На уроках, правда, диктатура его продолжалась, хотя было заметно, что Бандзарт старается не перегибать палку. Обещанную контрольную, отменённую благодаря Косте в день концерта, он нам всё-таки дал, и мы сразу поняли, что она настолько сложная, что без переписывания здесь никак не обойтись, – впрочем, никто и не сомневался, что так оно и будет.

Нам, признаюсь, особенно любопытно было подслушать разговоры Бандзарта с коллегами. И пусть, как я уже говорил, Феликс всегда был скрытным человеком, не любившим попусту базарить с другими преподавателями, иногда он всё же на это шёл. Уж поверьте. Неизвестно, правда, на какие темы он тогда разговаривал, но думается, они касались исключительно учебного процесса – по крайней мере, о своей личной жизни Бандзарт наверняка не стал бы говорить.

Итак, мы пытались застать его при каком-нибудь таком разговоре и что-то подметить.

Сделать это, однако, оказалось нелегко – Бандзарт в таких случаях всегда хорошо следил за соблюдением приватности. И даже если понимал всю обыденность некоторых разговоров, то всё же не хотел, чтобы посторонним лицам были известны их темы. А ведь наверняка иногда обсуждались и школяры, и классы, и наш 11б!.. – поругать нас он и так любит, а если ещё при какой-нибудь Никаноровой… Ну, стоп, хватит! – пора прекратить развитие этой темы, а то я сейчас ещё больше начну печалиться, что из-за чрезмерной скрытности Бандзарта тайну его редких бесед с коллегами нам выяснить не удалось…

Что ж, завершая разговор про эти две недели, я ещё раз отмечаю, что никаких дивидендов и никакой новой информации они нам не принесли. Только одни неудобства и разочарования! Поэтому мы решили на время оставить мысли о тайне Бандзарта и прекратить всякие наблюдения, – однако с тем условием, что при первом же появившемся подозрении или вспыхивании какой-нибудь маленькой, но нетривиальной детали, касающейся Феликса, они продолжатся, и, соответственно, возврат к предположению о тайне Бандзарта будет осуществлён.

Пока же я решил вспомнить об учёбе. Во-первых, я вошёл в число той доброй половины, что завалило последнюю контрольную по химии, и теперь собрался её переписать, а, во-вторых, по-моему, уже настало то время, когда надо постепенно сосредоточиваться на плановой подготовке к ЕГЭ и сдаче всех долгов, которые к середине октября успели скопиться у меня уже в очень большом количестве.

Я не случайно заговорил об учёбе. Читатель может подумать, что наша Компания ничем, кроме дела о Бандзарте, не занимается, да и что сами мы все просто страдаем фигнёй, совершенно не думая об уроках и д/з и не готовясь к ЕГЭ. Однако это не так. Я уже говорил о том, что хожу по средам и пятницам на курсы (молвил как-то, что, помимо обязательных предметов, буду сдавать обществознание и историю – собственно, эти предметы и подтягиваю), а иногда и осуществляю самостоятельную подготовку к экзаменам дома.

Однако на обычные школьные уроки времени порой просто не остаётся. Вот и приходится сначала забивать на домашку, а потом рассказывать преподам очередную сказку о вырубленном электричестве, походах по врачам, о том, что забыл или не успел… Что ж, бывает, что прощают, понимают, как, например, Конторкина или Ломанова, но, правда, в основном, они злятся и угрожают «неудом» в полугодии… – это я про Гарееву, про Никанорову, про Бандзарта… Но ничего не поделаешь – такая у нас школа! – а злиться нынче, видимо, модно.

Впрочем, признаюсь, что оценки меня всегда мало волновали. Я не только в журнале, но даже и в дневнике-то их редко просматривал! И вообще я считаю, что школьные оценки – это самый субъективный показатель знаний из всех хоть мало-мальски объективных. Ни хрена они на самом деле не показывают, а только служат оружием ложной мотивации у педагогов. Именно поэтому никогда я особо не интересовался тем, что стоит у меня в дневнике или в журнале, и уж тем более никогда не переживал, если у моей успеваемости что-то складывалось не так. Те же люди, которые решаются ради этих циферок на клоунаду позора перед преподавателем, вообще меня удивляют, – впрочем, их я обычно и отношу к категории странных людей.

