Ярко светило солнце, день сиял. Затем наступил тихий прелестный вечер. И только зловещая немигающая звезда разгоралась на угасающем небосводе. С ужасающей скоростью она неслась к Земле из кричащей бездны, неся всему живому неминуемую гибель.

Весть о столкновении с Анастасией, превратившем предстоящее космическое представление в светопреставление, мгновенно облетела мир. После нескольких часов оцепенения в большинстве стран появились первые признаки паники. Реальные плоды научно-технической революции, ощущаемые всеми и повсюду, заставляли верить этим всезнающим учёным. У многих людей подспудно росло убеждение, что чем-то именно таким и должно всё закончиться.

Через два дня, когда стало абсолютно ясно, что столкновение неминуемо, Сан Саныч направил официальный доклад Президенту и в высшие инстанции страны. Всё это время он не смыкал глаз.

Немедленно по радио и телевидению было передано обращение Президента и правительства к народу. В нём сообщалось о предстоящей катастрофе, о введении чрезвычайного положения, звучал призыв сохранять спокойствие и человеческое достоинство, не поддаваться панике.

Прослушав обращение, Сан Саныч почувствовал смертельную усталость. Он позвонил домой. Она уже всё знала: “Милый, приезжай. Побудь со мной. Я хочу тебе что-то сказать…”

У него защемило сердце. Это – как ночной кошмар: что-то огромное, страшное, надвигающееся на нечто бесконечно тонкое и хрупкое. Там, в беспредельной вышине с надрывным беззвучным рёвом и тягостным стоном неслась раненная небесная Анастасия. Здесь – милая, любимая, необыкновенная, нежная, ласковая Ася… Он не сразу осознал, что шепчет эти слова в трубку.

Предупредив дежурного о своём отъезде, Сан Саныч спустился к машине. Часовой проверил документы и взял под козырёк.

Он ехал домой, силясь не заснуть по дороге. Из глубины переутомлённого мозга медленно всплывали разрозненные мысли. Драматизм происходящего не втискивался в сознание. “Человечеству осталось жить совсем немного. Мир, развивавшийся миллиарды лет, всё живое, возможно, за исключением горстки простейших микробов и вирусов, погибнет в адском пламени. Может, это происходило с Землёй и не раз? Свидетельство тому – гигантские астроблемы, эти космические раны диаметром в десятки и сотни километров, Гудзонов залив или Саргассово море, например. Они сглажены и замаскированы миллионами лет. Многие округлые впадины земного рельефа – синяки на теле матушки Земли от побоев небесными камнями. Планета Земля – это настоящее яйцо всмятку – не слишком-то прочный и надёжный космический дом для человека. Даже мелкие астероиды диаметром лишь в десятки километров, взламывали и разбрасывали в пространство тонкую земную кору, расплёскивая полужидкое “нутро”. Раскалённая лава затапливала поверхность, навсегда стирая следы некогда существовавших цивилизаций. Следы эти надо искать разве что на других планетах или в бескрайних просторах космоса? Бедный мой мозг! Он отказывается понять, что скоро навсегда перестанет мыслить. Хорошо бы, правы оказались те, кто верит, что наши души не погибнут, а переселятся в другие существа! Правда, это всё равно мало утешает. А причём тут вообще слово “утешает”? Утешают, когда горе. А горе, это когда кому-то плохо. Когда плохо сразу всем – это не горе. Это – обстоятельства. Жаль только, что человечество сгинет, так и не поняв смысла своего существования. Надо было не накапливать горы никчёмного теперь оружия, годного только для самоубийства человечества, а обживать другие планеты – Луну, например. Она, давно остывшая и твёрдая – “крепкий орешек” по сравнению с Землёй. Как мелко и глупо выглядит сейчас многое из того, что делало человечество! А сам я для чего существую? Для того, чтобы выучиться на астронома и открыть конец света за несколько месяцев до его наступления, да ещё дать ему такое светлое имя!? Какая дьявольская игра судьбы, пославшей мне одновременно две Анастасии! Одну – олицетворение жизни и всего самого светлого, а другую – несущую гибель всему этому…”

Тягучие мысли его были прерваны военным патрулём. Проверили документы, осмотрели машину. Только сейчас Сан Саныч обратил внимание на магазины с тёмными разбитыми витринами, сгоревшие остовы автомобилей по обочинам, людей, бесцельно бредущих в разные стороны. Находясь в обсерватории, он не подозревал, что творится в мире.

