Но я не видел этого в своей жизни и не верил Воронцовой изначально. Было ли еще не поздно исправить то, что я сделал?

Через пару дней Дане стало легче — температура окончательно спала, и ребенок стал похож на себя — улыбался, играл, интересовался книгами и игрушками. И только тогда меня наконец отпустило — все это время я жила в постоянном напряжении. Да, ничего катастрофического не случилось, но видеть, как плохо моему мальчику, было сложно. Я спала рядом с ним, просыпаясь от каждого шороха. И сейчас была похожа на сомнамбулу. Валя неодобрительно цокала, говоря, что зря себя загоняю. А я просто не умела по-другому. У меня никого не было, кроме Даньки. И я отдавала себя всю ему. Не могла иначе. Александра в эти дни как подменили — он был сдержан, спокоен и задумчив. Постоянно интересовался состоянием сына, приезжал раньше и, как правило, проводил с тем время. Пусть и недолго.

Каждый день к нам приезжал врач. Анализы подтвердили его диагноз, но он педантично осматривал, проверял, что ситуация не ухудшилась. Может, в этом не было смысла, но Аверин настоял, а я не спорила. Лучше перестраховаться, если была такая возможность.

Сегодня мы впервые вышли на улицу перед ужином. Просто немного подышать воздухом. Прогулялись по саду, а на обратном пути встретили хозяина дома. Тот, увидев нас, нахмурился.

— Почему вы на улице? — недовольно спросил, смеряя тяжелым взглядом.

— Вышли немного подышать свежим воздухом, — объяснила я. — Температуры больше нет.

— Это неоправданный риск, — пресек он мои слова. — Пока врач не разрешит, сидите дома.

— Но…

— Никаких “но”. Домой. Быстро.

Ребенок притих и не встревал в разговор. Так что пришлось подчиниться и вернуться в дом. Ужин прошел в напряженном молчании. Недовольство Александра давило, мешая расслабиться. Поэтому я старалась поскорее закончить с едой. Даня несмотря на то, что чувствовал себя лучше, ел по-прежнему без особого аппетита. Поэтому, как только он закончил мучить пюре, дала ему лекарство и повела наверх.

Измерив на всякий случай температуру, предложила поиграть в роботов, которые уже несколько дней пылились на полке.

Через час малыш стал тереть глаза, и мы пошли умываться. А еще через полчаса он уже спал.

Я собиралась пойти в ванную, чтобы тоже умыться, как в детскую вошел Аверин.

— Как он? — тихо спросил он.

— Уснул.

— Как температура?

— В норме. Сегодня не поднималась.

Отвечала ровно, стараясь не выдавать своих эмоций и не встречаться взглядом с мужчиной.

— Возможно, я был сегодня резок, но это только ради него, — чуть погодя произнес Александр, подойдя поближе.

— Я поняла.

— Что ты поняла? — раздраженно спросил он.

— Что ты руководствовался соображениям безопасности. Как и всегда.

— Так и есть.

— Говорю же — поняла. Просто не стоило запрещать так… грубо. Даня — очень понятливый ребенок. И с ним всегда можно договориться по-хорошему. Просто постарайся объяснять в следующий раз, а не бросаться запретами. — Он лишь неопределенно повел плечами и ничего не ответил. — Может, это не очевидно, но мальчику нужен отцовский взгляд и мнение. Это очень важно.

— Не уверен, что разбираюсь в этом, — отвел взгляд мужчина. — Ты мать, тебе виднее.

— Что? — сорвалось с моих губ раньше, я чем подумала. — Что ты сказал?

Александр тяжело вздохнул и подошел ко мне, встал рядом, практически нависая надо мной.

— Это очевидно, но тебе нужно, чтобы я озвучил это, да? Просто действий мало?

— Каких действий?

— Ты здесь, с Даниилом. Этого недостаточно? Нужно, чтобы я признал свою вину на словах? Ты этого добиваешься?

