Провожу рукой по сумочке, стряхивая с неё грязевые капли и успокаиваю себя — всё должно получиться, главное — не паниковать. Замечаю обеспокоенный взгляд на себе какой-то пожилой женщины и понимаю, какой поток вопросов сейчас выльется на меня. Поспешно отворачиваюсь к окну, зажмуриваясь. Не хочу стать источником обсуждения всей маршрутки, а также ругать коммунальные службы, которые не занимаются облагораживанием улиц.

Двенадцать минут, и общественный транспорт останавливается на нужной остановке. Я сую водителю в кулак мятую мелочь, и бегу по направлению к издательству — за опоздание меня по головке не погладят. А если шеф и пройдёт мимо бедняги-Вики, не упрекнув, то мерзкий Шаповалов наверняка сболтнёт что-то резкое в мой адрес.

На всех парах врываюсь в белоснежный холл, оставляя на мраморной плитке грязные чёрные следы и, показав охраннику на входе свой пропуск, припускаю к лифту.

Вижу, что двери кабины закрываются прямо на моих глазах, и верещу как молодой поросёнок, за которым по полю гоняется нерадивый свинопас:

— Ааааа, подождите!

Но человек, находящийся внутри лифта, отчего-то и не думает нажимать на «стоп», чтобы помочь мне.

Вот свинья!

Тогда я молниеносно просовываю нос своего полуботинка в почти закрывшуюся дверь, и начинаю быстро колотить кулачками по створкам, требуя на все лады:

— Ну же, откройте!

Отчаянно царапаю металлические двери лифта своими короткостриженными ноготками и понимаю, что сейчас мне бы пригодились длинные, крючковатые ноготки одной из наших сотрудниц. Уж она-то бы вмиг одолела эти неподвластные мне створки, вскрыв их ногтями, как консервную банку!

Двери кабины, нехотя, начинают открываться, и я понимаю, что дешёвой обуви пришёл конец — подошва с краю отклеилась, и наружу торчит мой грязный от талой воды, мизинец.

Вот кошмар.

Только бы в лифте не было знакомых! То-то смеху будет!

А противный Шаповалов ещё и шутку какую-нибудь зарифмует по этому поводу, а потом ещё по факсу разошлёт всем сотрудникам. Уж я-то его знаю.

Двери лифта наконец-то раскрылись, и я выдыхаю — в кабине стоит абсолютно незнакомый высокий мужчина в тёмно — сером костюме. Он слегка вжался в угол, а на его породистом волевом лице нарисовалось выражение искреннего ужаса.

Нет, он издевается?

Мало того, что даже не подумал помочь мне, хрупкой девушке, так ещё и делает вид, что увидел кикимору болотную, на которую я, между прочим, ни капли не похожа!

Сдвигаю тонкие брови на переносице, начинаю шипеть разъярённой кошкой:

— Неужели было сложно подождать меня?

Незнакомец прокатился своим ехидным взглядом тёмно-синих, как море, глаз по моей перемазанной грязью фигуре, остановившись на порванной в хлам обуви и, хмыкнув, выдал:

— Вы не перепутали здание? Химчистка находится в соседнем доме. Хотя, судя по вашему внешнему виду, одной химчистки вам будет маловато.

Вспыхиваю, как спичка и упрямо поднимаю подбородок вверх.

Нет, это надо же!

— Вовсе нет, будет вам известно, я работаю в этом журнале.

— Да? Позвольте поинтересоваться, кем? Уборщицей? Или креативным дизайнером? Если так, то я не удивлён, что ваши продажи так резко упали в последнее время! Креатива от вас явно не дождаться!

— Ни то, и ни другое.

Сверлю наглеца ненавистным взглядом.

Кто он такой, чёрт возьми, что позволяет себе критиковать наш журнал? Да, мы сейчас, как и многие другие издательства, не находимся на гребне волны, но наше положение не так уж плачевно. И откуда ему известна информация о наших продажах? Не исключено, что Шаповалов слил конкурентам эту информацию за звонкую монету, и теперь этот напыщенный индюк хочет сделать Геннадию Петровичу какое-нибудь предложение.

— А кем?

— Замом начальника!

Выкрикиваю, раздувая щёки.

