– Очень может быть. Мне тоже почему-то кажется, что мужчины – совершенно другая космическая цивилизация, – сказал он. – Мы только сблизились, сроднились, поселившись на одной планете. И теперь не можем друг без друга.

– Мы можем, – отрезала она.

– Наверное, ты права. Как ни странно, я всегда считал, что связь лезбиянок чиста и равноправна. А мужчин между собой – грязна и порочна. Секс лезбиянок – стрельба по мишени холостыми патронами. Секс голубых – боевыми по помойке. Женщины – это космическая раса выше нас по уровню развития. Мы, в сущности, ваш обслуживающий персонал – телохранители, разведчики, добытчики, ходячие биолаборатории по адаптации к агрессивной внешней среде.

– Да, я хотела бы быть там, среди них. И могла бы. Но здесь у нас такая глушь… А мне так хотелось стать кем-нибудь, более интересным и значимым, чем уборщица, медсестра, завкорпусом или спортинструктор в санатории.

– Это не столь важно, какую функцию мы выполняем в нашей цивилизации. Главное, что она родилась, существует и борется за выживание. Каждый из нас необходим. Ты можешь сказать, какой камешек в пирамиде Хеопса лишний… или главный?

Она промолчала.

– Мне жаль только, что я оказался вне этой борьбы.

– Ты, наверное, и так много сделал для этой цивилизации.

Теперь промолчал он.

– Мы – камешки, уже отколовшиеся от пирамиды Хеопса, – вздохнула она.

Телевидение показывало работу космонавтов на орбите.

– Не верю я в этот проект, – он откинулся в кресле. – Такие грандиозные программы готовятся годами. За месяцы можно сделать только красивое шоу.

– Ты лжёшь. Мы спасаем самое лучшее, самое светлое на планете, вообще на свете. Это не какая-то там ваша военная программа со звёздными войнами. Это наши жизни. Моя душа тоже полетит вместе с ними…

Он не ответил. На её глазах навёртывались слёзы:

– Они начнут там совершенно другую жизнь. Главное женское начало будет торжествовать. Мужчины не понадобятся им тысячу лет. Новая цивилизация наверняка придумает, как вообще обойтись без них. Где появляются мужчины, там убивают, насилуют, порабощают, там войны, обман, политика, торговля всем на свете: – жизнью, любовью, свободой, – всё самое гнусное в этом мире придумано ими для того, чтобы легче присваивать женщин.

Комментатор рассказывала о первых успехах экспедиции. Цветные кадры сменяли друг друга. Диктор сама изредка смахивала слёзы. Никто из простых людей, попадавших в поле телекамер, не мог оставаться равнодушным. В едином порыве человечество устремлялось в космос.

– У них получается… у них всё получится. Я так этого хочу, ты просто не понимаешь…

Она скрестила руки на груди, глубоко дышала. Он осознал, что в эти мгновения она горячо молилась, молилась по-своему, фокусируя всю свою энергию души туда, где шла эта настойчивая, упорная работа, где в настоящий момент вершилась судьба человечества.

Трансляция всё продолжалась. Космические сцены завораживали своей скурпулёзной медлительной значимостью. Настроение приподнятости, порыва очищения, светлой надежды постепенно захватило и его.

Они уже не могли предаваться безудержной страсти. Они ощутили себя посреди миллиардов лет космической истории, представили её себе сразу всю, в единстве далёких, разнесённых на ужасные расстояния и годы цивилизаций, чужих и непохожих, родных и одинаковых…

Гигантская комета уже была видна даже днём в виде яркого продолговатого пятна. От него тянулся размытый хвост с утолщением на конце – отметиной от удара астероида. Это – продукты взрыва, унесённые солнечным ветром. В голове пятна виднелось туманное сгущение – собственно сама Анастасия со своей атмосферой.

Ночью зрелище захватывало своей грандиозностью. Куда там Луне и звёздам! Свет от этой небесной люстры был настолько силён, что свободно можно было читать. Вокруг неё различались многочисленные блёстки – крупные осколки. Некоторые из них имели свои маленькие хвостики, что указывало на присутствие в них льда, других летучих веществ.

