Постепенно Болт менялся: смелость в нём осталась, но он стал больше прислушиваться к мнениям других. И это хорошо – эгоист из него не вышел. Впрочем, двор советовал ему много как хорошего, так и плохого, однако и тут Болт сохранял рассудительность. Я прекрасно помню те компании, в которых мы с ним оказывались. Помнится, были группы из ребят 11-14 лет – мои тогдашние ровесники. Болту же было всего десять, и он уже не первый год наблюдал, как мы все курили, шлялись где попало… Разумеется, я тоже забавлялся. Помню, как хотел ещё приучить Болта, но… Как только мы все ни уговаривали его – думали, что он дрогнет, сломается, решится, – да ничего не вышло. Болт был непоколебим. Видно, с самых первых лет уяснил вред курева – да так и решил никогда не начинать. Помню, ещё меня пытался отучить: всё пугал, приводил цитаты, рисовал на картонных коробках демотиваторы… И ведь у него получилось! Прокурив около года, я всё же бросил и даже пообещал, что больше никогда не начну. Правда, сейчас опять тянет…

Ну а вообще, дружба наша становилась всё крепче и крепче. Мы днями напролёт общались, шутили, освоили все дворовые игры – короче, весело проводили время. В компании он часто прислушивался к моему мнению и считал меня авторитетом, а я старался всячески защищать его при угрозах и поддерживать его идеи. А идей у него было … океан! Фантазией Болт всегда отличался. Так вот постепенно мы стали лучшими друзьями.

Постепенно я понял, что наша с ним разница в три года – полная ерунда. Мы понимали друг друга с полуслова и ощущали истинную общность интересов. А чем больше их у нас становилось – тем более крепла наша дружба. Благодаря мне Болт уже перестал быть просто своим – он начал быстро набирать популярность сперва в нашем дворе, а потом и во всём Купчино. Уже не только подростки, но теперь даже и взрослые его знали. Правда, насколько они его уважали, – другой вопрос, но в среде тинейджеров он стал суперзвездой. Именно тогда, в эти золотые для него дни, всем стала известна его активнейшая деятельность. Болт одаривал всех шутками, приколами и розыгрышами – порой не слишком приятными для жертв, но зато невероятно весёлыми для остальных. Впрочем, те, первые его проказы, сравнивая с нынешними, можно запросто назвать «детскими». Впереди всё обещало быть куда более серьёзнее, и Болт сам это отлично понимал, ну а пока мы все вместе просто развлекались – по-детски развлекались.

Но время шло, и шло неумолимо быстро. Болт рос, менялся его характер, менялись его взгляды. Олег стал более жестоким, грубым, начал ругаться с родаками, соседями, друзьями, просто со взрослыми – вообще со всем обществом. В это время многие отворачивались от него – и не потому, думаю, что их отталкивал его тяжёлый, взрывной, неуступчивый характер, а также вновь проявившийся эгоизм. Мне кажется, что его просто стали побаиваться. Уже один тот момент, когда он однажды появился во дворе с настоящим цианидом калия в руке и этой ампулой едва не отравил своего бывшего друга, заставил всех отстраниться от него. И ведь потом кто-то проверил – в ампуле действительно находился цианид калия. Но есть и ещё причины.

Новых друзей Болт стал находить с трудом – видимо, дворовые толки быстро успели распространиться. Да и те, с кем Олег породнился, были очень странными людьми. Водился, например, он одно время с одним полоумным чуваком и считал его чуть ли не своим братом. Тот, однако, вёл себя как-то странно – так, что даже Болту иногда приходилось удивляться. А уж про репутацию того в народе я вообще не говорю – все от него просто старались держаться подальше. Ну и что в итоге? Выяснилось, что этот чел с ранних лет отличался несуразностью в половом сознании – гейские манеры и пристрастие к парням составляли всю его странную сущность. Что ж, оттого и странность, оттого и полоумие… В общем, когда народ об этом узнал, репутация Болта была заметно подпорчена, но и боязнь в отношении него резко возросла.

