Она не знала, как его остановить, но боялась спорить, чтобы не разозлить сильнее. Агнея подняла руки и осторожно коснулась его лица. Надеясь, что поступает правильно, она провела пальцами по шрамам на лбу и тихо позвала:

— Сверр. Сверр. Отпусти меня.

Он посмотрел в глаза. Казалось, ещё мгновение, рассечённая губа вздёрнется, он ощерится, полыхающее пламя вырвется и спалит всё. Сверр обхватил её затылок обеими ладонями и прижался к губам, сухо, зло, почти кусая. Слёзы бежали по щекам и поцелуй вышел горько-солёным. Она не сопротивлялась.

Через биение сердца руки капитана дрогнули и пальцы разжались. Агнея с трудом заставляла себя держаться спокойно:

— Я не хотела тебя дразнить. Отпусти меня. Отпусти, пожалуйста.

В темноте она уже почти не видела лица, но поняла, что капитан очнулся. Он так резко убрал руки, что Агнея, потеряв опору, отшатнулась назад. Не дожидаясь продолжения, она подхватила подол и опрометью кинулась прочь.

Спотыкаясь, скорее угадывая дорогу, она мчалась к дому, ворвалась вихрем, захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Колени подогнулись, и страшная слабость навалилась разом, словно внутри неё всё клококотало, металось и рвалось.

Матушка Хилль возилась у очага:

— Миледи, вы запозднились? Капитан вас вечером искал.

Агнея, не в силах ответить, разревелась взахлёб. Добрая женщина сразу поспешила к ней и хотела обнять, забыв о титулах:

— Создатель, что с тобой, детка?! Милая, тебя обидел кто? Надо Сева найти.

Девушка отрицательно помотала головой и невразумительно промычала сквозь слёзы. Хилль повела Агнею вглубь дома:

— Сев? Нет. Не мог он. Неет.

Ответом женщине был только новый приступ рыданий. Агнея не убирала руки от лица, мягко освободилась от участливых объятий и рванулась на ощупь наверх в комнату.

— Ну, получит от меня этот душегуб! Вымахал, дурень, а ума не набрался, — ворчала, как закипающий чайник, Матушка, Агнея уже не слушала.

Она заперлась в своей комнате, закрыла ставни и упала на лежанку. Наревевшись вдоволь, затихла, только сердце прыгало по-прежнему, плечи ломило. Она слышала внизу шум, Сверр приходил, Матушка Хилль бушевала на кухне и не пустила его наверх. Не хотелось верить и половине того, что сказал капитан. Хуже всего было то, что стоило закрыть глаза, как она снова улетала в небо, барашки облаков пробегали мимо, её колотило дрожью, а чувство сладостного восторга от полёта пробивалось непрошенно сквозь обиду и страх. Агнея понимала, что натворила что-то непоправимое, чего уже не вернуть, не отменить, и что навсегда станет стеной между ними троими.

Агнея проснулась с утра, уставилась на тёмный бревенчатый потолок. Чуть томило предплечья со вчерашнего полёта, однако никакой истомной лихорадки, больной головы или бессилия, какие она представляла несомненным последствием накануне, не было. Агнея встала, открыла ставню. Свежее утреннее солнце брызнуло в комнату. На Агнею дразняще посмотрело бледно-голубое небо с нежными пуховыми перьями облаков. Со второго этажа виднелся поворот тропинки, ведущей вниз. Агнея сердито захлопнула створку и уселась на обратно лежанку.

Осталась в комнате, боясь столкнуться со Сверром. Он приходил опять, она слышала его голос, они разговаривали о чем-то с Матушкой Хилль, звонко отзывался голос Малыша. Агнею не беспокоили. Она достала серебряный браслет, застегнула на запястье, раскрыла окно и долго смотрела как ветер трепет высокую траву у обрыва над дорожкой. В комнатке она чувствовала себя как в клетке. Бездйствие ворочало мысли. Когда постучался Малыш, Агнея с радостью открыла.

— Госпожа, — протиснулся боком в дверь Малыш, — вы должны пообедать. Смилуйтесь. Если я вас не накормлю, мне достанется от мамки, похлеще, чем капитану. Я целый поднос притащил. Чего он натворил-то?

— Ничего, — буркнула Агнея, — язык не умеет держать за зубами.

— А-а-а, — протянул Хилль, он поставил холодную курицу с овощами, хлебом и куском сыра на стул у кровати, и потёр рукой шею, — я уж подумал, руки. Или ещё чего.

