Отец поднялся с кресла и, кивнув супруге, направился к выходу с Гансом, который, спохватившись, подошел и поцеловал мою руку.

– Простите, ситроя, что так все сумбурно, прошу помочь матушке с подготовкой к нашему бракосочетанию. А мы с отцом займемся бюрократией,– с улыбкой, отпуская руку, сказал Ганс.

– Да, конечно,– пролепетала я, провожая взглядом удаляющуюся фигуру жениха. Слишком все быстро. Слишком стремительно, слишком счастлива, все слишком. Еще час назад хотела рыдать от сложившийся ситуации с Андором, а сейчас готова грохнуться в обморок от переполняющей радости.

28 марта 1799 года

Утро пятницы было как никогда шумным. Открыв глаза и потянувшись, наблюдала, как бегают двое. Мама держала длинный список в руках и проговаривала, что еще предстояло сделать, Инга раскладывала шпильки, расправляла венчальное платье и разглядывала головной убор невесты.

Протерев глаза и зевнув, воспоминая вчерашний разговор, залилась румянцем.

– Ганс, нет ничего зазорного в том, чтобы ты провел ночь в моей спальне. А я просто предлагаю тебе свою перину для отдыха.

– Аннабель, я уважаю ваши обычаи, традиции и взгляды на жизнь. Но для француза лечь в кровать к девушке, хоть и невесте, недопустимо. Мне будет неприятно. Прошу понять меня правильно. Нравы у нас немного суровее. Я переночую у себя, а тебе, радость моя, советую выспаться.

Лёгко поцеловав щеку, он удалился.

Сегодня все изменится. Я стану полноправной супругой Ганса и добьюсь своего.

– Дочка, у нас нет времени вот так сидеть и зевать, бегом умываться и на кухню. Каша сама себя не приготовит.

Мама быстрым движением руки выдернула меня на холодный пол, который заставил зябко поежиться. Натянув шерстяные чулки, умылась. Инга, усадив меня перед зеркалом, заплела две тугие косы, вплетая ленты.

– Ганс уже проснулся?– голос был предательски осипшим.

– Да дочка, давно уже. Сходил твой жених на утреннюю службу, сердце моё радуется, как он предан вере и чести, а сейчас они с твоим отцом ушли встречать лодки.

– Мама, а лодки зачем? У нас одно маленькое озеро. И селений на том конце нет.

– Дочка, лодки с гостями – это традиция. Нельзя уходить от нее, даже если она бессмысленна,– объясняла матушка, ласково поглаживала моё плечо. Встав со скамьи, обняла ее, стараясь вложить в объятия всю благодарность. Тихо всхлипнув, она легонько похлопала меня по спине.

– Хватит пустых разговоров, на кухню быстрее.

Спустившись на кухню, улыбнулась присутствующим и встала за свободную печку, поставила глиняный горшок, насыпала пшеницы побольше, залила сливками и водой.

– Девочка моя, может в печку ставить уже? Время…– услышала голос Грид, которая стояла рядышком и ласково глядела на меня.

– Грид, может, каше что- то сказать надо? Чтобы жизнь моя счастливая была?– смущаясь, спросила совета.

– Девочка, ничего говорить не надо, просто думай, старательно перемешивай.

Совет прост и понятен.

– Что ты добавляла?

– Давно это было. Летом венчались. Я много ягод насыпала в кашу и медом заправила. Сладкая у меня жизнь вышла с моим дорогим,– грустно сообщила она,– прожив вместе долгую жизнь, а после его кончины я не смогла снять траур.

– Тогда и я положу мёда.

Душистый мед пах летом и счастьем. Вдохнув аромат лакомства, добавила в кашу. Перемешав, глазами поискала баночки со специями, добавив все что нравилось: корица, гвоздика, семена душистого перца, кориандр.

– Аннабель, не боишься, что жизнь твоя с мужем будет очень неспокойной? Смотри, сколько всего заморского положила,– обеспокоенно спросила Грид, перебирая использованные баночки.

– Грид, понюхай, как пахнет. Сладко, пряно, волшебно. Не боюсь,– бросив горсть орехов, вновь всё перемешала, накрыла крышкой, поставила в печь.

– Правильно, каша на судьбу не влияет. Тебе ведь понравилось? Значит, счастливая будешь,– тихо проговорила старая женщина.

Попросив Грид посмотреть за кашей, побежала одеваться. Уже были слышны голоса и звуки музыки.

