На секунду в мою голову заркдывается сия тревожная мысль, и я заканчиваю свой пылкий монолог совсем уже упавшим голосом.

— Глупышка, — прижимает меня к себе мужчина. — Очень хочу. Просто для девушек это такой важный момент в жизни. Ты не пожалеешь?

— Я очень пожалею, если мы не сделаем это в ближайшее время, — воспрянув духом, тут же уверенно отвечаю. — А какое на мне будет платье мне не важно. Главное, что самые близкие и дорогие люди и так будут с нами, а в храме мне достаточно и тебя. Да и вообще, — шмыгаю я носом от переполнивших меня чувств. — Я хочу, чтоб этот момент принадлежал только нам двоим. Был только нашим…

— Женя, ты уверена? — еще раз переспрашивает любимый.

— Более чем? — твердо киваю. — А ты?

Вместо ответа его губы накрывают мои и слова становятся совершенно лишними, ведь за нас говорят наши сердца, наши души и наши тела.

А на рассвете я просыпаюсь от легкой щекотки. Возмущенно чихаю и тру пострадавший нос. Но диверсионные ощущения, не дающие мне вновь нырнуть в объятья дремы, не только не пропадают, а еще и усиливаются. Не выдержав, открываю глаза и вижу коварно улыбающегося Эмерея собственной графской персоной.

— Тео? — удивленно хлопаю ресницами, сдерживая зевок. — Зачем ты меня разбудил?

Легкое белое перышко в его руке явно указывает на виновника происшествия.

— Ну, ты же сама хотела побыстрее выйти замуж. Собирайся! — командует мужчина. — Мы женимся через двадцать минут.

— Как двадцать минут? — я вскакиваю с кровати, путаясь в покрывале. — Почему двадцать? Почему ты меня раньше не разбудил? То, что я не хочу суеты и мне не нужен свадебный наряд, совсем не означает, что я готова выйти замуж голой и неумытой!

— Ничего против не имею, — самодовольно усмехается Эмерей, наблюдая за моими суетливыми сборами. — Для меня ты в любом наряде прекрасна.

Кидаю на мужчину возмущенный взгляд. Хорошо ему говорить, он-то уже полностью собранный и как всегда безупречен.

Поплескав холодной водой в лицо и почистив зубы, принимаюсь быстро расчесывать волосы, думая какую прическу соорудить. Без Лины я мало на что сейчас способна, но тревожить ее, почему-то, желания нет. Я хочу, чтоб даже это суматошное утро принадлежало нам двоим.

— Оставь распущенными, — просит любимый, увидев, как я вожусь с длинными локонами, пытаясь их собрать лентой.

Пожимаю плечами и позволяю им свободно струиться по плечам, еще пару раз проведя щеткой.

Платье беру то, которое мне нравится больше всего среди всех моих туалетов. Я сразу, как только сие потрясающе красивое одеяние увидела, прикипела к нему всей душой. Ткань нежно-кремового цвета, лиф с открытыми плечами, короткими рукавчиками и пышная двухслойной юбка, украшенная ручной вышивкой. Надеваю любимый наряд и довольно верчусь перед зеркалом. Тео накидывает мне на плечи пушистую теплую шаль, лето подходит к концу и утром уже довольно-таки прохладно, и берет за руку, выводя из комнаты.

Мы тихо, будто маленькие дети, крадемся по коридору, стараясь, чтобы нас никто не заметил, и хихикаем, словно сумасшедшие. Ведь не даром говорят, что любовь может свести с разума. Меня свела так точно.

А на конюшне нас уже ждет Ворон, полностью оседланный и пофыркивающий от нетерпения. Тео подсаживает меня на спину коню, сам запрыгивает следом, и мы куда-то мчимся.

— Знаешь, что мне это напоминает? — шепчет на ухо мужчина. — Раньше в моих краях было традиция красть невест, если родители не давали добро на брак. Обряд тайком проводил на рассвете жрец в месте силы. Говорят, что такие браки были благословенные небесами.

— В месте силы? — удивленно поворачиваюсь к нему.

— Да, наши предки поклонялись силам природы, — кивает Теодор. — А ее дух жил в священном дереве, прародителе леса.

И только тут я замечаю, что мы скачем не к деревне, а в совершенно другом направлении, прямо противоположном.