Агнея выпрямила спину и поправила платье. Она пододвинула к себе стул с едой и строго посмотрела на парня.

— А тебя не мешало бы поучиться в оруженосцах. В замке быстро учат светским манерам.

Хилль на такое предложение громко фыркнул. Чтобы он не стоял, и не смотрел, как она ест, Агнея пригласила Малыша присоединиться. Тот подвинул себе табурет и отрезал сыра с хлебом.

— А он уже приходил утром.

— Вот и пусть ходит.

— Да, брофьти — ответил Хилль с набитым ртом, — он фы дефонок никофа ни товает. Фу, лук. Ему как по голове настучали, видать, что-то переклинило. Я его вообще с бабой ни разу не видел. Розка его, говорят, окучивала, а её быстро лорд… ой, не важно. В общем, как башку раскроили, так у него и не срастается никак.

— Лорд Рагнар? — Агнея подняла бровь. Она аккуратно отломила кусочек хлеба, чтобы не капнуть курицей на платье. Малыш пропустил вопрос мимо ушей и стал рассказывать про капитана:

— Сверру вот эти шрамы, которые на полрожи, достались. Он, того, с рыцарем из-за девки сцепился. Только он тогда меча в руках не держал. Это он у лорда уже стал таким. — Малыш выпятил грудь колесом, надулся, нахмурился, положил руку на воображаемый эфес меча, и изобразил любимый жест Сверра, когда тот резко отворачивался в сторону, если начинал злиться.

Агнея невольно рассмеялась, вышло действительно похоже.

— Рагнар рассказывал мне, что, когда он нашёл Сверра, тот бродяжничал в горах.

— М-м, — согласился парень. Он наконец прожевал, отряхнул крошки и вальяжно расселся на стуле, приготовившись к красочному рассказу.

— Только это было до того, как его лорд спас, ему лет четырнадцать было. Зимой в горах туго без жилья. Я сам чуть не окочурился, когда один раз заблудился. И Сверр бы замёрз, крестьянин, мельник какой-то его подобрал. Эм, зима же. Подумал, что на того разбойники напали и бросили голого. Пожалел, к себе взял, ну, там, выходил его. Сверр по дому там у них, дрова рубил, воду таскал, всякое такое. И помалкивал, разумеется. А у мельника дочка, даже старше Сева была, а красивая. Наверное. Чего ему было влюбиться-то? Он рассказывал, что смеялась над ним, что нескладный такой и дикий. Он же люто ненавидит, когда смеются, а ей, видать, прощал. Да. И к этой дочке стал хаживать их рыцарь. Тот, который хозяин тех земель. Чего там было не знаю, но, в общем, Сверр с рыцарем полез в драку. А драконом побоялся себя выдавать. Вот тогда ему рыцарь булавой и разукрасил лоб. И как башка-то выдержала! Он тогда всё-таки драконом обернулся и дёрнул оттуда, а потом опять к своей мельничихе. Только оказалось, что она и не несчастная была, а вообще любовница этого рыцаря, и уже ребёнка ждала господского. Ей деньги нужны были. Как Сверр вернулся, она его вроде как домой, а сама к рыцарю. Они хотели золото королевское поделить. За голову дракона.

— И что же? — Агнея забыла даже о еде и слушала сбивчивый рассказ Малыша.

— А кто его знает, — потянулся Хилль, — только мельника потом он жалел. Что тот без мельницы остался. Мельник добрый был.

— Да, — задумчиво сказала Агнея. Хлебный мякиш под пальцами слип и скатался в шарик.

— Вы, только это, — предупредил Малыш, — ему не говорите, что я вам рассказал. Я только жить начинаю. — Он замялся. — Это он брату рассказывал, давно. Сверр у нас жил, когда брат мой был жив. Они вместе с графом драконов искали. А я случайно. Я не подслушивал. Чуть-чуть. Но я нем, как рыба.

— Довольно красноречивая рыба.

Малыш улыбнулся. Уходя, он остановился в дверях и, поковыряв ручку, попросил:

— Вы поговорите с ним всё-таки, госпожа. А то злой как собака. Сегодня заставил нас в одних подштанниках по горам бегать с утра пораньше.

— Малыш, погоди, — Агнея от неловкости принялась разглаживать платье, вставая, — что значит «танцевать»? У драконов? Всё никак не спрошу.