Вследствие движения осколков хвостики перепутывались. Всё это мерцало и переливалось в солнечных лучах.

Время от времени по небу “проползала” космическая экспедиция несколькими очень близко расположенными яркими звёздочками, окружёнными еле заметными пылинками.

Поражало сопоставление космических масштабов. Огромная на экранах телевизоров, словно летающий небоскрёб махина марсианского корабля-флагмана на небе выглядела всего лишь яркой звёздочкой, терявшейся среди мириад звёзд небосвода. А на гигантском расстоянии расползлось и застыло перед броском необъятное космическое чудище.

В реальности навстречу Земле с удесятирённой скоростью неслось сверкающее облако, превышавшее уже не только видимые, но и реальные размеры Солнца! Яркие звёзды просвечивали сквозь голову и хвост кометы, поэтому казалось, что они находятся гораздо ближе этого чудовища. Картина совершенно не укладывалась в сознании.

Нечто подобное по ощущению Сан Саныч видел в детстве в ночных кошмарах, когда у него поднималась температура.

Сейчас он представлял себе, что находится в большом планетарии и лектор, тыча указкой по небосводу, показывает разные чудеса мирозданья. Вот скоро зажжётся свет, и сеанс окончится, но что-то заело в волшебном фонаре, и он никак не выключается.

В перерывах между репортажами крутили старые комедии. В них вклинивались официальные лица со своими сообщениями. Изредка передавали церковные службы различных конфессий.

Сан Саныч прошёлся по Москве. Какой был разительный контраст между нею и Парижем! Не было того шумного веселья, не бродили праздные парочки, не светились повсюду окна кабачков. Кроме центральных улиц кругом было мутно, пыльно, уныло. Группки людей, оживлённо обсуждавших последние подробности стартов, лишь немного скрашивали общую картину.

Сан Саныч побрёл подальше от проспектов. Здесь жизнь словно остановилась. Бесцельно бродили какие-то оборванные люди, много милиции, непонятно куда и зачем в разных направлениях ездили немытые обшарпанные машины. Бездомные собаки в репьях бросались им под самые колёса и лаяли вослед.

Большинство магазинов не работали. Только в некоторых продовольственных, которые обеспечивали продуктами питания, замечалось некое оживление в виде вновь появившихся очередей.

Светофоры перемигивались, но на них никто не обращал внимания. По полупустым улицам ветер носил пластиковые пакеты и клочки бумаги. Народ сидел по своим щелям.

По главным магистралям и Садовому кольцу ещё ходили редкие троллейбусы. Другого общественного транспорта, кроме милицейского и спецворонков, видно не было. Метро работало. Поезда ходили непривычно редко. Дежурных почти не видно. Турникеты не работали. Да и кому в голову придёт сейчас брать или платить за что-то деньги?

Если б не оборонные предприятия да институты, в большом количестве находившиеся в Москве и работавшие на экспедицию, да не центральное правительство, город казался бы поражённым эпидемией или совсем вымершим. У всех, видимо, всего хватало до самого конца. Общая жизнь ещё поддерживалась телевидением. Поражали широко раскрытые детские глаза, наполненные немым вопросом.

Вечером Сан Саныч встретился со знакомым учёным, принимавшим участие в формировании банка генотипов земных животных. Тот скороговоркой поведал ему, что современная наука не позволяет взять с собой животных, даже мелких мышей, но в надежде на будущее решено послать половые клетки, законсервированные по специальной методике. Возможно, через какое-то время наука сможет вырастить из них живые организмы.

Конечно, сейчас было не до собачек и кошечек. Учёные и конструкторы бились за каждый миллиграмм, пытаясь запихнуть ещё что-нибудь с Земли. Но в последние дни приходилось с зубовным скрежетом постоянно от чего-то отказываться. От земной цивилизации откалывались куски и кусочки, обречённые исчезнуть навсегда.

Вернувшись в гостиницу и завалившись на диван, Сан Саныч остро почувствовал, что он как специалист больше никому не нужен. Все его рекомендации уже даны, зашиты в бортовые программы и реализованы в металле, внесены в графики экспедиции. Так опустошённо и болезненно он не чувствовал себя никогда. Сердце сжалось.