Возмущение рвётся из меня фонтаном, и я впериваюсь в ехидного наглеца смелым воинственным взглядом амазонки. Кровь быстрее побежала по венам от захлестнувшей меня волны негодования, и я сжимаю руки в кулаки, пытаясь стать с наглецом одного роста.

Что ж, так ему и надо, пусть знает!

И пусть у нашего Геннадия Петровича нет никакого заместителя, и формально замом является главный редактор — этот противный мужик всё равно об этом не узнает.

Главное ведь нападение?

— Ах, простите! Но, если именно так выглядит заместитель начальника, то я понимаю, почему всё так печально в этом журнале.

Точно, Мишка нас сдал. Он всё знает.

Голос дрожит, но я с упрямством молодого осла продолжаю язвить, храбро окатывая своим взглядом непрошеного гостя.

— На что вы намекаете?

— На то, что выглядите вы, мягко сказать, непрезентабельно.

Мужик начинает заливисто хохотать, запуская пятерню в свои тёмно-русые волосы и я, скрежеща зубами, вылетаю первой из кабины лифта, оставив хама внутри. Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас вцепиться в лацканы его пиджака, но судя о его широким плечам и спортивному телосложению, он легко даст мне отпор.

Ах, противный наглый хлыщ, погоди!

Я не знаю, кто ты, но ты уже нашёл в этом издательстве своего врага!

*****

— Итак, коллеги, доброе утро.

Геннадий Петрович прогуливается вдоль длинного стола, заложив руки за спину, и внимательно поглядывает на часы, мерно тикающие на стене. Я приютилась в уголке у окна, за малюсеньким столом. Как секретарю, мне поручено следить за ходом совещания и делать какие-то пометки в своём ежедневнике, но не более.

Никакого права голоса у секретарши нет.

Хотя мне отчаянно хочется спросить Шаповалова — кем является тот засланный казачок, с которым я так некстати встретилась в лифте и испортила себе настроение, но не могу. Что ж, мне ещё представиться такая возможность, и я с удовольствием посмотрю на бегающие лживые глаза мерзкого веб — дизайнера.

Нужно только дождаться своего часа.

Стрелка часов послушно замирает на девяти часах, и шеф, откашлявшись, начинает.

— Итак, последний номер журнала разошёлся с весьма скромными результатами. И, надо признаться, я этим обескуражен. Вроде бы мы предусмотрели всё, отразили новые молодёжные веяния, раскрыли модные тренды, но нет — снова не попали в струю.

Я начинаю ёрзать на стуле.

Ведь, проведя в туалете энное количество времени, я так и не смогла как следует отмыться от грязевых пятен. Выйти без колготок я не могла себе позволить, а попросить было не у кого — все уже собрались в зале для совещаний.

Пришлось идти в мокрых.

И теперь я поняла, что это было не лучшее решение — капрон высыхает и вызывает раздражение на моей коже, неприятно царапая её при этом.

Отчаянно почёсываясь, я пытаюсь делать это незаметно, чтобы шеф не выгнал меня из зала за нарушение дисциплины. Подобного унижения я точно не стерплю, поэтому пытаюсь вслушиваться в монотонный бубнёж шефа.

— И поэтому к нам был прислан новый главный редактор. Ранее он работал в таких крупных изданиях, как «Домашний уют» и «Дизайнерская мысль». В общем, у него довольно обширный послужной список, никаких нареканий со стороны руководства и вообще — ценный кадр для любого журнала!

— И что, не сработался?

Шаповалов выкрикивает с места, крутя головой по сторонам.

По залу проносится хихиканье и я закатываю глаза — даже странно, что ещё никто не приструнил нашего остряка, от которого лично у меня уже начинается аллергия.

— Замечательно сработался, но ваше начальство меня перекупило.

В зале раздаётся незнакомый бархатистый голос, в котором слышатся нотки стального ехидства, и я машинально поднимаю глаза на вошедшего. В душе начинает трепыхаться какое-то противное волнение и я, повинуясь нервному напряжению, принимаюсь отчаянно чесать свою левую коленку.

Шаповалов моментально затихает и, надо сказать, не только он.

У меня тоже приоткрывается рот от внешнего облика нового главного редактора.

— Надо сказать, у вас весьма щедрое начальство. А коллектив — просто золото!