Но – странная вещь! – от нечего делать я на неделе с 20 по 26 октября всё же заглянул в дневник! Даже не помню, в какой день случился сей удивительный эпизод, – но можно ли себе представить, до какой степени дошла тогда моя хандра? Да, в тот день я действительно ленился вообще что-либо делать, даже готовить себе ничего не хотел – очевидно, это на меня так повлиял тоскливый товарищ Октябрь, – но открыть свою макулатуру (так я обычно именовал дневник) всё же решился. Кстати, вспомнил ещё, что Долганов недавно – тоже, наверно, от нечего делать – проставлял всем нам оценки, так что резон заглянуть туда, какой-никакой, но был.

Замечу сразу, что лучше бы я никуда не смотрел. Поначалу ничего фантастического в макулатуре я не увидел. У меня, по традиции, всё было отлично с обществознанием и историей, почти так же – с биологией; лишь одна пара портила картину в литературе – впрочем, это ещё ерунда; неплохо шли мои дела в физике и геометрии; с алгеброй пока всё было туговато, равно как и с географией; а вот в химии и английском … я пока находился на явном дне, если не ниже… Тут уж я не поленился и сосчитал: вышло, что Гареева за два месяца поставила мне аж пять двоек! Куда уж больше, если учесть, что даже Бандзарт ограничился всего тремя!..

От такой неожиданности – признаюсь, что в этот момент я захотел взять все свои предыдущие слова об оценках назад! – я аж встал и почесал затылок. Да, всё было средне с русским, физикой и ИКТ, – но эти двойки!.. Чёрт, даже для моего скромного подсчёта восьми двоек на два предмета было многовато! Да, … ещё немного – и я точно возьму все свои слова назад!..

Поглядев на свои «результаты» ещё несколько секунд, я закрыл дневник.

Ах, как же мне было скучно в последние две октябрьские недели! Душа моя уже вовсю жаждала каникул и отдыха, но приходилось ещё в течение этих двух гадких недель тащиться в школу. Увы, я катастрофически не высыпался. До такой степени, что иногда мой сон продолжался на первых уроках. А ведь так и хотелось порой в какой-нибудь понедельник встать попозже да прийти ко второму уроку… Но я знал, что ещё один прогул географии может мне очень дорого обойтись – по крайней мере, не дешевле моей дремоты на английском 20 октября, когда Гареева увидела мою склонённую голову и решила наказать меня двойным заданием на четверг. Вот пакостная тварь! Ведь наверняка одну из пар влепила мне за то, что я каким-то образом отключился на одном из её уроков в сентябре!.. Впрочем, плевать на неё. Раньше всё время спал на английском и дальше спать буду! И пускай думает, чего хочет! Вот только … как бы мне теперь эти двойки закрыть?..

Надо сказать, что настроение у меня в эти две недели было смешанным. С одной стороны, погода на улице медленно портилась, и деревья обнажались, и вообще весь октябрь чернел, – а настроение моё всегда очень сильно зависит от погоды – это я уже давно приметил! – вот и сейчас чернело оно вместе с октябрём, и, наверно, даже быстрее… С другой же стороны, каждый пережитый день только приближал наши каникулы, а об этом я не мог не думать. Лишь только снова захватывали они мои мысли, как я тут же представлял себе, как скоро зажгу, и повеселюсь, и развлекусь, и устрою офигенный отдых!.. – но сначала высплюсь как следует, а то иначе мой организм будет не в состоянии по полной воспринять все радости жизни… Да, такие мысли неплохо боролись с той состоявшей из грусти, тоски и хандры чёрной дырой, что постепенно засасывала в себя мою неуступчивую бодрость.

Но пока эти две предканикулярные недели продолжали идти. И продолжала меня сковывать ужасная тоска.

Хорошо ещё, что есть на свете Костя, который хоть немного старался взбодрить народ в это печальное время. Он то к себе в гости нас приглашал, то на футбол зазывал, то байки на переменах травил… – в общем, его настроению можно было всем позавидовать. Он неизменно являлся в школу в великолепном расположении духа, с улыбкой на лице, с добрыми отзывчивыми глазами, с замечательными идеями, – как хороший человек, как настоящий оптимист! Впрочем, он всегда и был оптимистом.