Был у него и ещё один необычный товарищ – Лёня Шакалов по прозвищу «Пламя». Разумеется, оно появилось не случайно – дело в том, что Лёня с самого детства страдал расстройством психики. Он имел необыкновенную и непреодолимую тягу к огню и всему, что горит. Сначала он просто предпочитал любоваться горящими спичками, кострами, фейерверками и пожарами, а потом, чуть повзрослев, начал устраивать их сам. Ему доставляло удовольствие поджигать любые предметы: коробки, гитары, ткани, одежду, восковые предметы, … – в начале! – а потом он перешёл на деревья, мусорки и заброшенные дома. Когда же Лёня посетил врачей, те незамедлительно поставили ему диагноз: «Он – пироман!»

Вот такие друзья были у Болта! Я, конечно, и сам не понимаю, где он только таких откапывал…

– А скажи: у тебя никогда не было мыслей прекратить с ним дружбу? Уж больно странным он стал, судя по твоему рассказу…

– Ха! – отреагировал Саня. – Конечно, они возникали. И не раз. Я и тогда понимал, что дружить с Болтом становится опасно; ведь если у него есть друзья-пироманы, то это не к добру… Только представь, сколького он мог понабраться у Шакалова!.. Однако я также понимал, что и прекратить общение с Болтом мне будет нелегко. Да что там говорить – почти невозможно! Уж слишком сильно мы с ним сдружились. К тому же, мне становилось жалко его, когда я представлял себе, как начинаю говорить ему о конце нашей дружбы. Ведь это слёзы, истинные слёзы! – крикнул Саня. – Фактически, у Болта никогда и не было таких друзей, как я. И представь: если я, после нескольких лет дружбы с ним, скажу, что ей пришёл конец, что больше ничего нет, … – как он отреагирует? Вот как? Это же будет плевок в душу, удар ниже пояса, калечение судьбы! С кем он тогда будет общаться? А? С кем он тогда будет шутить? А с кем он будет развлекаться? – я молчал и смотрел нервными глазами на Саню. – Да ни с кем! Просто ни с кем. Он на 99 % радикально изменит своё отношение к жизни, станет ненавидеть мир, перестанет верить в дружбу, в мир, будет считать всех людей предателями, окончательно переругается со всем обществом, и, в том числе, с родителями! Да-да, со своими родителями, которые когда-то дали ему жизнь на Земле, ещё не зная, что у них не будет ни минуты времени на то, чтобы эту жизнь направить в верное русло. И вот, дальше, когда отношения со всеми будут испорчены, может произойти самое страшное: Болт начнёт осознавать, что он лишний в этом обществе, что он здесь никому не нужен, что его судьба никого не интересует, что он маргинал!.. Тогда, находясь в состоянии безысходности, Олег может окончательно сорваться. Он станет курить, попрошайничать, воровать, бухать, … в конце концов, колоться! – и на всё это его будет толкать чувство глубокой мести. Мести не ко мне, а ко всему обществу. Его будущее станет ужасным. Он полностью превратится в бродягу, навсегда потеряет связь с родителями и друзьями, забросит школу, вступит в криминальную социальную группу, станет преступником!.. Станет убивать, насиловать, совершать поджоги, террористические акты!.. – здесь Саня на несколько минут примолк. – И всё это продолжится до тех пор, пока на горизонте не замаячат два пути: либо тюрьма, либо суицид, что, в сущности, есть два слова – трагическая смерть! И вот таковой может быть вся жизнь Болта.

Нет уж, я … не могу его бросить. Как подумаю об этом … – просто не могу.

Саня закончил. Я ещё долго молчал, будучи не в силах произнести ни единого слова. И самое ужасное, что Саня был вполне прав. Со своим, конечно, видением ситуации. Но теперь, после этих слов, мне стало искренне жалко Болта. Жалко на все 200 %. Я почувствовал в душе своей что-то явно колющее, будто самый кончик перочинного ножа воткнулся в неё и засел там, как самый зловредный на свете клещ.

Сане я сказал следующее:

– Мы обязаны его найти. После всего, что ты сказал, нужно хотя бы попытаться.

Потом добавил:

– У меня теперь есть чувство, словно он и душой, и мыслью где-то около меня.

Саня в ответ вздохнул и кивнул головой. Мы договорились с ним рассказать о наших планах всей Компании.