и полностью вести домашнее хозяйство. Мало-помалу они отдалялись друг от друга, реже ходили в гости вдвоём или приглашали друзей. Совместные отпуски к морю тоже закончились, вместе с деньгами, которых теперь едва хватало, чтобы прилично выглядеть в глазах окружающих.

Всё завершил пожар, устроенный мамой по пьяной неосторожности. В буквальном смысле слова – всё. Квартира оказалась закопченной от дыма, с выгоревшей мебелью и обугленной после того, как прибывшая пожарная машина ликвидировала пламя, пышно бушевавшее, но, к счастью, не повредившее соседское жильё. Это стало последней каплей. На тот момент у папы уже были устойчивые отношения с женщиной, у которой умер муж, и росла дочь моего возраста. В виду опасности, которую теперь представляла мама, её лишили родительских прав, и мы с папой перебрались в квартиру его новой возлюбленной. Она вскоре стала мне официальной мамой.

Страшилок в соответствии со сценариями многочисленных сказок не происходило. Отношение со стороны новой папиной жены и дочки Светы ко мне было и остается поныне хорошим. Наверное, настоящей семьёй мы не стали, но в любом случае, стало намного лучше. В благодарность за уют, чистоту и добрую атмосферу в новом доме я стала называть папину новую жену мамой. Обязательно добавляя при этом имя – мама Тоня.

Брат к этому моменту поселился у будущей жены. Мама осталась одна. Иногда мы её навещали, и с каждым новым визитом с болью наблюдали, как она превращается из красивой алкоголички в сохраняющую лишь толику этой красоты пьянчужку. Но я была ещё мала. Брату важнее была его новая жизнь. Чем все закончилось с мамой, расскажу потом. Сейчас же вернусь к друзьям-подружкам.

В школе я не то что не блистала, но не выделялась ничем. Была эдаким крепким середнячком во всем: в учебе, внешности, активности. Моей первой школьной подружкой стала девочка из сада и двора, то есть знаю я её уже более сорока лет. Ира была моя копия – середнячок во всём, но с семьёй ей повезло гораздо больше. Она была единственным ребенком в семье, что для страны Советов не являлось типичным, ведь считалось, что такой ребёнок неминуемо вырастет эгоистом! Но она об этом, естественно, не догадывалась, и эгоистом точно не была. Поэтому сперва делилась со мной в садике и во дворе всеми конфетами-пряниками-печеньями-сушками, которые добрая мама всегда вкладывала в карман. В школе мы бежали на большой перемене в столовую и сообща, на все данные родителями деньги покупали, естественно, не суп и котлеты, как велели родители. Пустая была бы трата денег! Мы покупали ватрушки и булки и, радостно набив рты, запивали это чудо газировкой. О счастье! Существует такой возраст, когда не надо думать о калориях, полнеющих талиях и целлюлите на бедрах.

Потом, когда мне стали давать денег все меньше и меньше, все покупки на переменке и после занятий совершались за счёт Ириных денег. То, что не думала об этом она, наверное, нормально – это же детский возраст. Но то, что всё понимала Ирина мама, тётя Валя, и не то, что возражала, а наоборот, приглашала меня остаться у них поужинать, зайти посмотреть телевизор и что-то съесть, говорило, что в такой семье ребёнка-эгоиста не вырастят ни при каких условиях. Я и сейчас всегда помню о её гостеприимстве и, наверное, сострадании ко мне и из всех своих поездок привожу ей подарки. Сострадать ведь тоже надо уметь правильно. Я не чувствовала снисхождения, чрезмерной жалостливости, унижения или неполноценности.