— Я? — искренне удивилась в ответ. — Просто хотела помочь…

— Помоги сыну выздороветь и быть счастливым, — отрезал тот и вышел из комнаты, оставляя меня в полном недоумении. Неужели мужчина все же принял, что я — полноправный родитель Дани? От этого радостно забилось сердце. Я даже не смела мечтать о подобном, ведь это было просто потрясающе. И только тут до меня дошло, что Аверин больше не ругался за то, что у Дани иногда проскакивало совсем не то обращение, которое должно бы… Поначалу я списывала это на то, что хозяин дома проявил терпение и понимание. Что если он правда осознал ошибку, но признать вслух для него оказалось неприемлемым? Да, это было неправильно, но… Я была рада и такому раскладу. Мы с Даней вместе. А с остальным — разберемся постепенно.

Настроение было ни к черту. Смятение, которое никак не желало исчезать, мешало вернуться к равновесию. Жене раз за разом удавалось вывернуть все так, что я все больше и больше сдавал позиции. Хотя не должен был!

Наш разговор оставил странное послевкусие. Эта девушка сумела-таки добиться от меня признания собственной неправоты. И опять же сделала это так, будто и не собиралась! Словно не думала об этом.

И, наверное, так и было, но каждый раз, каждый разговор, каждая стычка интересов оказывалась не в мою пользу. Даже когда я получал то, что хотел.

Будто колдовство какое-то!

Лежал в постели и думал о словах Воронцовой по поводу мальчишки. Зачем ей стараться наладить наши отношения с ним? Ведь для нее было куда выгоднее оставаться для сына единственной, кому тот радовался и доверял. Подсознательно я искал подвоха, хотя, кажется, утром все же сделал кое-какие выводы о девушке.

Но слишком уж жестокие уроки я получил в свое время и теперь постоянно ждал поставы.

Даже от Жени.

Но самому себе врать было глупо. В момент, когда сын обнял меня и произнес это глупое слово, во мне что-то перевернулось. Что-то, о чем я даже не подозревал. И я не знал хочу ли дать этому неизвестному чувству шанс. Ведь любая привязанность — это слабость. А я должен быть сильным, чтобы никто не смог подобраться и воспользоваться тем, что мне дорого.

Следующий день выдался непростым. Шумский все же дал о себе знать, и теперь проект, в который было вложено колоссальное количество сил, времени и денег, был под угрозой. Начиная это дело, я прежде всего разузнал о потенциальных конкурентах. И в тот момент все, у кого я консультировался, дали однозначный ответ — земля никого не интересовала. Да оно и понятно — слишком далеко от города, от коммуникаций. Вкладываться в нее, пока были варианты получше, просто не было смысла. Но не для меня. Я собирался устроить нечто грандиозное.

И теперь все рассыпалось, как карточный домик.

Весь день переговоры шли не так, как нужно, денежные переводы задерживали, а кофе постоянно горчил. Так что домой я вернулся не просто раздраженным — злым. И, переодевшись, пошел в спортзал, который уже был доделан и где наконец можно было спустить пар.

Боксерская груша — лучшее лекарство после тяжелого дня. Еще, конечно, отлично помог бы секс, но в данный момент меня так раздражали все, кто находился рядом, что о том, чтобы позвонить кому-то из подруг, не могло быть и речи.

Не сдержался бы.

Поэтому я методично выколачивал из груши пыль и чувствовал, как потихоньку начинало отпускать. Я даже не сразу заметил, что был уже не один, — только когда Даниил восторженно крикнул.

— Ух ты!

Позади него стояла Женя. Она нервно улыбалась, пытаясь призвать ребенка к порядку, но того уже понесло — он начал трогать гантели, вертеться вокруг тренажеров. А затем и вовсе подбежал ко мне и пнул своим маленьким кулачком грушу.

— Пап, я тоже так хочу.

— Прости, мы не знали, что тут занято, — подошла ближе Воронцова. — Просто Володя рассказал ему про спортзал, и я обещала, что мы сходим на экскурсию.

— Все в порядке, — сдержанно ответил я. — Но, думаю, сейчас не лучшее время.

— Да-да, я понимаю. Данечка, пойдем, зайка. Папе нужно позаниматься, а мы с тобой пока порисуем.

— Я хочу остаться! — заупрямился малец. — Я хочу с папой бить!

Я напрягся, ожидая, как девушка отчитает того и ловко уведет того из зала — так, как умела только она. Но вопреки этому она поощрила его улыбкой и кивнула.