Древнее дерево, возвышающееся на холме, встречает нас тихим шумом листвы, прохладной росой на траве, тут же оседающей на носках башмаков и птичьим гомоном. На его раскидистых, увенчанных пышной листвой ветках, кажется, восседают все окрестные птицы. Ствол исполинского растения настолько огромен, что требуется, по меньшей мере, человек пять, чтоб его обхватить. Под ним уже ждет знакомый жрец, который обязан был женить нас в храме.

Он приветливо и ободряюще улыбается нам и просит приблизиться к нему. Наши сцепленные вместе руки он перевязывает ярко-алой лентой, а на голову мне возлагает венок из белоснежных ромашек и васильков.

— Венок по традиции должны были плести твои подруги, — тихо объясняет жених. — Его смастерила для тебя племянница жреца Сира.

— Когда ты успел обо всем договориться? — удивленно поднимаю брови.

— Успел, — хитро улыбается мой будущий муж.

— Пора, — тихо оповещает нас жрец, видя, как горизонт начинает наливаться багрянцем, готовясь выпустить на небосвод солнце.

— Властью, дарованной мне силами природы, — провозглашает необычно сильным и звучным голосом волхв. — Я призываю в свидетели древних духов земли, моря, леса и неба, чтоб сочетать нерушимыми узами брака этого мужчину и эту женщину.

Может, это мне только кажется, но шум моря становится сильнее, шелест листвы громче, а по траве пробегает волна, гонимая ветром. Мои юбки вздымаются пузырем, и ленточка на наших руках трепещет, словно язычок пламени.

— Эванжелина Хендрик, урожденная Евгения Линевич, я беру тебя в жены, — внезапно говорит Теодор. — Клянусь любить, беречь и охранять, как самое ценное сокровище на земле. Клянусь быть тебе любящим мужем и верным другом, каменной стеной и надежной опорой, поддержкой и защитой. Ты мое счастье, моя любовь, моя душа.

Я сглатываю комок в горле, чувствуя, как замирает в груди от невыносимого безумного всепоглощающего счастья.

Его глаза светятся нежностью и любовью, а руки кажутся обжигающе горячими.

— Теперь твоя очередь, — слегка улыбаясь, говорит Эмерей.

— Я не знаю, что нужно говорить, — тихо шепчу, обмираю от страха. — Что мне сказать?

— Говори, что чувствуешь? — ободряюще улыбается мне он.

— Теодор Эмерей, — начинаю дрожащим голосом. — Я люблю тебя так, как никого в жизни не любила. Клянусь быть тебе верной и любящей женой, родить тебе детей, хранить наш домашний очаг, быть берегиней нашей семьи и поддерживать тебя во всем. Отныне я твоя все без остатка. А ты мой.

На глазах вскипают слезы, которые тут же высушивает ветер. Солнце, полностью поднявшись над горизонтом, осыпает рассветными лучами нашу пару, священное дерево и жреца под ним. Наши клятвы уносит ветер, а волхв неожиданно поджигает ленту, скрепившую наши руки. Полоска алой ткани вспыхивает как факел, и я не успеваю испугаться, как сгорает дотла, совершенно не зацепив кожу на руках.

Удивленно смотрю на наши сцепленные ладони, а Эмерей на минуту разъеденив их, берет у жреца красивое витое серебристое кольцо, похожее на переплетенные лозы винограда и надевает мне на палец. Я, быстро сообразив что к чему, повторяю за ним, увидев в руках у волхва парное украшение.

— Отныне вы муж и жена, — провозглашает жрец. — Два тела — одна душа.

Теодор прижимает меня к себе и накрывает мои губы пылким поцелуем, а я чувствую, что у меня буквально земля ходит из-под ног.

— Наконец, ты моя! — говорит он, прервав поцелуй и прижавшись лбом к моему лбу.

— А ты мой, — отвечаю, не в силах поверить, что это, наконец, случилось.

— Отныне и навсегда! — смотрит мне в глаза любимый.

— Отныне и навсегда! — словно эхо, отзываюсь я.

Весна в этом году долго отказывалась брать бразды правления в свои нежные и хрупкие руки, отдав зиме весь месяц март в полное и безраздельное владение. Но всему приходит конец, и за последние три недели на улице стало настолько жарко, что теплые наряды пришлось сменить на более легкие, проигнорировав демисезонную одежду.