Из-за поворота дороги открылся вид на море. Внизу в сгустившейся темноте разгоралось зарево пожара. Дорога юркнула во мрак ущелья. В подсознании его закопошилась безотчётная тревога. Нога машинально притопила газ. Выскочив на гребень, он снова увидел огонь… Анастасия! Мозг расколола страшная мысль. Всем своим существом он бросил машину вперёд. ЗИЛ вцепился в дорогу как паук. Резко тормозя у калитки, он почувствовал удар камня в лобовое стекло. На его участке в отблесках пламени с дикими криками метались какие-то люди. Обезумевшая толпа как хищный спрут что-то вытащила из разгоравшегося дома и, неистовствуя, волочила по земле. Горячая кровь хлынула ему в лицо. Он бросился в толпу, нанося удары направо и налево. Разорвав её плотную массу и ринувшись вниз, он увидел то, что было её жертвой. Нежное и прекрасное существо, самое дорогое для него в жизни, было превращено в кроваво-чёрный ужас! Невыразимо мучительная печаль в широко раскрытых глазах на изуродованном лице, заломленные руки, а вокруг – десятки мятущихся кровожадных щупальцев.

Ярость толпы перенеслась и на него. Он не чувствовал боли, только жгучую ярость. Кричал, бил, рвал зубами, пытаясь собрать на себя все удары. Теряя сознание, он услышал рокот мотоциклов. Внезапно всё вокруг словно погрузилось в молоко, затем исчезли все звуки, но он ещё боролся. И когда он понял, что помощь пришла, только тогда он позволил наваливающейся темноте взять над собою верх…

Ревущие мотоциклы в бешеном прыжке повалили забор и врезались в толпу. Началась свалка. Подоспевшие мотоциклисты, побросав на ходу машины, вооружённые обрезками шлангов, в шлемах с закрытыми забралами, рванулись к центру толпы. Лошадиный топот хлёстких свистящих ударов слился с многоголосным воем. Из подскочившего армейского джипа, сопровождаемого ещё двумя мотоциклистами, выпрыгнули солдаты. Еле покрывая шум битвы, застучали автоматные очереди. Высоко в небо взвились фонтаны светлячков. Через мгновенье толпа сдалась, рассыпаясь в темноту.

Приходя в сознание, он увидал над собой людей в шлемах, свет мотоциклетных фар.

– Свои… где Анастасия? – пролепетал он ещё не слушавшимися губами.

Ему помогли встать. Несколько человек тащили носилки. Он бросился туда. Её глаза были закрыты, волосы в липкой крови… Подхватил носилки. Рядом шла женщина в белом халате, державшая склянку с трубкой.

Погрузили носилки в машину. Доктор начала делать Анастасии искусственное дыхание пластиковой гармошкой, затем крикнула окружавшим:

– Собирайте ребят с первой группой крови и дуйте к больнице. Потребуется много крови. Поехали, быстрее!

Машина тронулась. На каждой неровности дороги он всем своим телом ощущал её боль.

– Бедная моя ласточка, девочка моя милая, как мало я отдал тебе своей любви и ласки, – шептали его губы. – Я должен был это предвидеть. Варвары двадцатого века!

Ему безотчётно хотелось схватить, обнять это искалеченное, почти безжизненное, но такое родное тело, прижимать, прижимать, прижимать к своей груди, чтобы пропитать жизнью своею, отдать всю её без остатка.

Видя его состояние, врач ни о чём не спрашивала. Ему самому надо было оказывать помощь. Рубашка – в клочья, всё тело в синяках и ссадинах.

– Доктор, у неё должен быть ребёночек, – проговорил он непослушным ртом.

Та ничего не ответила.

Ему не позволили следовать за носилками, а самого повели под руки. Отдавшись во власть медсестры, обработавшей и перевязавшей ему раны, он увидел через окно сплошные всполохи фар.

Капитан остался теперь совсем-совсем один, наедине со своими мыслями и катером. Он никак не мог предположить, что красивая звезда, которую он заметил утром и по началу принял за сверхновую, совершенно неожиданным и драматическим образом положит конец его долгожданному путешествию, большими трудами подготовленному, так хорошо начавшемуся.