– Инга, я готова, собирай меня. Гости уже на подходе,– выпалила я, забегая в комнату.

Оставив свои дела, Инга начала наряжать меня: парадная сорочка с воротником стоечкой расшитой белыми нитями, корсаж с прямоугольным глубоким вырезом, на широких лямках, расшитый цветными оберегами, кресты на лямках и по контуру лифа. Цветы с острыми лепестками обильно и ярко красовались на груди. Подол юбки украшен цветными лентами, передник накрахмален и расшит белыми нитками. На шею надела несколько ниток красных бус.

– Воистину ты выглядишь величественно в этом,– расплылась в улыбке Инга, поправив подол юбки.

– Да, но боюсь в короне мне не выстоять весь день,– с опаской проговорила я, глядя на неё.

– Все стояли, и ты сможешь.

Весила корона много, в высоту с моё предплечье, состояла из золотого обруча и двенадцати флёрделисов, чередующихся по высоте. В центре каждого из них были сапфиры, украшенные лунными камнями. Под каждым флёрделисом шестигранник, украшенный аметистами.

– Очень тяжело?– обеспокоенно спросила Инга.

– Очень, шея будет затекать,– озабоченно ответила, стараясь держать голову ровно.

– На служении потерпишь, а после, во время праздника, беги в пляс и танцуй, пока не слетит,– советовала девушка.

– Еще и плясать в этом надо…кошмар…

– Ничего, а потом, когда дочке передашь корону, расскажешь, как сама причитала в день свадьбы.

– Во Франции свои обычаи. Возможно, я последняя, кто идет на бракосочетание в ней.

Наш диалог прервал стук в дверь. На пороге стояли отец с матушкой в парадных одеждах, счастливо улыбаясь. Неуклюже повернулась к родителям, показав им всю красоту своего образа.

Отец поцеловал меня в лоб, а матушка отдала семейную Библию, расцеловав в обе щёки.

– Жениху уже не терпится увидеть свою невесту. День выдался снежным, ветра нет. Не замерзнете. Пришлось Гансу отдать мой парадный костюм. Хотел сыну его передать, но теперь Ганс – часть семьи. Ему идут наши одежды,– сообщил отец.

– Дочка, кашу твою Грид уже достала. Настоится, пока в ставкирке будем. Ты много приготовила, всем хватит,– ласково погладив еще раз, сказала матушка.

Отец встал по правую руку, матушка – по левую. Взяв меня под локти, направились к выходу.

Родительская поддержка помогла преодолеть все препятствия. Сейчас путь казался особенно длинным. Волнение, тяжесть короны, мысли о будущем – все это не ускоряло. Каждый шаг давался тяжело. Уже подходя к лестнице и увидев толпу, испугалась и покачнулась назад.

– Шшш, дочка, не трусь, тут все село собралось. На тебя, красавицу, пришли посмотреть. Не бойся, твоя судьба во Франции, здесь твой путь завершен,– прошептал батюшка.

– Мне страшно,– тихо сообщила родителям.

– Твоя мама в день свадьбы три раза падала в обморок. Так что ты держишься просто замечательно.

– В день свадьбы у меня живот был больше, чем та запечённая тыква на столе,– не глядя на супруга, произнесла матушка.

– И ты была волшебной, радость моя.

Томрод сделал шаг вперед и, подтолкнув меня, помог спуститься по лестнице.

Гости улыбались, Ганс молча любовался, а сам, бледнее полотна, стоял в парадной одежде севера: тонкая белая рубашка, узкие штаны, заправленные в высокие сапоги, расшитая ромбами меховая жилетка, палаш, привязанный к ремню. Черная шляпа с широкими полями завершала образ.

– Ситроя, ты ангел сегодня. Я счастлив…

Ослепительно улыбнувшись, я поцеловала жениха. Поначалу растерявшись, Ганс замер, но быстро придя в себя, прижал меня крепче. Возглас одобрения толпы оглушил нас. Гости желали многих лет вместе и ребятишек. Другие просто считали время поцелуя. Из толпы полетели монеты, детки собирали их и складывали в мешочек в руках Томрода.

Вся наша шумная компания вышла из дома и направилась к ставкирке. День ясный и морозный. Я искренне радовалась, появлению румянца на наших щеках. Ставкирка встретила теплом, запахом ладана и зажженными сотнями свеч. От этих бликов перехватило дыхание. Заметив мой восхищенный взгляд, Ганс наклонился к моему ушку: